Молдавия повысит качество вин, поставляемых в РФ Молдавия разработает программу производства вин более высокого качества и ужесточит контроль над качеством вин и коньяков, поставляемых в Россию и другие страны. Об этом сообщил сегодня в Кишиневе гендиректор Агропромышленного агентства "Молдова-вин" Валерий Миронеску, выступая в рамках круглого стола по проблеме продвижения экспорта молдавских вин.
Он отметил, что речь идет об увеличении доли производства вин более высокого качества и введении дополнительных фильтров для проверки качества вин. Для этого намечено осуществлять их тройной контроль. Кроме того, вина будут исследоваться в Национальной лаборатории Молдавии, оснащенной по последнему слову техники, сказал В.Миронеску, отметив, что контроль над качеством вин будет осуществляться на всех этапах - от их производства до продажи.
В свою очередь министр экономики и торговли Молдавии Валерий Лазэр заявил, что власти республики примут все необходимые меры для ужесточения контроля над качеством производимых вин и улучшения маркетинга продвижения их на внешних рынках.
Помимо вин, Молдавия возьмётся и за табачную продукцию. Так, правительство Молдавии планирует увеличить стоимость лицензии на импорт, производство и оптовую торговлю табачными изделиями в 100 раз - с 20 тыс. леев (1,54 тыс. долл.) до 2 млн леев (154 тыс. долл.). Как сообщили РБК в правительстве республики, на проведенном накануне заседании кабинет министров поддержал такую инициативу Минсельхоза страны для поддержки отрасли табаководства.
Кроме того, отраслевое ведомство предложило ужесточить условия к получателям таких лицензий. Так, предлагается, что их уставный капитал должен быть не менее 100 млн леев (7,7 млн долл.). Соискатели лицензии должны также иметь собственные хорошо оснащенные склады для хранения табачной продукции. Табачные изделия, импортируемые на таможенную территорию страны, должны содержать не менее 30% табака, произведенного в Молдавии. Соискатель лицензии должен обладать контрактом на экспорт в объеме не менее 200 тонн табака.
Минсельхоз Молдавии также выступил за введение акциза на реализуемую в стране отечественную и зарубежную табачную продукцию в размере 10% от декларируемой продажной максимальной стоимости в рознице каждого бренда сигарет.
По словам министра сельского хозяйства и пищевой промышленности Молдавии Анатолия Городенко, принятие этих и других мер позволит не только способствовать возрождению стратегической для Молдавии отрасли табаководства, но и поступлению в бюджет дополнительных 250 млн леев (19,2 млн долл.). По его словам, при разработке изменений в законодательстве учитывался опыт соседних стран и государств - членов ВТО.
Каждый третий покупатель элитных яхт в мире – россиянинВ настоящее время значительная часть заказов, размещенных на судостроительных верфях в Европе, США, Австралии, пришла от российских клиентов. Так, на данный момент в процессе строительства находятся свыше 600 судов, относящихся к классу элитных моторных яхт, и более 200 их заказчиков являются гражданами России, сообщил телеканалу РБК в эфире программы «Сфера интересов» президент международного консорциума Timmerman yachts Дмитрий Мироненков. Тем самым, отметил он, «российская волна» в целом достаточно сильно «взволновала» консервативный закрытый мировой рынок яхтостроения.
Создание мегаяхты длиной свыше 24 метров – долгий, сложный и ответственный процесс, который специалисты даже сравнивают с постройкой космического корабля или авиалайнера с точки зрения количества деталей, используемых при сборке. На каждом этапе нужно контролировать их качественные параметры, потому что моторная яхта - долгосрочное вложение, и любые ошибки в технологии могут привести к плачевным результатам. Интересно, что заказчики, преимущественно отечественные, развивают не только мировой яхтенный рынок, но и совсем молодой российский, несмотря на суровый климат, а требования к изотермической составляющей при строительстве строгие. Факт весьма необычный, так как в этом бизнесе очень ценятся многолетние традиции и опыт, а также «философия» дизайна и внутренних интерьеров. Тут главную партию играют английские, американские, итальянские и голландские фирмы, такие как Blue Print, Feadship, Royal Huisman, Falcon, Permare, De Valk, Seven Star, Azimut-Benetti, Ferretti Group, Sealine, Elan, Tarquin и другие.
Доля выполняемых на российских заводах заказов пока весьма незначительна, учитывая, что за последние пять лет спрос на суперъяхты почти удвоился: с 317 судов в 2000 году до более чем 600 в 2006-м. Так, один из весомых «пришлых» игроков Timmerman Yachts, строящий суда мирового уровня в Москве с 2001 года в содружестве с ведущими европейскими дизайнерскими компаниями голландской Vripack Yachting International, английской Bannenberg Designs, французской Larvor и другими, выпустил шесть прогулочных яхт класса «люкс», со всем необходимым антуражем и всеми атрибутами. Они могут эксплуатироваться на внутренних водных путях РФ, а также выполнять каботажное прибрежное плавание в акваториях Черного, Балтийского и Каспийского морей. После этого компания перешла на новую линейку судов – океанские моторные яхты неограниченного плавания. В настоящее время строятся три океанские яхты, в том числе 38 и 45 метров. В планах - расширение базы и выпуск 7-12 судов в год.
Российских клиентов внутренний рынок привлекает не только тем, что здесь компании в отличие от щепетильных зарубежных коллег не поинтересуются происхождением денег, которыми расплатятся за товар, но и возможностью контролировать весь процесс строительства судна. Сами производственники говорят, что для их клиентов этот фактор один из определяющих при выборе судостроительной верфи: можно абстрагироваться от повседневных забот и заняться «творчеством» - советовать, как сделать лучше, вносить изменения по ходу строительства. Одно из «национальных» требований российских заказчиков, отличающее планировку «русских» яхт от европейских, – это обязательное наличие сауны. Еще на выбор влияет стоимость. Сейчас она колеблется в границах от 2,5 млн евро за экономкласс до 15 млн за 45-метровое судно. Как правило, 10% стоимости вносится до начала строительства. В перспективе возможно создание в России 50-метровой яхты, весьма интересного продукта для внутреннего рынка.
Кроме того, специалисты говорят, что на рост заказов влияет то, что компании могут предлагать цены на 20-25% ниже, например, европейских, в основном за счет более дешевого, хотя не менее квалифицированного рынка труда. Правда, отечественные яхтенные «флотоводцы», скажем, экс-хозяин «Сибнефти» Роман Абрамович, предпочитают традиционную иностранную постройку. Вскоре, как ожидается, Роман Аркадьевич порадует соотечественников еще одним личным достижением – станет владельцем самой большой в мире океанской яхты длиной свыше 160 метров, которая строится на одной из германской верфей. Пока пальма первенства у эмира Дубая, хотя «начальнику Чукотки» и сейчас есть на чем поплавать – это почти 86-метровая Ecsta Sea, а также два гиганта - Le Grand Bleu (108,3 м) и Pelorus (114,5 м). Такой армаде мог бы позавидовать легендарный Аристотель Онассис, у которого была всего одна яхта «Кристина» (около100 м).
Может показаться, что восторженные высказывания некоторых экспертов о том, что с относительным ростом благосостояния россиян страна переживает яхтенный бум, звучат преждевременно, учитывая, что треть сограждан официально не преодолели черту бедности. В то же время, по различным данным, за последние несколько лет рынок моторных яхт вырос в России примерно в 5-6 раз, что видно по лесу мачт не только в состоятельной Москве, но и в других городах. В печатной полемике на первый план выходят проблемы стоянки, обучения и безопасности вождения на водных путях. Кроме того, судя по интересу иностранных судостроительных фирм, прогнозы о буме, пожалуй, не сильно преувеличены, если, конечно, говорить о яхтах всех классов, видов и «наворотов», а не только о шикарно оснащенных суперлайнерах для богачей. Для многих, естественно, преуспевающих сограждан, яхта из экзотичной роскоши становится средством передвижения, отдыха и т.д. наравне с автомобилем, и зачастую сопоставима с ним по стоимости. В специализированных СМИ, коих тоже становится немало, например, в «морских» интернет-магазинах, можно найти предложения о принятии заказов на постройку судна «с иголочки» или подобрать подержанное по вкусу и кошельку, скажем, от парусного шестиметрового минитонника 1990 года выпуска за 4,5 тыс. долл. до свеженького двухлетнего 85-метрового passager vessel Annaliesse за 85 млн евро. За ним, правда, придется лететь в Монако. Но надо думать, что для счастливого обладателя судна билет в вотчину принца Альбера проблемой не будет.
Эксперты поставили крест на российской говядинеЧтобы навсегда покончить с зависимостью от импортного мяса, Россия должна в первую очередь развивать рынок птицы и свинины. На говядину ставку делать не стоит, считает председатель правления мясного союза России Мушег Мамиконян, выступивший в программе «В фокусе» телеканала РБК. В России есть и будут излишки зерна, это отличный корм для птицы, подчеркивает эксперт. В то же время климатические особенности России не позволяют создать для крупного рогатого скота круглогодичные пастбища, такие, какие есть, например, в Бразилии и Аргентине. Поэтому мы всегда будем в проигрыше. Не спасут агропромышленный комплекс и меры запретительного характера. Кроме того, поголовье крупного рогатого скота в России на 90% состоит из молочной породы, а обновить генофонд за счет закупки импортных пород – дело не одного десятка лет и фантастических затрат.
Эксперты отмечают, что до 2010 года производство говядины снизится на 15%, поэтому если эксперимент с подменой говядины курятиной и свининой не удастся, то доля импортной говядины составит около 30%, а это высокий уровень зависимости, и можно считать, что с продовольственной безопасностью не все в порядке.
Правда, надежды экспертов на свиноводство не лишены реальной почвы. Так, уже в этом году поголовье свиней увеличилось на 4% - немного, но и это положительный результат, потому что раньше отмечалось снижение. Российский рынок мяса сегодня производит 1,65 млн тонн свинины. Как прогнозируют эксперты, через 3-4 года производство свинины увеличится до 2,5 млн тонн.
Ставки на свинину делают и крупные мясоперерабатывающие производства. На решительность инвесторов в значительной степени влияет то, что окупаемость проектов вдвое быстрее, чем по говядине, сегмент меньше подвержен различным коллапсам, а Минсельхоз проявляет к нему явный интерес в рамках национального проекта подъема АПК. Так, в прошлом году около 15 крупных компаний объявили о начале крупных инвестиционных проектов по производству свинины. Среди них Микояновкий мясокомбинат, мясоперерабатывающий завод "КампоМос" (дочерняя компания испанской группы Campofrio), ОАО "Группа "Черкизово", которая намерена вложить около двух миллиардов рублей в строительство нового животноводческого комплекса в Тамбовской области. Объем вложений в среднем составляет по 100 млн долл. на инвестора и больше, и рассчитан он на объемы продукции до 100 тыс. тонн в год.
Если проекты успешно пойдут, то это даст возможность снизить зависимость от импорта свинины (которая сегодня составляет около 25%) до 15%, говорят аналитики.
Что касается рынка птицы, то птицеводство – один из самых динамичных и перспективных рынков в России. Инвестиции пошли в отрасль пять лет назад, и сегодня там наблюдается ежегодный прирост производства около 10%. Если темпы сохранятся, то к 2009 году производство увеличится на 40% относительно уровня 2005 года, что снизит зависимость от импорта. Однако отказаться от импортной курятины не просто. В 2005г. объем российского рынка мяса птицы составил почти 2,7 млн т, из которых 1,09 млн т пришлось на импорт. Самой действенной мерой защиты отечественного производителя эксперты считают законный договорный пересмотр соглашения с целью сокращения в 2006г. на 30% квотных объемов завоза мяса птицы. С таким предложением к правительству уже обращался Консультативный совет по мониторингу импорта мяса домашней птицы, говядины и свинины, и его поддержали парламент, отраслевые союзы и объединения предпринимателей, в том числе Ассоциация операторов российского рынка мяса птицы, Мясной союз России и Росптицесоюз.
Впрочем, есть и другие инструменты воздействия на импортеров. Так, в конце апреля Россельхознадзор временно остановил импорт всей птицеводческой продукции в Россию. Причиной отзыва разрешений "стали различные случаи нарушений ветеринарного законодательства, в частности, отгрузки продукции без разрешений на ввоз, несоответствие документов и грузов, выявление фальсифицированной продукции, а также ввоз продукции по поддельным сертификатам Россельхознадзора". Президент Мясного союза России М.Мамиконян считает принятое решение правильным, но недостаточным. По его мнению, позитивной мерой стало бы введение дополнительной компенсационной пошлины, которая избавит отечественное производство мяса птицы от импортного демпинга.
Как бы там ни было, но временное приостановление импорта птичьего мяса может сказаться на его цене, чего, впрочем, хотят как импортеры, так и российские производители.
С начала 2006 года цены на продукцию снизились на 10%, снижение потребления птичьего мяса россиянами в ежемесячных объемах составляет 25-30% притом, что ее поголовье увеличивается с 1999 года постоянно на 10% в год. Впрочем, участники рынка полны оптимизма. По их мнению, если в ближайшее время не будет вспышек болезни птичьего гриппа на крупных предприятиях и пропаганды этой болезни в СМИ, то к концу года можно ожидать увеличения потребления мяса птицы.
Статья в книге "Память о блокаде: Свидетельства очевидцев и историческое сознание"Долгое время отечественная историография блокады Ленинграда развивалась лишь в одном направлении, допущенном официальной идеологией: на страницах исследований была детально отражена эпическая сторона событий как выражение героизма в битве за город. Однако далее исследователи не шли, и целый спектр проблем – от всем известных лишений до настроений населения блокадного Ленинграда – так и не нашел подробного освещения в литературе. «Полит.ру» публикует статью Никиты Ломагина «Дискуссии о сталинизме и настроениях населения в период блокады Ленинграда: историография проблемы», вошедшую в новую книгу «Память о блокаде: Свидетельства очевидцев и историческое сознание общества» (Память о блокаде: Свидетельства очевидцев и историческое сознание общества: Материалы и исследования / Под ред. М. В. Лоскутовой. - М.: Новое издательство, 2006. - 392 с. - (Новые материалы и исследования по истории русской культуры. Вып. 2)). Настоящее издание представляет результаты исследовательских проектов Центра устной истории Европейского университета в Санкт-Петербурге «Блокада в судьбах и памяти ленинградцев» и «Блокада ленинграда в коллективной и индивидуальной памяти жителей города» (2001-2003), посвященных анализу образа ленинградской блокады в общественном сознании жителей Ленинграда послевоенной эпохи. Исследования индивидуальной и коллективной памяти о блокаде сопровождает публикация интервью с блокадниками и ленинградцами более молодого поколения, родители или близкие родственники которых находились в блокадном городе.
Всестороннее изучение настроений и системы политического контроля в советский период в течение долгого времени было запретной темой в отечественной историографии. Как отмечает Т.М. Горяева, в обществе, в котором всячески камуфлировалось наличие разветвленной системы политического контроля, любые попытки ее изучения даже в исторической ретроспективе рассматривались как вероятность возникновения нежелательных аллюзий (Горяева 2002: 23). К тому же важно учитывать и большие сложности, связанные с изучением настроений. Дело в том, что многие духовные процессы, как сознательные, так и неосознанные, не оставили после себя никаких материальных свидетельств. Как отмечал Д. Тош, «любой исторический персонаж, даже самый выдающийся и красноречивый, высказывает лишь ничтожную часть своих мыслей….; кроме того, на поведение людей зачастую больше всего влияют убеждения, принимаемые как должное и потому не находящие отражения в документах» (Там же, 155). К этому следует добавить, что одним из важнейших условий выживания в период сталинизма, как показывают интервью с бывшими советскими гражданами в рамках Гарвардского проекта[1], было выпячивание лояльности режиму. Это нашло отражение в выступлениях на митингах, партийных собраниях, в некоторых письмах «во власть», а также жесточайшей самоцензуре. «Держи язык за зубами, не болтай, а если хочешь большего — хвали Сталина и партию», — таков был рецепт самосохранения, повторявшийся многими респондентами Гарвардского проекта (см., например: Harvard Project I/7: 18; IV/30: 22; IV/41: 21). По мнению одного из них, отличительной особенностью советских людей была глубокая пропасть «между внешней и внутренней жизнью». В своем большинстве «они говорили то, чего на самом деле не думали, и не говорили того, в чем, напротив, внутренне были уверены» (Ibid III/25: 48).
Отечественная историография блокады до недавнего времени развивалась в общих рамках советской литературы о Великой Отечественной войне. Используя предложенный в начале статьи метод рассмотрения историографии советского общества, прежде всего, как смены исследовательских парадигм, мы можем констатировать, что вся литература о блокаде Ленинграда до конца существования СССР определялась господствовавшей коммунистической идеологией и степенью относительной либеральности режима, позволявшего историкам в отдельные периоды браться за новые доселе запретные темы. Однако, существенным отличием отечественных (главным образом, ленинградских) историков, работавших в советское время, было то, что им удалось в мельчайших деталях раскрыть эпическую сторону битвы за город, показать героизм и трагедию Ленинграда. Не претендуя на детальное рассмотрение всей историографии битвы за Ленинград, которое отчасти уже нашло свое выражение в работах В.М. Ковальчука, А.Р. Дзенискевича и В.П. Гриднева, выделим несколько важных, на наш взгляд, этапов изучения избранной темы.
В годы войны и во второй половине 1940-х годов история блокады Ленинграда нашла свое отражение в целом ряде официальных документов: в опубликованных материалах местных органов власти, в периодической печати, в документах Нюрнбергского трибунала и косвенно даже в документах советской делегации, участвовавшей в работе редакционного комитета по подготовке Всеобщей декларации прав человека (ВДПЧ). Однако количество жертв и то, что происходило в Ленинграде в период блокады, тщательно скрывалось от советской и международной общественности. О трагедии Ленинграда в годы войны не было сказано ни слова в нотах наркома иностранных дел В. Молотова, которые были адресованы правительствам и народам союзников с целью мобилизации общественного мнения для более активной борьбы с гитлеровской Германией (январь-апрель 1942 года)[2].
В СССР предпринимались все усилия для того, чтобы ни до внутреннего, ни до внешнего читателя информация о страданиях ленинградцев не доходила. В первой ноте НКИД, как известно, говорилось о зверствах нацистов по отношению к гражданскому населению в только что освобожденных в результате контрнаступления под Москвой районах. Наряду с этим упоминались также такие крупные города, как Минск, Киев, Новгород, Харьков, которые оставались в руках противника и население которых испытывало на себе тяготы оккупации. Однако о Ленинграде не было сказано ни слова. Борьба за город продолжалась, положение было критическое и признание массовой гибели людей в Ленинграде могло крайне негативно повлиять не только на настроения защитников города, но и на настроения населения страны в целом. Характерно, что при этом советское правительство в нотах от 27 ноября 1941 года (Molotov notes: 16–20) и 27 апреля 1942 года (Ibid, 22–26) упоминало о нарушениях немцами норм международного права, в частности Гаагской конвенции 1907 года. Следует отметить, что международное право в то время формально не запрещало использование блокады и голода как средств ведения войны[3]. Ленинградская тематика в материалах Нюрнбергского военного трибунала занимала большое место «в общем потоке» и незначительное — как самостоятельная тема.[4]
В целом А.Р. Дзенискевич вполне справедливо отметил, что «…историография обороны Ленинграда в годы войны отличалась крайней односторонностью в подборке материала и освещении событий. Упор делался на героизм, патриотизм и верность народа делу партии. И хотя в целом подвиг ленинградцев был выдвинут на первый план и оценен правильно, но он в значительной степени обесцвечивался, делался однобоким и ходульным в результате замалчивания многих трудностей, ошибок руководства, огромности потерь и других отрицательных моментов. Такой была тенденциозность в годы войны» (Дзенискевич 1998: 10).
Намного раньше схожую точку зрения относительно художественно-популярной литературы высказал автор первой крупной монографии о блокаде Ленинграда А.В. Карасев. Он отмечал, что «среди литературных произведений о трудящихся Ленинграда в дни блокады мало крупных полотен» (Карасев 1959: 5). В большинстве это публицистические и мемуарные произведения советских писателей: Н. Тихонова (1943), А. Фадеева (1944), В. Инбер (1946), Вс. Вишневского.
С декабря 1941 года в Кировском и других районах Ленинграда работали специальные комиссии по сбору и обобщению материалов по истории районов в годы войны[5]. В апреле 1943 года было принято специальное постановление Ленинградского горкома и обкома ВКП(б) «О собирании материалов и составлении хроники “Ленинград и Ленинградская область в Отечественной войне против немецко-фашистских захватчиков”» (Карасев 1959: 6). Работа по собиранию материалов, хранению и составлению хроники была возложена на Ленинградский институт истории партии, который в течение 1940–1970-х годов не только подготовил и опубликовал несколько сборников документов[6], но и собрал богатейшую коллекцию воспоминаний о жизни в блокированном Ленинграде и партизанском движении.
К военному времени также относится появление первых работ о воздействии блокады на психику населения Ленинграда. К сожалению, результаты исследований, проведенных в период блокады сотрудниками института им. В.М. Бехтерева, были использованы лишь почти 60 лет спустя после их появления (Дзенискевич 2002: 90–108; в главе, посвященной деятельности института им. В.М. Бехтерева, рассматривается широкий круг проблем взаимосвязь между алиментарной дистрофией и психическими расстройствами, а также изменениями личности, изучение каннибализма). Значение подготовленной в январе 1943 года Б.Е. Максимовым рукописи «Некоторые наблюдения над течением депрессивных состояний в условиях осажденного города» состоит в том, что в ней впервые была предпринята попытка выявить основные группы факторов, которые оказывали воздействие на психику и настроения ленинградцев. К числу факторов, которые негативно влияли на настроения населения, относились: 1) окружение города противником и прекращение нормальных связей со страной; 2) близость немецких войск, что усиливало ощущение непосредственной военной опасности; 3) скорость, с которой город оказался в условиях блокады; 4) бомбежки и артобстрелы; 5) быстрый выход из строя городской инфраструктуры; 6) наличие в городе разнообразных провокационных слухов, способствовавших созданию панических настроений; и, наконец, 7) исключительные по тяжести переживания, связанные с голодом, массовой смертностью населения, незабываемые в их трагической насыщенности картины неубранных на улицах, в больницах и моргах трупов (Дзенискевич 2002: 90–91). Этой группе факторов, по мнению Б.Е. Максимова, противостояло ощущение большинством горожан справедливого характера войны и их интернационализм (Там же, 91–92). Автор рукописи вел полемику с теми специалистами, кто видел в поведении ленинградцев «синдром эмоционального паралича», «апатичного расслабления» и «отупения бойцов».
В период войны и в первые послевоенные годы о политическом контроле и настроениях, прежде всего, писали руководители УНКВД, а также представители «идеологического» цеха (Костин 1944; Кочаков, Левин, Предтеченский 1941). К периоду войны также относится публикация сборников документов (Ленинград в Великой Отечественной войне I; Сборник 1944). Появление воспоминаний в первые послевоенные годы было большой редкостью (Ленинградцы 1947).
После окончания войны характер историографии не менялся до 1948 года. Резкое изменение конъюнктуры произошло в 1948–1949 годах. Смерть Жданова и последовавшее затем так называемое «ленинградское дело» резко изменили обстановку — о роли города и его руководства в годы Великой Отечественной войны предпочитали не говорить вообще. «На долгих десять лет, — писал А.Р. Дзенискевич, — тема героической обороны Ленинграда практически была исключена из историографии Великой Отечественной войны» (Дзенискевич 1998: 11).
Лишь в конце 1950-х — начале 1960-х годов началась публикация научных работ, посвященных обороне Ленинграда, в которых приводились отдельные факты о политическом контроле и быте и развитии настроений в период блокады (Худакова 1958; Худакова 1960; Уродков 1958; Карасев 1959; Карасев 1956; Сирота 1960; Амосов 1964; Манаков 1967; Соболев 1965). Хотя в работах этого периода не рассматривались специально вопросы, связанные с настроениями в условиях битвы за Ленинград, они ввели в научный оборот значительное число документов и воспоминаний (В огненном кольце 1963).
Годы хрущевской «оттепели» благотворно повлияли на изучение блокады Ленинграда. В коллективной монографии «На защите Невской твердыни» (Князев и др. 1965) нашли свое отражение основные достижения историков, занимавшихся изучением блокады. К их числу относится и проблема изменения настроений под воздействием различных факторов, включая пропаганду противника. Авторам монографии удалось использовать некоторые документы и материалы из партийных и государственных архивов, правда, без соответствующих ссылок.
В 1965 году была опубликована статья В.М. Ковальчука и Г.Л. Соболева «Ленинградский реквием» (Ковальчук, Соболев 1965), в которой наиболее глубоко рассматривалась проблема потерь в Ленинграде в период войны и блокады. По сути, это была первая попытка пересмотра официальной версии численности жертв, нашедшей отражение, в частности, в материалах Нюрнбергского процесса. Очевидно, что проделанная авторами статьи работа выходила далеко за пределы данной темы. Поэтому неслучайно, что уже в 1967 году вышел в свет пятый том «Очерков истории Ленинграда», который был подготовлен Ленинградским отделением Института истории АН СССР.
Характерной чертой работ этого периода (как, впрочем, и работ вплоть до периода перестройки) была схожая структура всех публикаций о блокаде. В основе всех очерков был хронологический принцип изложения, который нашел свое отражение в названиях глав: «на дальних подступах», «на защиту Ленинграда», «прифронтовой город», «штурм отбит», «начало блокады», «холодная зима», «помощь Большой земли», «вторая блокадная зима», «Ленинград в 1943»; «великая победа под Ленинградом», «восстановление города-героя» (см., например: Карасев 1959; Очерки истории Ленинграда V; Непокоренный Ленинград 1985).
Немало и полных текстологических совпадений в разных работах. Это было связано не только с тем, что круг авторов, писавших о блокаде, был весьма ограничен, но и с цензурными ограничениями. Отстояв в Главлите право на публикацию той или иной мысли, их авторы предпочитали подчас не рисковать, готовя новый сборник или коллективную монографию. Приведем лишь одни пример. Известно, что в 1959 году А. Карасев опубликовал, пожалуй, первую фундаментальную работу по истории блокады. Наряду со многими другими проблемами, впервые поднятыми в монографии, ее автор косвенно затронул вопрос о неадекватной оценке ленинградским руководством складывавшейся в середине июля 1941 года ситуации вокруг города. В частности, он обратил внимание на то, что введение нормированной продажи продуктов питания по карточкам с 18 июля 1941 года не означало того, что военно-политическое руководство последовательно стремилось к экономии продовольственных ресурсов города. Напротив, одновременная с введением карточной системы организация продажи и по коммерческим ценам, вывоз продуктов питания для эвакуированных детей в июле–августе, организация двух продовольственных баз, в которых можно было приобрести товары для подарков бойцам — все это свидетельствовало о том, что в середине июля 1941 года «руководящие органы еще не предполагали, какая катастрофическая опасность таится в необеспеченности Ленинграда продуктами на длительный срок» (Карасев 1959: 128). Эта же мысль была полностью воспроизведена в «Очерках истории Ленинграда» (V: 179–180). Однако в новых идеологических условиях, когда «оттепель» начала 60-х годов стала сходить на нет, это было вполне оправданным шагом с целью отстаивания исторической правды. В целом же переходившие из книги в книгу заголовки и идеи неизбежно «застревали» в сознании читателей, задавая ориентиры для формирования памяти о блокаде Ленинграда.
В «Очерках истории Ленинграда» в годы войны впервые комплексно рассмотрены проблемы здравоохранения, а также культурной и научной жизни в блокированном городе. Ленинградские историки убедительно показали, что город не только выживал, но и не прекращал оставаться «культурной столицей» в нечеловеческих условиях. Кроме того, авторы «Очерков» восстановили картину тягот и лишений, которые выпали на долю горожан в период блокады, особенно зимой 1941–1942 годов, и с максимально возможной в условиях жесткой цензуры объективностью рассказали о настроениях населения. В частности, авторы главы о первых месяцах блокады и голодной зиме А.В. Карасев и Г.Л. Соболев смогли очень емко выразить доминировавшее настроение ленинградцев, отметив, что «каждый день, прожитый в осажденном городе, равнялся многим месяцам обычной жизни. Страшно было видеть, как час от часу иссякают силы родных и близких. Люди чувствовали приближение собственной кончины и смерти близких людей и не находили в эти мрачные дни почти никаких средств спасения (курсив наш. — Н.Л.). Горе пришло в каждую семью» (Очерки истории Ленинграда V: 198). Г.Л. Соболев, являющийся автором многих глубоких исследований по социальной истории Октябрьской революции, точно подметил особенности развития настроений в условиях нового кризиса, обусловленного войной и блокадой. Они сводились к быстрой интернализации ленинградцами собственного опыта выживания в условиях блокады и стремительной переоценке ценностей. Однако всего несколькими страницами далее авторы указанной главы заключают свои рассуждения о массовых настроениях в самый сложный период ленинградской эпопеи патетически, в значительной степени дезавуировав ранее сделанный вывод. «Массовая смертность, — отмечали они, — не породила среди жителей блокированного города отчаяния и паники. Они боролись до последнего дыхания и умирали, как герои, завещая живым продолжать защиту Ленинграда» (Там же, 201). Разве фатализм и страх, о которых идет речь в первой из приведенных цитат, не предполагает возможности отчаяния? Разве неспособность помочь близким, их смерть, обреченность не означают того же отчаяния хотя бы у части населения?
Небесспорен, на наш взгляд, и тезис о «тесной связи парторганизации с массами в самые тяжелые дни блокады», точнее его доказательство. Предложенный авторами способ определения популярности партии и власти в военные годы с использованием статистических данных о приеме новых членов в условиях относительной свободы выбора вряд ли может подвергаться сомнению. Более того, его следует использовать. Однако вне общего контекста развития ленинградской парторганизации подобные попытки будут носить несколько односторонний характер. Решающим доводом в пользу тезиса о единстве партии и народа являются данные о приеме в члены ВКП(б) «многих сотен ленинградцев» в декабре 1941-го — марте 1942 года. Однако, хотя и приведены сведения о приеме месяц за месяцем (970 человек в декабре 1941 года, 795 — в январе 1942 года, 615 — феврале, наконец, 728 — в марте), обойден вниманием вопрос о динамике приема в партию с начала войны до установления блокады. Если в первые недели войны на волне патриотического подъема в партию вступало больше новых членов, чем в мирное время, то в сентябре 1941 года прием в партию фактически приостановился, сократившись вдвое по сравнению с декабрем. Вероятно, корректнее было бы говорить либо о частичном восстановлении пошатнувшегося авторитета партии (и власти) в указанный период, либо о преодолении самим партаппаратом низового и среднего уровня кризиса, в котором он оказался в конце августа 1941-го — сентябре 1941 года, когда проявилась его неспособность привлечь в партию трудящихся Ленинграда. Очевидно, что подобные рассуждения были недопустимы в условиях подготовки к празднованию 50-летия Октября, когда вышел пятый том «Очерков». Важно для нас, однако, не то, что не было сделано (и попросту не могло быть сделано) ленинградскими историками применительно к изучению настроений, а то, что сделать удалось. В данном случае речь шла о первой попытке применить некоторые методы социальной истории, апробированные на материале истории революций 1917 года для оценки ситуации в 1941–1944 годах.
В целом во второй половине 1960-х годов и в последующие полтора десятилетия был опубликован ряд крупных работ о военном Ленинграде, о деятельности Ленинградской партийной организации. В них нашли отражение некоторые аспекты настроений, витавших в городе и на фронте (900 героических дней 1966; Филатов 1965; Мерецков 1968; Оборона 1968; Очерки истории Ленинградской организации ВЛКСМ 1969; В осажденном Ленинграде 1969; Жуков I–II; Дзенискевич и др. 1974; Беляев 1975; Дзенискевич 1975; Ковальчук 1977; Соболев 1966; Бычевский 1967; Кулагин 1978; Рубашкин 1980; Гладких 1980; В годы суровых испытаний 1985; Князев и др. 1965; Шумилов 1974; Павлов 1983; Очерки истории Ленинградской организации КПСС II; Буров 1979; Очерки истории Ленинградской организации КПСС 1980). Речь, прежде всего, шла о проявлениях патриотизма всеми слоями населения жителей города. В названных трудах приведено множество новых фактов о жизни, труде и борьбе ленинградцев в период блокады. Окончание «оттепели» привело к тому, что вместо «обобщения материала и попыток создать крупные работы историки были вынуждены обращаться к вопросам более частным, позволявшим избежать “острых” моментов и нежелательных сюжетов… У всех [книг] был один общий недостаток. Их авторы тщательно обходили личности и сюжеты, на которые свыше было наложено “табу”» (Дзенискевич 1998: 17, 19).
Большим событием в изучении и документировании истории блокады была «Блокадная книга» А. Адамовича и Д. Гранина. Впервые, пожалуй, ими были использованы методы устной истории — интервью с блокадниками, позволившие получить уникальный материал, впоследствии, правда, ограниченный цензурой (более 60 интервью не попали в книгу). «Люди-свидетели, люди-документы», по образному выражению авторов, представили подвиг и трагедию Ленинграда одновременно. Дневниковая часть книги, состоящая из свидетельств историка-архивиста Г.А. Князева, школьника-подростка Ю. Рябинкина и матери двух маленьких детей Л.Г. Охапкиной дополняет первую часть. Эта книга, написанная «в соавторстве с народом» (Рубашкин 1996: 428), внесла огромный вклад в исследование блокады, задала ему совершенно новый ракурс — восприятия ленинградской эпопеи через судьбы отдельных людей, их переживания, поступки и настроения.
Значительным вкладов в изучение ленинградской тематики внес А.Р. Дзенискевич. Его работа о ленинградских рабочих 1938–1945 годов (Дзенискевич 1986) является одним из лучших исследований по этому периоду, хотя и на ней сказались ограничения, связанные с господствовавшими в то время идеологическими установками.
Идеологическая работа Ленинградской парторганизации в период войны нашла свое отражение в монографии А.П. Крюковских (Крюковских 1988). В этом исследовании показана пропагандистская деятельность ВКП(б) как один из важнейших факторов, воздействовавших на настроения населения города[7].
В целом необходимо вновь подчеркнуть, что изучение настроений в период битвы за Ленинград значительно отстает от общего уровня исследований по истории обороны Ленинграда и военного периода истории города в целом. В тех работах, где каким-либо образом затрагивалась проблема настроений, превалировал весьма односторонний подход к сложным процессам, происходившим в общественном сознании в разные периоды битвы за Ленинград. В частности, по вполне понятным причинам, вне поля зрения советских историков оказались все «негативные» настроения, что не позволяет воссоздать целостную картину морально-политического климата в городе и действующей армии в ходе самой продолжительной битвы всей Второй мировой войны. Такое положение дел отражало общие черты советской историографии, которая, как отмечала Е. Зубкова, до начала 1990-х годов традиционно предпочитала историко-политологические темы. В этих работах советская история была представлена, главным образом, как результат изолированных действий «верхов», тогда как умонастроения и особенности восприятия рядовых граждан оставались достоянием дневниковых наблюдений, путевых записок, мемуаров (Зубкова 2000: 5).
Что же касается конкретных исследований, то работ, изучающих настроения, стереотипы мышления, особенности поведения советских людей, не было. Лишь в последние годы появились интересные исследования, посвященные революции, Гражданской войне, периоду 20-х и 30-х годов (Революция 1997; Булдаков 1997; Холмс 1994; ВЧК-ОГПУ 1995; Российская повседневность 1995; Осокина 1998; Запад 1996; Шинкарук 1995 и др.). Одной из главных причин сложившейся ситуации был «ограниченный доступ к источникам, содержащим информацию историко-ментального характера. С конца 20-х до конца 50-х годов в СССР не функционировали публичные социологические службы, вся информация о настроениях была отнесена к категории секретной… Секретные материалы о настроениях населения вплоть до начала 90-х годов были совершенно недоступны» (Зубкова 2000: 5–6).
В годы перестройки и особенно в 1990-е годы историки обратились к исследованию многих ранее запретных тем, стали осваивать новые методологические подходы к изучению прошлого. Что же касается освоения новой методологии, то в самом начале последнего десятилетия среди обществоведов стала наиболее популярной модель тоталитаризма (Тоталитаризм 1989; Тоталитаризм и социализм 1990; Бакунин 1993; Кузнецов 1993; Кузнецов 1995; Данилов, Косулина 1995; Мау 1993; Трукан 1994). Единства в интерпретации сущности и генезиса тоталитаризма российские историки, политологи и экономисты не достигли. Одни склонны ставить знак равенства между тоталитаризмом и всем периодом советской власти (А.В. Бакунин), другие ведут отсчет тоталитарной модели с «революции сверху» (А.А. Данилов, Л.Г. Косулина) (Горяева 2002: 35). Однако большинство исследований сходится в том, что важнейшей чертой тоталитаризма было стремление государства ко всеохватывающему контролю во всех сферах общественной и частной жизни. Отличие же «авторитарного» режима состоит в том, что государство не стремится к абсолютному контролю над обществом и оставляет ряд сфер, более или менее свободных от прямого вмешательства власти (экономика, наука, искусство, личная жизнь граждан) (Измозик 1995: 3).
Мы считаем, что теорию тоталитаризма следует понимать как веберовский идеальный тип, учитывая при этом, что в период войны общество как социальный организм претерпевало существенные изменения и что имела место социальная и политическая активность населения СССР (в том числе и направленная против существующего режима). Мы солидарны с Ю.И. Игрицким, который полагает, что тоталитарным было государство, а не советское общество, поскольку идеология не имела всеобъемлющего характера и не была религией для всех граждан (Игрицкий 1993: 9). Теория тоталитаризма, лишенная своего идеологического подтекста, по-прежнему объективно способствует лучшему пониманию сути того политического режима, который сложился в СССР.
Лишь во второй половине 1990-х годов появились первые публикации ранее секретных документов, характеризующих общественные настроения в советское время: информационные сводки ВЧК-ОГПУ, НКВД, партийных органов, письма во власть и так далее (Советская деревня I; Голос народа 1998; Общество и власть 1998; Письма во власть 1998 и др.). К этому же времени относятся попытки преодоления догматизма в представлении массового сознания накануне и в годы Великой Отечественной войны.
Применительно к довоенному периоду жизни Ленинграда заслуживает внимания книга Н.Б. Лебиной, в которой исследованы новые в отечественной историографии стороны городской жизни (преступность, алкоголизм, проституция, религия, отдых, частная жизнь и другие), представленные в ней не как «родимые пятна капитализма», а как результат глубокой трансформации общества, отчасти — следствие недовольства действительностью. Работа опирается в основном на архивы Санкт-Петербурга (Лебина 1999). Приведенные автором данные об этих явлениях не только указывают на многообразие и сложность отношений власти и общества в межвоенный период, но и могут быть интерпретированы как проявление пассивного протеста по отношению к режиму или фроммовское бегство от свободы. Книга Н.Б. Лебиной, бесспорно, усиливает позиции противников тоталитарной модели советской истории.
Во многом под влиянием англо-американской историографии и социологии в последние годы появились глубокие исследования «советской субъективности» (Halfin, Hellbeck 1996; Halfin 2000; Kharkhordin 1999), материальной культуры при сталинизме (Buchli 1999), разнообразных проблем распределения и потребления (Hessler 2000; Ocokina 2001; Moskoff 1990; Lovell, Ledeneva, Rogachevskii 2000; Siegelbaum 2000), жизни в коммунальных квартирах (Утехин 2001; Colton 1995), юмора (Thurston 1991), индустриализации и рабочих (Siegelbaum 1998; Hoffman 1991; Andrle 1988), доносительства (Accusatory Practices 1997; Fitzpatrick 1996; Alexopulos 1997, а также специальный выпуск Russian History, № 1–2 за 1997 год, который был посвящен доносам и доносительству) и так далее.
Своеобразную систему координат в изучении настроений в годы войны предложил Ю.А. Поляков, который предпринял попытку «разобраться в сложном и противоречивом настрое народа, вопреки всему выигравшего тяжелейшую в его истории войну», оперируя понятиями, «которые еще недавно именовались «источниками победы», «народной войной», «истоками народной силы» и тому подобное (Поляков 1999: 173).
«Система доказательств» относительно доминанты общественных настроений, по мнению Ю.А. Полякова, должна, прежде всего, включать «реальное поведение людей, в котором находит проявление их массовое сознание». При этом ни социологические опросы, «ни статистические данные о росте производства и производительности труда, ни бесчисленные резолюции митингов и собраний, ни телеграммы, письма, высказывания, газетные корреспонденции и т.д. и т.п. сами по себе не могут служить убедительными свидетельствами. Равно как и многочисленные материалы негативного характера, которые получили едва ли не монополию на публикацию в девяностые годы» (Там же, 193). Вероятно, можно было бы полностью согласиться с этим утверждением, если не принимать во внимание мощный механизм репрессий, который не позволял в условиях тыла какое-либо поведение, отличное от желаемого властью. На это обстоятельство, впрочем, указал сам автор анализируемой статьи, высказав весьма смелое суждение о том, что «довольно значительное по сравнению с другими странами число коллаборационистов на оккупированных территориях свидетельствовало о сепаратистских тенденциях среди ряда национальностей, а также о наличии социально-политической оппозиции» (Там же, 176).
Следовательно, далеко не все признавали легитимность советской власти, хотя бы на окраинах СССР. Далее Ю.А. Поляков, пожалуй, впервые среди ученых самого высокого ранга (по формальному и неформальному статусу) прямо подчеркнул, что существовало отношение к войне, отличное от патриотического. «Оно, несомненно, существовало и имело немало заметных проявлений, прежде всего антисоветского, антикоммунистического и антисемитского толка… Не требуется доказательств того, что в оккупированных республиках и областях антисоветские и пронемецкие настроения становились открытыми, означая сотрудничество с оккупантами. На всей же основной территории страны подобные взгляды не могли, естественно, высказываться открыто, они карались по законам военного времени» (Там же, 194). И, наконец, отмечая, что «вопрос о коллаборационизме, его действительных причинах и масштабах требует еще дальнейших глубоких исследований», Ю.А. Поляков пишет, что «немало людей в силу националистических или политических соображений, а также из числа просто уверовавших в немецкую победу, в той или ной форме сотрудничало с германскими властями… Огромная масса, судя по множеству свидетельств, …оказалась попросту запуганной. Неимоверная жестокость гитлеровцев вселяла страх и парализовала волю людей» (Там же, 195). Поставленные Ю.А. Поляковым вопросы представляются чрезвычайно важными как в общем контексте изучения Великой Отечественной войны, так и отдельных ее битв, включая ленинградскую эпопею.
Большое значение имеют работы Е. Сенявской о различных аспектах настроений в СССР в военное время (Сенявская 1995), а также Е. Зубковой и А. Ваксера, относящиеся к массовым настроениям в советском обществе в послевоенное время (Зубкова 2000; Ваксер 2001: 303–328). Как отмечает Е. Сенявская, в настоящее время «мы становимся свидетелями настоящего взрыва к “человеческому измерению войны”… Это объясняется, с одной стороны, радикальными переменами в обществе, которые повлияли и на общественные науки, отказавшиеся от догматизма и идеологических ограничений, а с другой — сильным влиянием на отечественную историографию новых тенденций в мировой исторической науке, в том числе укрепления позиций такого обращенного к исследованию человека направления, как “социальная история”» (Сенявская 2002: 137). Как уже отмечалось, некоторые ранее запретные проблемы стали предметом серьезного исследования. Например, авторы четырехтомного труда о Великой Отечественной войне, справедливо подчеркивая, что в массовом сознании советских людей «преобладал государственный патриотизм», тем не менее, указывают: «Неправомерно замалчивать тот факт, как это зачастую делалось ранее, что имело место и иное отношение к войне, которое выражалось по-разному». И далее, развивая свою мысль, они пишут: «Например, на оккупированной территории антисоветские и пронемецкие настроения нередко выливались в пособничество и сотрудничество с врагом. На всей остальной территории они не могли, естественно, проявляться открыто, ибо их носители карались бы по законам военного времени. Были и такие…, которые открыто не выступали против участия в освободительной войне, но вместе с тем всячески стремились отсидеться в тылу, а если, вопреки своей воли, одевали военную форму, то при удобном случае дезертировали». К их числу относились националистические элементы, выходцы из господствовавших в дореволюционное время классов и социальных групп, значительная часть населения республик, вошедших в состав СССР накануне войны, многочисленные жертвы коллективизации и репрессий 1930-х годов (Великая Отечественная война IV: 11–12).
Изучение коллаборционизма, а также деятельности органов госбезопасности на региональном уровне также является чрезвычайно важным явлением в развитии отечественной историографии сталинизма (см.: Гиляхов 2003; Окороков 2003; Вольхин 2003). В них впервые комплексно исследованы малоизученные проблемы, в научный оборот введено значительное количество архивных материалов, по-новому раскрыты важные и до сих пор спорные вопросы (Бюллетень ВАК 2003: 10). Настроения населения в период позднего сталинизма нашли отражение в докторской диссертации Е.Ю. Зубковой (Зубкова 2003), а в годы хрущевской «оттепели» — в диссертационном исследовании Ю.В. Аксютина (Аксютин 2003). В названных работах осуществлен комплексный подход к изучению общественных настроений, рассматриваемых как одна из составляющих механизма взаимодействия общества и власти.
Одной из первых попыток комплексного рассмотрения «белых пятен» истории блокады была дискуссия историков, состоявшаяся 20–22 января 1992 года. В ней приняли участие практически все ведущие ученые, писатели и публицисты, занимающиеся военной тематикой. Стенограмма почти 200 выступлений, а также подготовленных текстов составила ядро опубликованной в 1995 году книги. Как отмечает в предисловии составитель книги В. Демидов, «читатель впервые, пожалуй, не встретит здесь былого пресного «единомыслия», всезнайства и не подлежащих сомнению истин» (Блокада рассекреченная 1995: 7).
Сборник статей «Ленинградская эпопея: Организация обороны и население города», утвержденный к печати Санкт-Петербургским филиалом Института российской истории РАН в 1995 году, во многом носил новационный характер. Его авторов, по мнению В.А. Шишкина, отличала попытка «рассматривать события исключительно с позиций научной объективности» по целому ряду важнейших вопросов. К их числу относились: стратегическое значение битвы за Ленинград; роль партийной организации в обороне города, включая допущенные ею просчеты; поддержание коммуникаций с Большой землей; культурная и научная жизнь; военно-промышленный комплекс города; настроения защитников и населения Ленинграда; религиозная жизнь в осажденном городе и другие (Ленинградская эпопея 1995).
Существенный вклад в изучение настроений рабочих и ополченцев, защищавших Ленинград в наиболее тяжелые первые месяцы войны, внес А.А. Дзенискевич. Опираясь на материалы Кировского райкома ВКП(б), а также Горкома партии и политотделов армии народного ополчения[8], он показал, что начало войны характеризовалось не только высоким патриотическим подъемом ленинградских рабочих, но и «отрицательными явлениями» — «распространялись всевозможные слухи, выплеснулось на поверхность озлобление обиженных, притесненных, прошла волна справедливых критических высказываний в среде рабочих, возмущенных и обеспокоенных явными ошибками партии и правительства во внутренней и внешней политике» (Дзенискевич 1998б: 75). Наряду с деятельностью противника по распространению слухов и листовок одной из причин нервозности населения была нераспорядительность самой власти, проводившей некоторые мероприятия без должной подготовки. Одним из них была эвакуация детей в те места Ленинградской области, которые вскоре оказались в районе боевых действий, что вызвало большое волнение среди женской части населения.
А.Р. Дзенискевич высказал предположение, что носителями недовольства среди рабочих, «как правило», были вчерашние крестьяне, которые пережили раскулачивание и коллективизацию. Что же касается потомственных рабочих, то чаще всего это были лица, пострадавшие в результате репрессивных мер, направленных на укрепление трудовой дисциплины (Там же: 77–78). К сожалению, каких-либо статистических данных в подтверждение высказанного предположения, в работе не приведено. Заканчивая характеристику настроений рабочих Ленинграда в первые месяцы войны, А.Р. Дзенискевич обратил внимание на то, что в зафиксированных выступлениях рабочих постоянно звучали упоминания гражданской войны и куда реже — зимней войны с Финляндией. «Относительно редко говорили рабочие о “завоеваниях социализма” и о своем благополучии. Почти не встречается национальная тема… Чаще возникает тема традиций, мести, кровного родства, дела отцов-сыновей и так далее» (Там же, 85). В основе массового патриотического подъема большинства рабочих были разные причины и, прежде всего, «исконный национальный патриотизм», «территориальный патриотизм», связанный с защитой своего города, своего предприятия, дома и своих семей и, наконец, известная идеологизированность мышления ядра ленинградского рабочего класса (Там же, 81).
Новаторский характер в изучении политического контроля в период сталинизма в Северо-Западном регионе носит монография В.А. Иванова. Одна из глав книги специально посвящена деятельности репрессивных органов в блокированном Ленинграде. Автору удалось ввести в научный оборот значительное число документов наркомата внутренних дел, раскрывающих основные направления его работы в годы войны, а также взаимодействие с военным советом Ленинградского фронта и руководством Городского комитета ВКП(б). Впервые в отечественной литературе затрагиваются вопросы деятельности негласного секретно-политического отдела, военной цензуры, прослушивания телефонных разговоров и так далее (Иванов 1997: 276–285). Одна из важнейших идей, высказанных в книге, созвучна взглядам представителей школы тоталитаризма. В.А. Иванов полагает, что в условиях войны государственный аппарат использовал страх как «мощный регулятор поведенческих навыков и умений… людей. Отсюда напрашивался только один вывод — его следовало не только постоянно генерировать, но и придавать ему черты ритуальности, эстетизировать» (Там же, 242–243).
Одновременно наращивался и ресурсный потенциал изучения блокады. Подготовленный Б. Сурисом двухтомник писем ленинградских художников периода войны существенно пополнил корпус источников личного происхождения. Далеко не все художники остались в Ленинграде — война многих разбросала по разным городам, некоторые оказались на фронте. Поэтому тема Ленинграда и блокады не была в них доминирующей. Тем не менее общим для них, по мнению составителя, был высокий уровень моральных принципов, а также их беззаветная преданность искусству (Сурис I: 13). В ряде писем приведены факты из жизни в блокадном Ленинграде, которые рисуют «иерархию потребления», существовавшую и в среде художников (Там же, 119).
В 1995 году был опубликован сборник «Ленинград в осаде», в который вошло более двухсот новых документов из архивов Санкт-Петербурга практически по всем аспектам битвы за Ленинград, включая, в частности, поддержание общественного порядка (23 документа) и настроения населения (десять документов, в том числе по военным месяцам 1941 года только три документа). Очевидно, что этого было явно недостаточно для всестороннего исследования и проблемы политического контроля, и настроений в осажденном городе. В 1996 году вышел в свет сборник документов из архива УФСБ об оценке ленинградцами важнейших событий международной жизни в годы войны. В нем были приведены 44 спецсообщения, находившиеся ранее на секретном хранении (Международное положение 1996). В 2004 году корпус опубликованных источников личного происхождения из Большого дома пополнился четырьмя дневниками военного времени, чьи авторы-ленинградцы были арестованы органами НКВД. Дневники Н.П. Горшкова, А.И. Винокурова, С.И. Кузнецова и С.Ф. Путякова, в которых есть пометки следователей НКВД, не только проливают свет на эволюцию настроений представителей разных социальных групп — бухгалтера, учителя, рабочего и выходца из деревни, но и показывают страхи самой власти (Блокадные дневники 2004).
Завершая обзор публикации документов по истории блокады, назовем еще одну работу, в которой представлены документы спецслужб противоборствующих сторон. Это 28 документов немецкой военной разведки 18-й армии, 19 сводок (или их фрагментов), подготовленных СД, и 40 спецсообщений УНКВД ЛО, главным образом, о продовольственном положении и настроениях населения в 1941–1943 годах (Ломагин 2001). Наконец, усилиями большого коллектива историков и архивных работников был издан сборник документов о помощи страны Ленинграду в период обороны города. В сборник вошли постановления, распоряжения, справки, стенограммы докладов, письма, телеграммы и так далее из фондов Центрального государственного архива историко-политических документов СПб. и Центрального государственного архива СПб., свидетельствующие о «сплоченности народов нашей страны перед угрозой их порабощения» (Страна Ленинграду 2002: 8).
К 300-летнему юбилею Санкт-Петербурга в «Историческом архиве» из 156 документов, непосредственно касавшихся Ленинграда, был опубликован 21 документ ГКО СССР, освещающий мероприятия по обеспечению жизнедеятельности Ленинграда в 1941–1945 годах. (Государственный Комитет Обороны 2003). В жанре хроники к юбилею Санкт-Петербурга в Москве появилось издание, основная ценность которого состояла во введении в научный оборот некоторых новых документов и материалов о жизни города в период с начала войны до снятия блокады (Комаров, Куманев 2004).
Ряд новых документов о жизни в блокированном Ленинграде и настроениях населения опубликован в подготовленном Институтом военной истории сборнике. В пятой части книги представлены документы о быте, напряженном труде и массовом проявлении патриотизма, который «в конечном счете и определил исход борьбы» (Блокада Ленинграда в документах 2004: 5).
Наиболее сбалансированный и объективный анализ ленинградской эпопеи представлен в главе «Великая Отечественная война: Блокада», написанной В.М. Ковальчуком для фундаментального труда Санкт-Петербургского института истории, посвященного 300–летнему юбилею Санкт-Петербурга (Санкт-Петербург 2003: 532–600). Однако объем главы не позволил подробно осветить все важнейшие аспекты самой продолжительной битвы Второй мировой войны. Воздействие событий на советско-финском фронте на настроения защитников и населения Ленинграда отражено в монографии Н.И. Барышникова (Барышников 2002), хотя данная проблематика не была основным объектом его исследования.
И все же до сих пор в отечественной и зарубежной литературе проблема изучения настроений не нашла пока должного внимания. Несмотря на «архивный взрыв»[9], который произошел в постсоветской России и нашел свое отражение в издании множества документов по советской истории, включая проблемы массового сознания, по-прежнему опубликовано явно недостаточно материалов о настроениях населения в 1941–1945 годах.
Опубликованный в 2003 году в серии «Документы советской истории» сборник о советской повседневности и массовом сознании в 1939–1945 годах лишь частично заполняет существующую лакуну. Он построен по проблемному принципу компановки документов. Авторы концентрируют внимание на таких темах, как образ власти в массовом сознании, преступность и девиантное поведение, репрессии в годы войны, потребление и качество жизни и так далее (Советская повседневность 2003: 5) Однако издание не дает представления о динамике изменения настроений в каком-либо конкретном регионе страны.
На современное развитие отечественной историографии большое влияние оказывают работы западных авторов, намного раньше начавших изучение социальной истории СССР и использовавших для этого в том числе и методы устной истории. До середины 1990-х годов двумя основными направлениями исследований советской истории являлись концепция тоталитаризма и школа, представленная ее критиками, традиционно именуемыми «ревизионистами». К ним относилось молодое поколение американских социальных историков, находящихся под влиянием возникшей более полувека назад французской школы Анналов, последователи М. Блока и Ф. Броделя. В области исследования СССР американские и британские социальные историки серьезно заявили о себе в начале 1970-х годов[10].
Сегодня у теории тоталитаризма осталось мало защитников. Тем не менее работа Х. Арендт «Истоки тоталитаризма» (Arendt 1958) до сих пор сохраняет статус классической. По-прежнему часто цитируется книга К. Фридриха и З. Бжезинского «Тоталитарная диктатура и автократия» (Fridrich, Brzezinski 1956). И если популярность теории тоталитаризма пошла на убыль, то сама концепция получила новую жизнь. Многие исследователи в бывшем Советском Союзе в начале 1990-х годов полагали, что слово «тоталитаризм» наилучшим образом описывал их исторический опыт. Некоторые западные ученые, в свою очередь, до сих пор считают концепцию тоталитаризма весьма ценной (Malia 1992: 89–106). Если определение конкретного общества как тоталитарной системы считается слишком абстрактным, то понятие «тоталитарный», будучи своего рода «ключом», дает информацию о целях и практике различных правительств.
Изначально изучение сталинизма развивалось в рамках модели тоталитаризма. Этот подход характеризовался вниманием, прежде всего, к проблеме государственного контроля и его распространения на новые сферы жизни общества. Первым документальным исследованием о сталинизме была книга М. Фэйнсода (Fainsod 1958), в основу которой были положены материалы Смоленского партийного архива. Применительно к проблемам изучения собственно советского общества в условиях отсутствия «независимых институтов» или «самостоятельных политических сил» было неясно, что же изучать и было ли вообще общество как таковое (Kotkin 1995: 2). Когда же речь заходила об изучении массовых настроений, то возникал естественный скептицизм в отношении официальных советских источников по этой теме.
Статья в книге "Память о блокаде: Свидетельства очевидцев и историческое сознание". ч.2Современные исследования сталинизма на западе отличаются многообразием тем, а также введением в научный оборот большого архивного материала, который стал доступным в начале 1990-х годов. Особое место занимают обобщающие работы по так называемой «истории повседневности» довоенного периода, особенно интересные для нас тем, что объектом изучения является жизнь простых советских людей во всех ее проявлениях. Формирование нового слоя городского населения из выходцев из деревни, приспособление «старых» горожан (в том числе петербуржцев — рабочих и интеллигенции) к новым условиям жизни, наконец, складывание новой системы ценностей — все эти проблемы попали в поле зрения историков.
Помимо уже упоминавшейся работы С. Коткина о сталинизме как цивилизации, написанной на материалах Магнитки, особого внимания заслуживают монографии С. Бойм о мифологии в повседневной жизни в СССР (Boym 1994), а также Л. Сигельбаума и А. Соколова, представивших значительный массив новых документов (Siegelbaum, Sokolov 2000). Новый пласт информации о жизни в довоенном СССР удалось освоить историкам, важнейшим источником для которых были интервью с современниками описываемых событий. В центре внимания исследователей оказались довоенная Москва, Татарстан, а также Ленинград (На корме времени 2000; Holmes 1997; Ransel 2000). Особый интерес для нас, естественно, представляют интервью с ленинградцами, в которых подробнейшим образом описываются условия жизни в городе, а также различные аспекты, связанные с миграцией из деревни в город.
Заслуживают внимания попытки исследования дневников, относящихся к периоду 1930-х годов, которые провели ранее упоминавший Й. Хелльбек и еще несколько западных историков (Intimacy and terror 1995; Hellbeck 1996; Tagebüch 1996). До сих пор этот тип источников применительно к периоду сталинизма еще недостаточно изучен. Упомянутые работы также опираются на весьма ограниченный массив документов. Тем не менее это направление исследований представляется весьма перспективным по двум причинам. Во-первых, очевидно, что наряду с архивными источниками (например, сводками о настроениях) именно дневники представляют собой важнейший ресурс для изучения настроений. Они в большей степени, нежели какой-либо другой источник, позволяют проследить эволюцию взглядов и настроений конкретных людей. Во-вторых, дневники дают возможность критики других источников, характеризующих настроения их авторов. Сравнение публичных выступлений известных писателей и поэтов с их дневниками (например, О. Берггольц) наглядно иллюстрирует то, что имел в виду С. Коткин, когда говорил о необходимости разобраться в содержании подчас ритуальных (и одинаковых) по форме и содержанию публичных выступлений людей. Говорить «по-большевистки», однако, еще не значило быть большевиком. Дневники как раз и являются тем средством, при помощи которого возможно снятие публичных наслоений.
Отмечая определенные достижения западной историографии в изучении советского общества в довоенный период, следует отметить, что ряд существенных вопросов, имеющих отношение к избранной нами теме, остался практически без внимания. К их числу, в частности, относятся более точные качественные и количественные оценки настроений горожан в предвоенные годы; изучение настроений горожан в ходе войны с Финляндией, а также ее последствия и ряд других вопросов.
Англо-американская литература о битве за Ленинград представлена весьма скупо. Появление книг и отдельных статей в 1950–1960-е годы было связано, главным образом, с тем, что многие из авторов либо провели значительную часть жизни в Ленинграде, либо имели возможность посетить город в годы войны. Журнальные публикации в своем большинстве опирались на весьма ограниченные личные воспоминания и немногочисленные беседы с ленинградцами, которые по-прежнему весьма интересны для изучения настроений.
Исследования западных авторов, за исключением книги одного из наиболее ярких представителей тоталитарной модели советского общества Л. Гуре и статей работающего в ревизионистском ключе Р. Бидлака (Bidlack 1991), опираются в основном на воспоминания участников событий и страдают, по мнению большинства отечественных историков, узостью источниковой базы. Даже историки, использовавшие немецкие трофейные документы (например, Л. Гуре), не имели доступа к советским архивным материалам.
Наиболее известная на западе книга о блокаде известного журналиста Х. Солсбери скорее принадлежит к числу работ ревизионистского направления. Безусловной ценностью этого труда является то, что ему удалось использовать при написании книги множество интервью с ленинградцами, включая некоторых руководителей города. В книге приведены заслуживающие внимания наблюдения о настроениях населения Ленинграда в разные периоды битвы за город, а также весьма интересные предположения относительно реальности выступления рабочих против местного руководства в военные месяцы 1941–1942 годов.
Автор наиболее фундаментальной зарубежной книги о блокаде Л. Гуре отмечал, что лояльность ленинградцев режиму была предопределена страхом перед полицейским аппаратом советского государства, деятельность которого в годы войны носила превентивный характер (Goure 1962: 63, 80). Опираясь на обширный материал, почерпнутый из донесений немецких спецслужб, а также армейского командования, Л. Гуре исследовал вопрос относительно изменения настроений населения города в период блокады, а в заключении книги наметил основные направления развития отношений власти и народа, сложившиеся в период блокады. В частности, он указал, что дисциплина и сознание долга горожан, имевших все основания для проявлений оппозиционности, полностью превзошли ожидания властей. Гуре подчеркивал, что представители прогермански ориентированных элементов в Ленинграде никогда не были в большинстве, но количество недовольных властью было значительным. Кроме того, руководители города, по мнению Гуре, все же полагали, что многие ленинградцы не верили в возможность отстоять Ленинград или же в сохранение режима осенью 1941 года, когда немцы наступали на Москву. Часть населения задавалась вопросом о смысле жертв, если судьбы Ленинграда и страны были предопределены. Наконец, власти не знали того, сколь долго население и особенно оппозиционно настроенная его часть будет оставаться пассивным и подчиняться приказам Смольного в условиях, когда их близкие умирают от голода и бомбежек.
С другой стороны, присутствие каких-либо открытых форм протеста Гуре выявить не удалось, и он связал это с тем, что в силу географического положения города властям было легко контролировать население, которое к тому же полностью зависело от власти (продовольствие и другие ресурсы) и привыкло подчиняться ей. Отсутствие предшествующего опыта политической свободы, политических групп, лозунгов действия, а также каких-либо групповых интересов, отличных от интересов власти, 24-летнее уничтожение всяких ростков оппозиционности, атмосфера недоверия в обществе и поведение немцев, не давших населению Ленинграда идеологической альтернативы советскому режиму, — все это минимизировало возможность возникновения реальной оппозиции режиму. К тому же ленинградцы полагали, что армия настроена решительно и будет сражаться до конца, и потому сопротивление властям не только бесполезно, но и самоубийственно. До того как ленинградцы поняли, что представляют собой немцы, они ожидали, что те сами решат «проблему Ленинграда», и оставались пассивными. Затем они полагали, что либо «женщины», либо «армия» возьмут инициативу в свои руки и принудят местное руководство сдать город. Поскольку одиночные выступления против власти были бессмысленными, ленинградцы должны были делать выбор между подчинением или стремлением каким-либо образом покинуть город. Позднее власти использовали продовольственные карточки в качестве надежного инструмента контроля и добились практически полного политического конформизма. Голод, холод и физическая слабость в конце концов привели к тому, что господствующим фактором стала апатия. Все силы были брошены на то, чтобы выжить. Усилия власти, направленные на продолжение борьбы, также имели большое значение. Коллективный труд на предприятиях и общественных работах, пропаганда, растущее сопротивление немцам на других фронтах — все это оказывало позитивное влияние на настроение людей. Кроме того, горожане проявили умение адаптироваться к сложнейшим условиям и многие проблемы решили самостоятельно (Ibid, 300–307).
А. Верт в своей книге о войне также попытался дать ответ на вопрос об изменениях настроений в Ленинграде. Во-первых, он не согласился с мнением, что ленинградцы были «вынуждены быть героями», что при возможности (как это было, например, в Москве 16 октября 1941 года) они бы просто покинули город. Не соглашаясь с Гуре, который полагал, что количество недовольных в дни блокады, «если и не составляло большинство, то, по крайней мере, было значительным» (Ibid, 304), А. Верт ссылается на интервью с ленинградцами, которые весьма редко упоминали о наличии немецкой «пятой колонны» в Ленинграде в годы войны. Вместе с тем Верт вслед за Гуре указывал на то, что патриотизм, гордость за свой город, ненависть по отношению к немцам, растущая по мере продолжения войны, а также нежелание предавать солдат, защищающих город, были определяющими в поведении ленинградцев.
Верт пришел к выводу, что в городе «не было никого, за исключением нескольких антикоммунистов, кто рассматривал возможность капитуляции немцам. В самый разгар голода лишь единицы — необязательно коллаборанты или немецкие агенты... а просто те, кто обезумел от голода, — писали властям, прося объявить Ленинград «открытым городом»; но никто из них, находясь в здравом уме, не смог бы этого сделать. В период немецкого наступления на город народ быстро понял, что из себя представляет противник; сколько подростков погибло в результате вражеских бомбежек и обстрелов во время рытья окопов. А когда город оказался в блокаде, начались бомбардировки и распространение садистских листовок, наподобие тех, что были сброшены 6 ноября с целью «отметить» праздник революции: «Сегодня мы будем бомбить, завтра вы будете хоронить» (Werth 1964: 356).
А. Верт считал, что «вопрос об объявлении Ленинграда “открытым городом” никогда не мог быть поставлен так же, как, например, в Париже в 1940 году; это была война на уничтожение, и, по его словам, немцы никогда из этого не делали секрета; во-вторых, гордость за свой город была важна сама по себе — она состояла из большой любви к городу, его историческому прошлому, его исключительным литературным ассоциациям (это особенно справедливо в отношении интеллигенции), а также огромной пролетарской и революционной традиции в рядах рабочего класса; ничто не могло так объединить эти две большие любви к Ленинграду в одно целое как угроза уничтожения города. Может быть, даже вполне сознательно здесь присутствовало старое соперничество с Москвой: если бы Москва пала в октябре 1941 года, Ленинград продержался бы дольше; и если Москва выстояла, для Ленинграда было делом чести тоже выстоять (Ibid, 356–357).
А. Верт полагал вполне уместными те формы контроля и дисциплины, которые были установлены в Ленинграде. «Вполне естественно, — писал он, — что осажденному городу были необходимы суровая дисциплина и организация. Но это не имеет ничего общего с “укоренившейся привычкой покорности по отношению к властям” или еще в меньшей степени со “сталинским террором”. Очевидно, что продукты питания должны были распределяться очень строго. Но сказать, что население Ленинграда работало и “не восстало” (с какой целью?) с тем, чтобы получить продовольственные карточки... — значит полностью не понимать духа Ленинграда».
Любая попытка дифференцировать русский патриотизм, революционный заряд, советскую организацию или задавать вопрос о том, какой из трех факторов был наиболее важен в сохранении Ленинграда, также является бесплодной — все три переплелись, по мнению Верта, в исключительном «ленинградском» пути (Ibid, 358). Однако справедливо ли говорить о сложившейся «ленинградской идентичности» применительно к тем, кто лишь в середине тридцатых годов приехал в Ленинград из деревни и так с нею до начала войны не порвал, уезжая на все лето в привычные и близкие сердцу места? А этих «новых» ленинградцев были многие тысячи. Можно ли считать вполне «советскими людьми» всех еще остававшихся в городе «бывших», для которых ни «революционный заряд», ни «советская организация», используя терминологию Верта, не были главными детерминантами их поведения?
Наконец, с локальным «ленинградским» патриотизмом было связано, по мнению А. Верта, возникновение «ленинградского дела». «Будучи в Ленинграде в 1943 году, — писал Верт, — я имел возможность наблюдать это на каждом шагу. Для ленинградцев их город со всем тем, что он сделал и перенес, был чем-то уникальным. С каким-то презрением они говорили о «московском бегстве» 1941 года, и многие, в том числе очень замечательный человек П.С. Попков, руководитель Ленсовета, чувствовали, что после всего того, что сделал Ленинград, он заслуживает какого-то особого отличия. Одна из идей того времени состояла в том, что Ленинград должен стать столицей РСФСР или России, в то время как Москва останется столицей СССР. Эта ленинградская исключительность совсем не нравилась Сталину (Ibid, 358–359).
В конце 1990-х годов интерес к ленинградской эпопее, как, впрочем, и всей войне СССР с нацистской Германией, на западе снова возрос. Это было связано, главным образом, с двумя обстоятельствами. Во-первых, возникли благоприятные условия для работы в ранее закрытых архивах. Те, кто интересовался политической историей, с жадностью обратились к материалам органов власти и управления, а исследователи социальных проблем, наконец-то получили доступ к богатым фондам дневников и воспоминаний в архивах и рукописных отделах Москвы и Санкт-Петербурга. Во-вторых, стремление понять природу перемен в СССР во второй половине 1980-х — 1990-е годы побуждало проводить исследование важнейших «болевых точек» советской истории, когда на уровне личного опыта и семейной традиции обычных людей происходило накопление памяти, альтернативной официальной, все более и более отвергавший коммунистическую систему ценностей и саму власть. Практически одновременно появилось несколько книг и статей, посвященных в том числе и настроениям ленинградцев. Исследовательницы из США С. Симмонс и Н. Перлина опубликовали сборник фрагментов дневников, писем и воспоминаний ленинградских женщин периода блокады, показывая их исключительную роль в победе. Эти материалы авторам удалось собрать в 1995–1996 годах в Российской национальной библиотеке (РНБ), а также в Музее обороны Ленинграда. Работа С. Симмонс и Н. Перлиной носит скорее популярный, нежели научный характер, и адресована широкой англоязычной публике. Например, из нескольких толстых тетрадей А. Остроумовой-Лебедевой, находящихся на хранении в РНБ, в сборник вошли всего несколько ее пометок, уместившихся на нескольких страницах. Естественно, ни о какой полноте источника и говорить не приходится. Тем не менее значение книги состоит как в обращении к новой теме — «женщины на войне», так и в использовании источников из российских хранилищ (Simmons, Perlina 2002). Такой же научно-популярный характер носит книга Д. Гланца о военной стороне блокады Ленинграда (Glantz 2001).
Чрезвычайно сильное эмоциональное воздействие на читателей производит роман «Блокада» известной английской писательницы Х. Данмор (Danmore 2001), собравшей при работе над ним множество материалов и интервью с ленинградцами, которые пережили блокаду. Блокада в романе представлена через судьбы одной ленинградской семьи Левиных и близких к ней людей. История этой семьи и главной героини романа 22-летней Анны Левиной показана в контексте советской политической истории, но главное внимание в романе уделено жизни обычных людей в необычное и крайне тяжелое время, когда при всей трагедии сохранялось место любви, жизни и надежде на лучшее будущее. Эта книга, по мнению многочисленных британских критиков, обладает не только несомненными художественными достоинствами, но и важна тонким психологическим анализом жизни в условиях блокады, вновь «открытой» англоязычной публике.
В несколько иных условиях, нежели англо-американская, развивалась западногерманская историография битвы за Ленинград[13]. Несмотря на наличие самого широкого круга архивных источников, включая обилие советских трофейных документов, специальных работ по целому ряду вопросов, касавшихся «внутреннего фронта» битвы за город на Неве, а также оккупационной политики вермахта на территории Ленинградской области в ФРГ за более чем шестьдесят лет написано не было. Во многом невостребованными оказались специальные донесения службы безопасности СД и военной разведки о положении в блокированном Ленинграде, на фронте, а также на оккупированной территории, которыми, как уже отмечалось, пользовались некоторые американские историки, в том числе упоминавшийся нами Л. Гуре.
Сквозными темами работ немецких авторов были, во-первых, выяснение причин неудач Гитлера и военного командования, а также их отношения к планам ведения войны против СССР, особенно в ее начальный период, во-вторых, боевой путь дивизий, входивших в группу армий «Север», и самой группы. В целом, хотя в количественном отношении немецкая литература о блокаде Ленинграда весьма обширна[14], по сравнению с опубликованными монографиями и сборниками, посвященными другим сражениям на советско-германском фронте — битвам за Москву, Сталинград и Берлин, публикации о боях за Ленинград занимают весьма скромное место.
Первые работы немецких авторов появились еще в ходе Второй мировой войны. Уже во время ведения боевых действий командованием группы армий «Север», 16-й и 18-й армий, а также других соединений, находившихся в то время под Ленинградом, были подготовлены документы, военные аналитические записки, обзоры, планы операций с картами на отдельные годы ведения войны, фотографии, хроники боевых действий. Как отмечает Г. Хасс, в большинстве своем они хранятся в военном архиве во Фрайбурге (Der Feldzug 1941–1943; Kampf um Leningrad 1943). Еще во время войны на их основе появились первые публикации[15].
В послевоенное время на развитие немецкой историографии в решающей степени повлияла утрата суверенитета, вынудившая, прежде всего, оказавшихся в плену у оккупационных властей США немецких военных объяснять причины «утраченных побед» на восточном фронте, включая ленинградскую эпопею.
Таким образом, второй этап изучения войны с СССР был связан с попытками аналитиков исследовать операции вермахта сразу же после окончания войны. Уже летом 1945 года были собраны военнопленные генералы вермахта для работы по изучению военной истории. Очевидно, что изначально доминировал военно-исторический интерес к только что завоеванной победе. Между тем начавшаяся между державами-победительницами холодная война его заслонила, и на передний план выступило желание учесть опыт вермахта для будущих конфликтов.
Третий большой период в немецкой историографии был связан с холодной войной, в условиях которой многие проблемы агрессии нацистской Германии против СССР не затрагивались вообще. Прежде всего, речь идет о преступных целях нацистов и о последствиях проводившейся ими политики как в отношении мирного населения Ленинграда и оккупированных районов Ленинградской области, так и советских военнопленных.
Наиболее существенным явлением в немецкой историографии битвы за Ленинград является монография Вернера Хаупта «Ленинград: 900-дневная битва: 1941–1944» (Haupt 1980)[16]. Бывший офицер группы армий «Север» предпринял попытку «всестороннего анализа битвы за Ленинград, а именно ее стратегического, тактического, политического, экономического и социально-политического аспектов». С первых же страниц книги В. Хаупт проводит мысль о значительном превосходстве Красной Армии в живой силе и технике над 18-й армией вермахта, представляя последнюю в качестве в высшей степени эффективного в военном отношении объединения, сумевшего в течение столь продолжительно времени блокировать Ленинград. В контексте проводимого нами исследования примечательны рассуждения В. Хаупта о настроениях ленинградцев, сумевших преодолеть свои страхи и, несмотря на голод и угрозу смерти, сохранивших боевой дух, «который позднее продемонстрировало население Берлина в период блокады 1948 года» (Ibid, 6)[17].
Монография Х. Польмана «Волхов: Бои за Ленинград» (Pohlman 1962)[18] интересна тем, что в ней нашел отражение традиционный для немецких военных историков подход к ключевым проблемам битвы за Ленинград. Во-первых, вновь подчеркивается «удивительное» решение Гитлера перебросить танковые части на московское направление в сентябре 1941 года, то есть тогда, когда «Ленинград был уже совсем рядом и передовые вермахта находились в пригородах Ленинграда». В книге названы также несколько других факторов, которые предопределили затяжной и чрезвычайно тяжелый для немецких войск характер боев за Ленинград. Речь шла не только об отчаянном сопротивлении бойцов Красной Армии, а также крайне неблагоприятных климатических условиях и бездорожье (Ibid, 6, 18), которые, по мнению автора, бывшего командира полка в составе 96-й пехотной дивизии, привели к наступлению периода, очень напоминавшего битву на Марне (Ibid, 5), но и стратегических просчетах немецкого командования. В книге Польмана вопросы об изменении настроений гражданского населения и защитников города специально не рассматриваются. Вместе с тем в ней приведены общие сведения об участии населения Ленинграда в работе по строительству оборонительных сооружений на подступах к городу, в формировании дивизий народного ополчения, создании партизанских отрядов для борьбы в тылу немецких войск, работе военных предприятий, а также об исключительной роли коммунистов и комсомольцев в поддержании стойкости войск (Ibid, 24–25).
Одним из наиболее плодовитых современных немецких авторов, занимающихся историей битвы за Ленинград, является Хассо Стахов, который в возрасте 18 лет стал солдатом штурмового батальона. Он воевал под Пушкиным, в районе Погостье и несколько раз был тяжело ранен. После войны Х. Стахов работал журналистом и книгоиздателем. Первая книга «Маленький Кваст», рассказывающая о трагической судьбе молодого немецкого солдата под Ленинградом, стала в Германии в 1979 году бестселлером. Монография «Трагедия на Неве» подводит итог раздумьям ветерана войны, приехавшего в Ленинград через 50 лет. В книге собран богатый фактографический материал из военного архива во Фрайбурге. Основная идея книги состоит в том, что битва за Ленинград, как, впрочем, и война Германии против СССР в целом, была столкновением двух диктатур, каждая из которых по-своему готовилась к уничтожению Ленинграда[19]. Бескомпромиссность обеих сторон привела к трагедии (Stachow 2001: 309). Как и Хаупт, Стахов основное внимание уделил солдатам вермахта, которые «ценой больших потерь удерживали превосходившие их силы противника в блокадном кольце».
В монографии и приложениях приведены факты и новые документы, отражающие «окопную правду» битвы за Ленинград через совокупность боев местного значения — под Лугой, на Невском пятачке, за Тихвин, Демянск и Волхов. При этом немецкий историк обращает внимание не столько на стратегические цели противоборствовавших сторон, сколько на детали, воссоздающие яркую картину бескомпромиссной борьбы (Ibid, 44–45)[20]. Что же касается настроений красноармейцев, то, по данным руководства верховного командования вермахта, признаков «грядущего поражения [у противника] выявить не удалось»[21].
Особое значение, на наш взгляд, имеет впервые представленный документ — бланк удостоверения личности жителям города на случай его падения, подготовленный штабом 18-й армии. Сам факт того, что такой документ был утвержден военными, показывает, по мнению Стахова, что командование 18-й армии не разделяло идеи Гитлера о необходимости полного уничтожения «колыбели революции»[22]. Однако обнаруженный немецким историком документ не имеет даты и поэтому не позволяет однозначно говорить о том, насколько глубокими были противоречия между Гитлером и военным командованием группы армий «Север» относительно судьбы Ленинграда.
Особую категорию литературы о битве за Ленинград представляют работы по истории немецких дивизий, принимавших участие в битве за Ленинград и оккупации районов Ленинградской области. В них в наиболее яркой форме представлена героизация вермахта. Большая часть этих работ была написана в 1950–1960-е годы. Не будет преувеличением сказать, что немецкими историками воссоздан боевой путь практически всех дивизий, которые принимали участие в битве за Ленинград, причем о некоторых дивизиях существует несколько книг. Подготовка этих публикаций в большинстве случаев являлась инициативой ветеранов вермахта.
В ряде случаев дана характеристика настроений противостоящих частей Красной Армии, а также приобретенных в боях трофеев. О трагичности положения советских войск, оборонявших рубежи, свидетельствовали перехваченные немцами открытые обращения о помощи по радиосвязи, а также записи в дневнике одного из советских офицеров 180-й дивизии за период с 19 по 26 августа 1941 года о боях в районе Старой Руссы, который с горечью отмечал господство противника в воздухе, нехватку боеприпасов, растущие потери, неорганизованность и тому подобное (290. Infanterie-Division 1960: 116–117).
Значительный интерес в изучении вопроса о настроениях защитников Ленинграда, а также жителей оккупированных районов Ленинградской области, представляют воспоминания, написанные бывшими солдатами вермахта. Из выявленных нами немецких источников личного происхождения обращают на себя внимание воспоминания солдата 12-й танковой дивизии Вернера Флика, рисунки и комментарии, сделанные профессиональным художником Юргеном Бертельсманом, который в составе саперного взвода находился под Ленинградом вплоть до мая 1942 года (Bertelsmann 1990), воспоминания бывшего солдата 291-й пехотной дивизии Георга Феллеринга. Он отметил свой 21-й день рождения 22 сентября 1941 года в деревне Левдуши под Петергофом, а затем зимой находился под Ораниенбаумом и в районе Волхова. И, наконец, письма из района боевых действий у Синявинских высот унтер-офицера Вольфганга Буффа, воевавшего в составе 227-й пехотной дивизии. Письма Буффа охватывают период с 29 сентября 1941 года, когда дивизия начала «восточный поход», вплоть до его гибели 1 сентября 1942 года, когда он был убит при попытке оказания первой медицинской помощи раненому советскому солдату (Buff 2000: 116).
Выражая, вероятно, мнение всех тех, кто пришел покорять СССР, Буфф отмечал, что нигде на Западе — ни в Голландии, ни в Бельгии, ни во Франции — не было такого ощущения «заграницы», как здесь, в России. «Это заграница в самом полном смысле этого слова, — писал Буфф 17 декабря 1941 года, — и мне трудно представить, что где-нибудь еще нет железных и обычных дорог, как в этой бесконечной, безграничной России» (Ibid, 40). Эту же мысль выразил и Г. Феллеринг, отметивший также, что одним из наиболее ярких впечатлений от пребывания в Ленинградской области была исключительная бедность русских крестьян[23]. Еще одним откровением для солдат оккупационных войск была религиозность населения и особое патриархальное отношение к Сталину, как носителю власти. Например, проживавший в одном из домов в Тайцах Ю. Бертельсман достаточно подробно описал быт, привычки и настроения населения. В частности, он обратил внимание на то, что в русских деревнях в каждом доме висела икона и в случае необходимости переезда хозяева в первую очередь брали с собой икону. Говоря об отношении к Сталину и советской власти, художник подметил, что, хотя в народе Сталина и называли «красным царем», им восхищались и одновременно боялись его (Bertelsmann 1990: 2, 8, 19)[24]. Наконец, сохранились свидетельства того, что некоторая часть населения оккупированных районов разделяла антисемитские взгляды нацистов (Flick, рукопись: 66–67)[25].
В 1990-е годы в Германии, как и на Западе в целом, существенно возрос интерес к истории Второй мировой войны. Хотя ленинградская проблематика в количественном отношении занимает в многочисленной литературе весьма скромное место, тем не менее, следует обратить внимание на две публикации, отражающие одно из направлений исследований немецких историков. В фундаментальном сборнике документов о преступлениях вермахта в период Второй мировой войны, в разделе о голоде как инструменте политики нацистов, специальный параграф посвящен Ленинграду (Verbrechen der Wehrmacht 2002: 308–327). В нем приведены многочисленные факсимиле документов немецкого командования всех уровней о том, как планировалось и осуществлялось умерщвление голодом сотен тысяч ленинградцев. Выдержки из приказов ОКВ, группы армий «Север», а также 18-й армии, армейских корпусов и немецких спецслужб убедительно показывают, что военные были не только участниками массового убийства гражданского населения, но и в деталях знали о тех страданиях, которые выпали на долю ленинградцев. Таким образом, авторы и составители сборника дезавуировали попытки тех немецких историков, которые пытались снять ответственность с вермахта за преступления в период Второй мировой войны.
Проблема жизни в блокированном Ленинграде и настроений населения нашла отражение в подготовленной берлинским музеем Карлхорст выставке, посвященной блокаде. Проект, задуманный директором этого музея П. Яном, был реализован в сотрудничестве с российскими историками и организациями. На выставке весной 2004 года были представлены фото и письменные документы из крупнейших музеев и архивов Санкт-Петербурга, а также из Федерального архива Германии. В приуроченном к выставке сборнике документов (Блокада Ленинграда 2004), изданном на немецком и русском языках, были впервые опубликованы фотографии Н.И. Хандогина быта в период блокады, приведены рисунки художника А.Ф. Пахомова, сделанные им в одном из моргов Ленинграда, представлены дневник и рисунки графика Я.О. Рубанчика, а также выдержки из дневника историка-искусствоведа и критика Н.Н. Пунина. Особое внимание вопросу о настроениях в Ленинграде в период блокады уделено в вводных статьях (см.: Петер 2004: 7–18; Ломагин 2004: 19–31).
Проведенный нами анализ зарубежной и отечественной историографии настроений в довоенный период и в годы блокады позволяет сделать некоторые предварительные выводы. С 1990-х годов вследствие произошедших в России перемен, связанных со сменой политического режима, начинается постепенное формирование общего научно-методологического пространства в изучении советской истории, включая сталинизм. Вполне естественно, что на начальном этапе наиболее востребованными в методологическом отношении стали работы представителей школы тоталитаризма, которые наиболее резко критиковали сталинский период советского общества. Однако уже с середины 1990-х годов все большее внимание обращается на ревизионисткую традицию, а также работы представителей школы «сопротивления». В настоящее время наряду с традиционными для советской историографии трудами они остаются доминирующими. Следует также отметить, что еще одно естественное направление преодоления догматизма в подходах к изучению Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда — опора на лучшие достижения отечественной историографии, когда методы изучения одних периодов (в нашем случае, исследование эволюции настроений в годы Первой мировой войны) используются для анализа других (Великой Отечественной войны). Кроме того, в условиях открытости общества во многом под воздействием зарубежной исторической науки[26] российские историки начали осваивать новые темы, вводить в научный оборот новые архивные материалы. Существенно возросла степень интенсивности участия российских ученых в международных исследовательских проектах, включая совместное с ведущими зарубежными специалистами издание научных трудов[27]. Однако до сих пор, на наш взгляд, этот процесс применительно к периоду советской истории еще далек от завершения. Период длительной изоляции российского исторического сообщества, занимающегося советским периодом отечественной истории, был настолько разрушительным, что потребуется немало времени, чтобы полностью преодолеть его последствия.
В коммюнике, распространенного штаб-квартирой международной полицейской организации говорится, что конференция состоится в Минске, как и было запланировано, несмотря на давление со стороны Европейского союза, выступавшего за перенос конференции в связи с недавними политическими событиями в Белоруссии.
В связи с тем, что некоторые страны, являющиеся членами либо кандидатами в члены ЕС, отказались направить своих представителей в Минск, руководство Интерпола сочло необходимым напомнить, что "сохранение политического нейтралитета является главным принципом, если организация хочет сохранить свою эффективность и фундаментальную роль, заключающуюся в том, чтобы содействовать международному сотрудничеству между органами, отвечающими за исполнение закона".
В письмах, направленных руководителям бюро Интерпола во всех 184 государствах, входящие в эту международную организацию, подчеркивается, что "терроризм и другие формы крупной транснациональной преступности в силу самой их природы не признают границ, из чего проистекает абсолютная необходимость того, чтобы Интерпол продолжал функционировать на международном уровне в интересах всего мирового сообщества".
За проведение европейской региональной конференции в Минске выступила также Стратегическая консультативная группа Интерпола (ISAP). Группа выступила с призывом "сохранить независимость Интерпола и принять участие в минской конференции с целью дальнейшего содействия профессиональному сотрудничеству полицейских органов" в духе "оказания планомерной поддержки станам, действующим на основе устава Интерпола".
В штаб-квартире международной полицейской организации напомнили также, что решение провести в Минске очередную европейскую региональную конференцию Интерпола было единогласно принято всеми 45-ю странами, участвовавшими в предыдущей конференции.
В США наблюдается самое сильное наводнение за 70 летНа северо-востоке США, в регионе Новая Англия, наблюдается самое сильное наводнение за последние 70 лет, больше всего пострадали штаты Массачусетс и Нью Гэмпшир, заявил в эфире телеканала CBS губернатор Массачусетса Митт Ромни, сообщает РИА «Новости».
По словам губернатора, дамбы сдерживают значительно больше воды, чем было рассчитано при их строительстве. Это то, чего можно было ожидать. Ромни сравнил происходящее в его штате с Библейским потопом. В некоторых районах за минувшие выходные выпало более 30 сантиметров осадков, эвакуированы тысячи людей.
По данным Национальной гидрометеорологической службы США, вторник должен стать последним днем непогоды. Вместе с тем, как сообщил представитель чрезвычайного ведомства штата Питер Джадж, в самое ближайшее время прогнозируются сильные грозы и дожди, что вызовет ливневые паводки. А это, по его словам, повлечет нарушение электроснабжения и аварии на ЛЭП.
В штате Нью Гэмпшир в результате наводнений повреждено, разрушено или затоплено около 600 дорог. По словам губернатора штата Джона Линча, лужайка перед его домом в Хопкинтоне превратилась в озеро. Выходящая из берегов река Мерримак угрожает центральной исторической части города Манчестер. В штате Мэн также оказались затоплены дороги и мосты. Вчера в двух районах недалеко от дамбы Сполдинг была объявлена эвакуация из-за угрозы прорыва дамбы.
В штате Массачусетс затоплеными оказались канализационные системы и мощности по фильтрации нечистот. В городе Хэверхилл с воскресенья ежедневно сливается в реку Мерримак до 132,6 миллиона литров отходов. Затопление регионального Центра очистки в Лоренсе, который может в любой момент прекратить работу из-за отключения электроэнергии, может привести к увеличению сброса сточных вод в Мерримак до 435,8 миллиона литров в день.
Мориарти сделал из Lamborghini стену дома и кофейный столикАмериканский миллионер Ричард Мориарти (Richard Moriarty) использовал эксклюзивный итальянский суперкар Lamborghini Countach в качестве строительного материала, сообщает Autoblog.com. Машину установили в доме Мориарти в качестве внутренней стены.
Перед тем, как автомобиль сделали элементом дома, с него сняли двигатель. Впрочем, мотор также был использован при оформлении жилища - его превратили в кофейный столик.
Для того, чтобы установить Lamborghini Countach 1974 года выпуска на его новое место понадобились усилия пятерых человек. Впрочем, внутрь дома автомобиль был опущен сверху с помощью подъемного крана. Вся операция заняла около часа.
Озвучить новый аудио-гид, приуроченный к выходу на экраны одноименного фильма, был приглашен французский актер Жан Рено, который исполнил в картине роль детектива. Сюжет музейной экскурсии будет тесно связан с событиями, описанными в романе.
Стоимость аудио-гида составит около 10 евро. По мнению руководства музея, он должен будет привлечь, в первую очередь, американских туристов, которые составляют около 20% от общего потока посетителей.
50-минутный аудио-гид будет содержать не только комментарий к картинам, представленным в музее, но и ряд диалогов из картины. "Меня взволновало то, что я могу дать посетителям возможность познакомиться с сокровищницей французского искусства с совершенно новой точки зрения", - рассказал Рено.
Идея нового аудио-гида принадлежит компании Soundwalk, специализирующейся на аудио-гидах по Парижу и Нью-Йорку. Как рассказали представители компании, в настоящий момент ведутся переговоры с другими музеями, связанными местом действия с выхдящими голливудскими фильмами.
Google выпустил бета-версию записной книжкиКопания Google выпустила анонсированную неделю назад на ежегодной встрече с журналистами записную книжку Google Notebook, сообщается на сайте Google Labs.
Google Notebook позволяет сохранять в записной книжке ссылки, найденные в результатах поиска и добавлять к ним комментарии. Для этого достаточно щелкнуть ссылку "note this", появляющуюся рядом с результатами поиска в Google. Кроме того, программа позволяет, выделив любой фрагмент текста и выбрав в контекстном меню браузера "Note This (Google Notebook)", добавить в записную книжку заинтересовавший текст вместе с автоматически добавляющейся ссылкой на источник. Точно такой же пункт появляется в контекстном меню браузера для изображений. Google Notebook сохраняет изображение со ссылкой на веб-страницу и позволяет добавить к ней комментарии. В программе можно создать несколько записных книжек, посвятив, например, одну научной диссертации, другую – новостям или афише, и т. д.
Для использования записной книжки необходимо зарегистрироваться на сайте Google, после чего воспользоваться своими записями можно на любом компьютере. После установки 166-килобайтного приложения в браузере появляется панель с единственной кнопкой, вызывающей записную книжку.
На сегодняшний день доступны версии Google Notebook для браузеров Internet Explorer 6 (Windows) и Firefox 1.5 (Windows, Linux). Программа распространяется бесплатно. Скачать записную книжку можно на сайте Google Notebook, войдя под своим именем.
Украинские профсоюзы проведут в Киеве массовую акцию протестаПрезидиум Федерации профсоюзов Украины (ФПУ) принял решение провести в Киеве 24 мая всеукраинскую акцию протеста против повышения тарифов на газ и электроэнергию для населения, заявил сегодня председатель ФПУ Александр Юркин, сообщает РИА «Новости».
По его словам, в этом мероприятии на площади Независимости, которое будет иметь исключительно мирный характер, примут участие до 50 тысяч человек из всех регионов Украины. Профсоюзы, наряду с требованием отменить повышение тарифов, выступают за включение механизмов социальной защиты населения, а также за представление властями информации о выделенных в госбюджете средствах на эти цели.
Если эти требования не будут выполнены, федерация оставляет за собой право обратиться с исками в различные судебные инстанции и международные организации, в частности, в Международную организацию труда. Юркин отметил, что для этого имеются все правовые основания, так как повышение тарифов нарушило условия действующего Генерального соглашения между правительством и профсоюзами.
С 1 мая 2006 года в соответствии с решением Национальной комиссии регулирования электроэнергетики были повышены на 25% тарифы на газ и электроэнергию для населения Украины.
МИД Украины: Нынешнее СНГ не имеет будущего Содружество Независимых Государств не имеет будущего в существующем виде. С таким заявлением выступил сегодня министр иностранных дел Украины Борис Тарасюк. "Фактически мы являемся свидетелями стагнации деятельности СНГ, поэтому не случайно некоторые страны поднимают вопрос о целесообразности своего дальнейшего пребывания в СНГ", - сказал он.
Вместе с тем министр подчеркнул, что на Украине "никто не ставит вопрос о выходе из Содружества". "Мы будем и далее продолжать прилагать усилия для того, чтобы заставить работать СНГ по вопросам, представляющим настоящий интерес для стран-участниц", - сказал Б.Тарасюк.
По его словам, на заседании Совета министров иностранных дел СНГ 21 апреля 2006г. в Москве не были поддержаны украинские инициативы. "Создается впечатление, что ко всем украинским инициативам существует определенная аллергия в СНГ", - отметил Б.Тарасюк.
Ранее о том, что Украина не прекратит своего участия в СНГ, заявлял и премьер-министр страны Юрий Ехануров. 12 мая премьер отметил, что "есть вопросы по поводу эффективности решений этого органа, но это не значит, что мы отказываемся от участия в СНГ".
В другой стране, входящей в СНГ, - в Грузии - вопрос о возможном выходе из этой организации был поднят в парламенте еще 11 апреля. На пленарном заседании парламента Грузии его спикер Нино Бурджанадзе заявила: "В пользу нашего пребывания в СНГ мы всегда приводили экономические и политические аргументы. Мы и сегодня их повторяем, но ставим очень серьезный и далеко не риторический вопрос: если мы единственная страна в СНГ, с которой Россия установила визовый режим, страна, из которой запрещен импорт цитрусов, чая, сейчас - вина, а завтра, наверно, запретят импорт "Боржоми", если мы единственная страна Содружества, с которой определенные силы настаивают на запрете денежных переводов, то тогда - какой смысл Грузии находиться в этой организации?".
Ее мнение разделили практически все депутаты парламента Грузии. Однако премьер-министр страны Зураб Ногаидели заявил, что вопрос о выходе Грузии из СНГ в настоящее время на повестке дня не стоит.
"Наша Украина" прекращает переговоры о коалицииНародный союз "Наша Украина" приостанавливает свое участие в переговорах о создании коалиции. Об этом заявил руководитель избирательной кампании "Нашей Украины", участник переговоров Роман Зварыч.
Он отметил, что "Наша Украина" будет воздерживаться от переговоров до тех пор, пока Блок Юлии Тимошенко (БЮТ) не прояснит свою позицию в контексте заявлений лидера БЮТ о разделе должностей, передает "РБК-Украина".
"15 мая во время переговоров председатель совета нашей стороны Роман Безсмертный снова возвратился к этой теме и спросил представителей БЮТ, будут ли они действительно настаивать на таком распределении должностей. Подошла сама Юлия Владимировна, и снова мы получили ответ о том, что БЮТ не ставит такого категорического условия в переговорном процессе", - пояснил Р.Зварыч.
Однако затем Ю.Тимошенко сделала публичное заявление о том, что должность спикера должна быть сохранена за Соцпартией. "Поскольку эти заявления очередной раз прозвучали публично, мы приняли решение о приостановлении своего участия в переговорном процессе до окончательного выяснения позиции БЮТ и СПУ", - заявил Р.Зварыч.
БЮТ должна или опровергнуть свои заявления, которые касаются президента и "Нашей Украины", или публично заявить, что такое видение распределения ключевых должностей в государстве - их ультимативное требование, которое они будут выдвигать во время коалиционных переговоров", - заявил Р.Зварыч.
Напомним, накануне Ю.Тимошенко заявила, что представитель БЮТ должен стать премьером республики, один из лидеров Социалистической партии Украины (СПУ) займет должность спикера Верховной рады, а "Нашей Украине" уже принадлежит пост президента.
Между тем 13 мая президент Украины Виктор Ющенко, отвечая на вопрос, согласится ли он на кандидатуру Юлии Тимошенко на должность премьер-министра, заявил, что готов рассмотреть любую кандидатуру, "если она будет работать на консолидацию" парламентской коалиции.
В.Ющенко признал, что у участников переговорного процесса остается ряд вопросов, на которые они имеют разные взгляды. Именно такие вопросы, по убеждению президента, нуждаются в согласовании в рамках коалиционного соглашения. Если содержательная часть политического соглашения даст принципиальные ответы на проблемные вопросы, "вопрос о кандидатуре премьера становится второстепенным", подчеркнул президент.
Президент заверил, что будет рассматривать кандидатуру премьер-министра "только в том контексте, как эта фигура усиливает цели и методы достижения позиций, которые зафиксирует политическое соглашение".
«Наша Украина» остановила переговоры о коалицииОжидавшие в начале этой недели подвижки в создании оранжевой коалиции на Украине не произошли. «Наша Украина» приостановила свое участие в переговорном процессе по созданию коалиции до тех пор, пока Блок Юлии Тимошенко не прояснит свою позицию в кадровом вопросе. Это произошло после сегодняшнего заявление секретаря политсовета СПУ Иосифа Винского о том, что рабочие группы трех «оранжевых» партий подготовили проект коалиционного соглашения. В нем блоку Тимошенко отходит 50% пакета должностей в правительстве, СПУ получает 1/7, а все остальное – «Наша Украина».
Ранее Тимошенко заявила, что представитель ее блока (то фактически она сама) должен занять пост премьер-министра, представитель Соцпартии – должность спикера Верховной рады, а «Наша Украина» может претендовать на пост секретаря Совета национальной безопасности и обороны.
Теперь «Наша Украина» ждет от лидера БЮТ объяснений. Участник переговоров по коалиции от «Нашей Украины» Роман Зварыч обвиняет Юлию Тимошенко в отсутствии логики и делает вывод, что за ее заявлениями кроется попытка «обуть «Нашу Украину» путем очередного ультиматума». Поэтому участие в переговорном процессе по созданию парламентской коалиции со стороны «Нашей Украины» приостанавливаются, пока заявления не будут разоблачены или опровергнуты.
Если заявление Тимошенко окажется ультиматумом, то Зварыч обозначил два выхода из создавшейся ситуации: «Либо «Наша Украина» с ним соглашается, либо БЮТ отказывается от него». Зварич подтвердил, что «Наша Украина» готовит свой проект коалиционного соглашения, который на 90% уже готов, но когда будет готов полностью – неизвестно.
Между тем, по словам лидера блока «Наша Украина» Романа Бессмертного, Юлия Тимошенко уже «отказалась от прежнего распределения постов» и пообещала впредь не затрагивать тему своего премьерства, а Александр Мороз – председательства в Верховной раде. Коллега Бессмертного Николай Мартыненко пояснил слова лидера блока: «Юлия Владимировна отказалась от формулы распределения постов, согласно которой блоку «Наша Украина» – президент, социалистам – спикер, а БЮТ – премьер».
В проекте соглашения, подписанном Бессмертным, Морозом и Тимошенко, напротив должностей премьер-министра и спикера парламента стоят прочерки и отсутствует положение, согласно которому должность главы правительства предлагает та входящая в коалицию политическая сила, которая набрала большее количество голосов на выборах.
По словам секретаря политсовета СПУ Иосифа Винского «прямой привязки к результатам выборов в документе нет». Он также утверждает, что текст соглашения был им лично передан руководителю юридического департамента Роману Зварычу. В свою очередь Зварыч сообщил, что Винский что-то ему «передал в красной папке», но что именно, ему неизвестно. Также по его словам «у нас есть свой проект соглашения, который уже практически готов».
Ранее Мороз сообщил, что окончательное содержание соглашения о создании коалиции будет утверждено на встрече президента Виктора Ющенко с лидерами БЮТ, «Нашей Украины» и СПУ. Он отметил, что встреча состоится уже в ближайшие дни.
Таким образом, остается загадкой, кому достанется пост премьера, из-за которого никак не может сформироваться «оранжевая коалиция». Пока президент Ющенко скрывается за весьма расплывчатыми заявлениями о готовности «рассмотреть любую кандидатуру на должность премьер-министра, если она будет работать на консолидацию парламентской коалиции».
Между тем украинский президент практически отсек Партию регионов, представляющую Восточную Украину, от участия в какой-либо коалиции. 9 мая Ющенко заявил, что одним из пунктов политического соглашения о формировании коалиции должно стать признание ветеранами войны тех, кто в годы Великой отечественной войны воевал на стороне Гитлера в рядах Украинской повстанческой армии.
Ф.Кастро уйдет в отставку, если найдут его зарубежные счетаПрезидент Кубы Фидель Кастро пообещал уйти в отставку в тот день, когда его оппоненты докажут, что у него есть счета в иностранных банках. С таким заявлением кубинский лидер выступил во время правительственной телепередачи "Круглый стол".
Он назвал ложью распространенную ранее информацию о том, что у него якобы есть счета в швейцарских банках. "Если они докажут, что у меня есть счет в зарубежном банке, на котором есть хоть один доллар, я тотчас же подам в отставку", - заявил Ф.Кастро, добавив, что его "тошнит от подобных репортажей".
Столь эмоциональную реакцию кубинского лидера вызвала статья в журнале Forbes от 5 мая 2006г., в которой состояние Ф.Кастро было оценено экспертами издания в 900 млн долл. Там же упоминались некие счета в швейцарских банках, на которых якобы размещено состояние кубинского президента. Между тем, как отмечает (С) Associated Press, сам Ф.Кастро всю жизнь подчеркивал свое равнодушие к материальным ценностям.
Ф. Кастро является самым пожилым в мире действующим лидером государства. Его часто называют "диктатором" и "тираном". В его адрес также звучат обвинения в поддержке террористических организаций, в частности колумбийских повстанцев. В августе этого года ему исполнится 80 лет. Между тем, он произносит многочасовые речи, не заглядывая в шпаргалку. Основные темы его публичных выступлений - критика эмбарго, наложенного на страну Белым домом, деятельность кубинских эмигрантов, которых Ф.Кастро называет террористами, и призывы к жителям Острова Свободы придерживаться в повседневной жизни принципов жесткой экономии.
Южная Осетия готовит иск о "грузинской агрессии" Южная Осетия обратится с иском в Международный суд о признании геноцида южноосетинского народа в ближайшее время. Об этом сообщил РБК полномочный представитель президента Южной Осетии в РФ Дмитрий Медоев, отметив, что "действительно это намерение остается в силе". По его словам, в настоящее время в правительстве республики сформирован комитет, который занимается сбором и систематизацией необходимых для подачи иска документов.
За время "грузинской агрессии", сказал Д.Медоев, было совершено огромное количество преступлений, которые не имеют срока давности и не могут быть забыты. Пострадавшие от этих преступлений люди обращаются в правительство Южной Осетии с просьбами о возмещении морального и материального ущерба. В то же время грузинская сторона не признает фактов нарушения прав человека и геноцида южноосетинского народа.
"Весьма цинично устами своих министров Тбилиси говорит о геноциде в отношении грузинского населения", - заметил Д.Медоев. По его мнению, звучит нелогичным тот факт, что 70 тыс. человек могут устроить геноцид в отношении 5 млн человек. "Признает Грузия или не признает факт геноцида, мы не можем отказаться от постановки этого вопроса. Совершенные преступления подпадают под определение геноцида", - сказал полпред президента Южной Осетии в РФ. Он подчеркнул, что за время грузино-осетинского конфликта выборочно уничтожалось население Южной Осетии, были сожжены 117 сел.
Кстати, 22 марта президент Южной Осетии Эдуард Кокойты объявил, что власти Цхинвали намерены обратиться в Конституционный суд РФ с просьбой проверить законность отделения южной части Осетии от России. Он заявил, что по документам республика продолжает оставаться в составе РФ. "Мы намерены в ближайшее время подать заявление в российский Конституционный суд, так как есть документ о вхождении единой Осетии в состав Российской империи в 1774г. и нет документа о выходе южной части Осетии ни из Российской империи, ни из Российской Федерации", - сказал Э.Кокойты.
В тот же день Д.Медоев сообщил, что иск против Грузии будет состоять из двух частей. В них парламент Южной Осетии будет обращаться в Госдуму РФ, ПАСЕ, в парламент Северной Осетии и к мировому сообществу с призывом о признании факта геноцида осетинского народа, а граждане, пострадавшие во время боевых действий, будут обращаться в Международный суд в Гааге для возмещения ущерба.
По его словам, от действий Грузии в годы грузино-осетинского конфликта в общей сложности погибли свыше 1 тыс. человек, а свыше 100 тыс. стали беженцами, 3,5 тыс. человек пропали без вести. В Цхинвали было разрушено 180 домов, 117 сел были разграблены. Общий ущерб составил 56,1 млрд руб. в ценах 1992г., что эквивалентно примерно 18,2 млрд долл.
При этом Д.Медоев не назвал сроки, в которые будут поданы заявления, отметив, что "преступлений так много, что сбор информации о них займет долгое время".
Последствия лютой зимы не отразятся на рационе россиян Вопреки тревожным ожиданиям и прогнозам, последствия лютой зимы 2006 года серьезно и губительно не отразятся на российском сельскохозяйственном производстве. На сегодняшний день ситуация уже не выглядит столь мрачно и пессимистично, как в первые месяцы года. Именно тогда министр сельского хозяйства РФ Алексей Гордеев, особенно беспокоясь за озимые, урожай зерна, производство фруктов и винограда, доложил президенту РФ Владимиру Путину «гибельные» цифры: до 30% озимых посевных площадей (примерно 3,5-4 млн га) и до 10% виноградников и садов. Первоначально общие потери оценивались в 7-10 млрд руб., спустя время они возросли до 26 млрд, то есть почти до миллиарда долларов. Опечаленные словами главы Минсельхоза о том, что такой масштабной гибели садов и виноградников уже не было лет 30, президент и правительство, войдя в положение селян, обещали потери компенсировать. Не рискуя, впрочем, инфляционным всплеском, так как эти деньги должны пойти на восстановление погубленного, то есть в производство, а не хлынуть в ритейловый покупательский сектор.
К счастью, холода оказались милостивее, и, как сообщили эксперты телеканалу РБК в программе "В фокусе", по зерновым культурам потери, по различным оценкам, могут составить 12-18% посевов, а не минимум 30%, как прогнозировалось ранее. Причем потери находятся на уровне многолетних значений – сейчас они на уровне 2003 года. На самом деле посевная сейчас идет такими темпами, что можно только порадоваться. Последние данные, озвученные на "оперативке" у министра Гордеева: засеяно около 25 млн га, - это практически 50% от того, что планировалось. Посевная идет с опережением сроков – свыше 3 млн га превышения по сравнению с прошлым годом.
Сложнее плодоводам, для них морозы оказались более серьезной проблемой, чем для зернового хозяйства, и существенную часть продукции хозяйства они недополучат. Пока не ясно, как это отразится на "фруктовых" ценах. С одной стороны, дефицит плодов и ягод вряд ли возможен, так как доля российского производителя в городском плодовом рынке составляет меньше 10%, климат не тот, и остальные "бананово-лимонные" товары завозятся из теплых стран. Но с другой, сельско-деревенские жители, питавшиеся яблоками, ягодами и другими плодами со своих приусадебных участков (и часть горожан-дачников), хлынут на базары и рынки за товаром. Возросший спрос, в принципе, может спровоцировать временный подъем цен, но все будет зависеть от летне-осенних итогов отечественного урожая и от того, достаточны ли будут для насыщения рынка импортные поставки.
Не согласны аналитики и с сетованиями по поводу потери Россией статуса экспортной зерновой державы. За последние пять лет объемы валового сбора в РФ стабильные, полностью обеспечивающие внутренние потребности, плюс экспортные поставки. По данным на 15 мая, вывезено 11,7 млн тонн прошлого урожая, при прогнозе 12 млн тонн. Прогнозы на новый урожай: от потери озимых экспорт немного сократится, но внутренние запросы будут полностью покрыты. Даже с учетом пессимистичных прогнозов, если экспорт снизится до 5-6 млн тонн, произойдет временное скатывание с позиций. По уровню экспорта пшеницы РФ приближается к первой мировой пятерке экспортеров.
Если на столе российского потребителя последствия зимы серьезно не скажутся, он их, скорее всего, не заметит, а производитель с государственной помощью худо-бедно их преодолеет, то в целом перед сельским хозяйством страны останутся прежние мучительные проблемы. Звучит парадоксально, но основная проблема – что делать с плодами своего труда. По словам вице-президента Российского зернового союза Андрея Славутина, сейчас складывается странная ситуация: по большому счету, нам не надо наращивать производство зерна, а мы с этим не знаем, что делать. Каждая осень – это головная боль крестьянина, куда деть урожай. Пример из новосибирского региона, где 6-7 хозяйств попросту отказываются сеять. "У них долги с предыдущего года, а их затягивают в новые, - говорит А.Славутин. - Потому они не хотят брать кредиты. Проще не сеять вообще".
Таким образом, судя по реакции сельских практиков, прозвучавшей в эфире телеканала РБК, возникает вопрос в действенности упора на льготное кредитование – «конек» национальной приоритетной программы АПК. Интересно, что Минсельхоз рапортует президенту, что после снижения ставки с 16% до 12-14% фермеры выстраиваются за кредитами в очередь. Не радует место страны в элитной пятерке экспортеров зерна и директора совхоза имени Ленина Павла Грудинина. Лучше бы мы не завозили мясо, а возрождали животноводство, производство говядины, согласно приоритетному проекту, считает он. Теряем на селе рабочие места, возим туда-сюда неизвестно зачем зерно и мясо. Ведь если будет больше молока и мяса, соответственно, на экспорт пойдет меньше зерна, так как мы фактически вывозим зерно, чтобы там кормить скот, а потом возим его в страну в виде туш. Используя зерно на внутреннем рынке для нужд животноводства Россия могла бы дополнительно производить 5 млн тонн мяса.
В необходимости льготного кредитования крупных и средних производств, фермерских хозяйств никто не сомневается, но только этого для получения практического эффекта мало. Ориентир селян - фиксированные цены на энергоносители и гарантированные, пусть минимальные, закупочные цены на продукцию. "Когда ты делаешь продукцию, и на нее нет спроса, а ты бегаешь и не знаешь, куда ее деть, и за бесценок отдаешь перекупщикам, то возникает проблема", - говорит П.Грудинин. Пилотный проект развития АПК показывает, что государство повернулось лицом к сельскому хозяйству, считают эксперты. Обещана помощь в льготировании, кредитовании, лимитировании цен на газ, ГСМ, электроэнергию, удобрения и многое другое, что вкладывается в себестоимость сельхозпродукции. Сложнее со сбытом.
Жизнь показывает, что без участия государства на нынешнем этапе не обойтись, так как сам по себе выгодный для села рынок сбыта не складывается. Остались неосуществленными надежды на создание государственной агропромышленной корпорации, которая могла бы гарантировать крестьянам покупку их продукции по твердым минимальным ценам, если ее не удалось продать по более высоким. Так называемые закупочные ценовые интервенции по зерну помогают мало. По разным данным, сейчас было закуплено 1,4 -1,6 млн тонн, что составляет около 5% от урожая, а нужно – 10-15% и более.
"Что мешает государству в начале посевной дать сигнал крестьянину и сказать: дорогой ты мой, мы будем покупать пшеницу, грубо говоря, третий класс – по четыре рубля, четвертый класс – по 3,50, фуражное - по три", - сетует А.Славутин. Эксперт считает, что гарантии госзакупок самым хорошим и надежным стимулом для развития АПК. Вопрос в том, что потребуется выделение денег из бюджета, – именно тут министры и думцы "ломают копья". Так, Дума отклонила, а правительство дало отрицательный отзыв на альтернативный законопроект "О развитии сельского хозяйства", подготовленный группой парламентариев во главе с председателем комитета ГД по аграрным вопросам Геннадием Куликом, в котором были прописаны статьи расходов, составляющие поддержку сельхоза. Причина лежит на поверхности - слишком большие бюджетные траты. Но не только.
В апреле 2006 года был принят в первом чтении рамочный законопроект, подготовленный Минсельхозом, который предполагается на практике совмещать с госпрограммой по поддержке АПК. Правительство и думские власти обещают к последующим чтениям законопроект дополнить "всем лучшим" из альтернативного. Но эксперты считают, что существенных изменений не будет и закон, скорее всего, останется декларативным, лозунговым. Тем самым правительство облегчает себе жизнь, отказываясь от четкой, конкретной ответственности на определенный период. "Прикрепленная" к закону госпрограмма позволит варьировать задачи, траты, инструменты господдержки и т.д. в разное время. Ее предполагается принимать ежегодно или на несколько лет.
Между тем, уставшие от проблем селяне настроены грозно и решительно. Так, выражая их идеи, директор совхоза П.Грудинин, говорит: "Если правительство не изменит отношение к сельскому хозяйству, то надо менять правительство". Пока же можно констатировать тот факт, что за последние 15 лет из оборота выведены и попросту брошены на произвол судьбы 22 млн га плодородных земель, озимых посеяно на 1 млн га меньше, чем раньше.
16.05.2006, №86 (1613)ПАРИЖ — На нефтяном рынке как анекдот пересказывают тревожные публикации о том, что произойдет с развитыми странами, если цена нефти поднимется до $16 за баррель. Сейчас при цене, зашкаливающей за $70, Америка продемонстрировала в I квартале экономический рост в 4,8%, а Европейская комиссия повысила свой прогноз на 2006 г. по росту в еврозоне до 2,3%.
Смелее всех высказался на прошлой неделе нидерландский министр финансов Геррит Залм, который заявил, что возросшая цена на нефть будет в ближайшей перспективе иметь незначительное влияние на экономические показатели его страны.
Скоро будет $100
Одно из объяснений сравнительно легкой сопротивляемости росту цен на нефть заключается в том, что на сегодняшний день в развитых странах общие затраты на энергию составляют лишь около 5% валового внутреннего продукта. Очень показателен пример Франции, где затраты на импорт нефти и газа в 2005 г. составляли 2,26% валового внутреннего продукта, что эквивалентно всего одной неделе работы всех французов.
С другой стороны, никто не отрицает влияния стоимости энергии на глобальную производительность. Так, в частности, подсчитано, что глобальная производительность на 15% зависит от стоимости труда, на 35% — от стоимости капитала и на целых 50% — от стоимости энергии.
Яйцеголовые ученые уже несколько лет назад предсказали, что с точки зрения цены нефти мы сейчас находимся в середине повышательной фазы так называемой кривой Элиота. В переводе на язык смертных это означает, что даже если цена на нефть будет периодически снижаться, то все равно преобладает тенденция к ее росту.
ОПЕК готовит доклад, в котором обещает точно проанализировать, как соотносятся в реальном выражении нынешняя цена и цена начала 80-х гг., которая считалась по тем временам исключительно высокой. Пока расчеты не готовы, но ясен один тезис: сегодняшние фантасмагорические цены на самом деле в реальном соотношении пока не достигли того самого пикового уровня. Предварительные подсчеты уже показали, что, для того чтобы выйти на уровень цен 1973 г., баррель сегодня должен стоить $80.
Информационный фон, создаваемый газетными публикациями, исподволь готовит нас к мысли о том, что $100 за баррель — это вполне возможное и, что самое главное, не столь отдаленное будущее. Если еще и ОПЕК наконец представит миру обоснование того, что нынешние $100 за баррель в сопоставимых цифрах сравнимы с той ценой, которая была на рынке в начале 80-х гг., то у нефтяных игроков рухнет последняя психологическая преграда.
Все помнят о нашумевшем 100-долларовом прогнозе инвестбанка Goldman Sachs, который уже не кажется таким уж экстремальным. Нефтяной брокер Мэтт Симмонс год назад заключил со знакомым журналистом пари на $5000 о том, что к 2010 г. цена нефти будет в районе $200 за баррель. Появились и еще более горячие головы, предрекающие цену $380 за баррель к 2015 г. Справедливости ради нужно сказать, что, например, патрон ExxonMobil Ли Реймонд год назад предполагал, что в 2015 г. цена будет всего около $35 за баррель.
При том что самые отчаянные прогнозы поступают из США, именно американцы ведут себя на удивление спокойно. Возможно, они по традиции надеются на благоприятный для себя исход, а европейцы — также традиционно — настраиваются на худшее. После первого нефтяного кризиса 1974 г., когда за год цены на нефть возросли в четыре раза, все без исключения европейские правительства срочно разработали комплекс мер по снижению энергетической зависимости, использованию альтернативных источников энергии и всяческой экономии.
На собственных шишках
Это неудивительно. Удивительно то, что все эти программы сработали. В целом за время, прошедшее после первого нефтяного кризиса, европейские страны сумели на 75% сократить энергоемкость своих экономик. Для Америки подобный показатель составляет 57%, и, кроме того, структура энергопотребления Америки и Европы сильно различается.
Сегодня средний европеец потребляет в два (!) раза меньше нефти, чем среднестатистический американец, на которого приходится 11 л бензина в день. А в целом США ежедневно сжигают четверть всей производимой в мире нефти, постоянно призывая страны — члены ОПЕК наращивать добычу.
Не исключено, что ближневосточные страны могли бы действительно больше инвестировать, наращивать запасные мощности и тем самым создавать подушку безопасности. Однако у большинства стран Ближнего Востока нефти осталось лет на 20. Редкие счастливцы могут быть уверены в стабильной добыче на будущие 40-50 лет. И уж совсем единицы могут похвастаться разведанными запасами, которых хватит лет на 80. Впрочем, глава Международного энергетического агентства Клод Мандиль напоминает, что, просчитывая инвестиционные проекты, ближневосточные компании исходят из цены $25 за баррель. Стоит повысить ее хотя бы до $40 — и сразу же резко возрастут те объемы нефти, которые становится рентабельно добывать.
Правда, страны — члены ОПЕК не торопятся это делать, а напоминают, что цены имеют свойство не только расти, но и опускаться, как это, например, было в 1998 г., когда цена снизилась до невероятных по сегодняшним меркам $9 за баррель. Кроме того, лидеры ОПЕК приводят расчеты того, что нефти в мире добывается вполне достаточно, а главная нынешняя проблема состоит в нехватке перерабатывающих мощностей, а это является в основном сферой ответственности стран-потребителей, а вовсе не добывающих стран.
ОПЕК пока еще осторожно пытается перебросить нефтяной мяч на чужое поле, интересуясь в том числе и тем, почему бы американцам самим не поискать возможности для экономии, как это сделали европейцы. В ответ — ничего конструктивного.
Любой, кто был в Америке и Европе, подтвердит, что в два раза меньшее потребление европейцами нефти на душу населения никак не свидетельствует о худших условиях жизни, а зачастую и наоборот. Единственное различие в том, что европейцу в отличие от американца не придет в голову ехать в супермаркет за углом на огромном джипе, потребляющем галлон бензина на 20 км. В два раза больше, чем стандартная европейская машина.
Еще одна маленькая деталь. Городские автобусы многих крупных европейских городов работают на сжиженном газе, а не на бензине. Более того, европейцы не ленятся, долбят свои старинные мостовые, чтобы открывать новые современные трамвайные линии, считая, что они помогут решить немало проблем.
За последние не только годы, но и уже десятилетия наблюдается неуклонное падение доли нефти в производстве национального продукта европейских государств. Это означает, что европейская экономика все в меньшей степени оказывается зависимой от нефти. Единственная сфера, где все еще высока доля нефтепродуктов, — это, естественно, транспорт. Однако если учесть, что практически во всех европейских странах существуют чрезвычайно высокие пошлины на бензин — 50-80%, то, наверное, если положение станет критическим, европейские правительства пойдут на их снижение, чтобы совсем не раздавить своих автомобилистов высокими ценами. По крайней мере, у них остается большое пространство для маневра.
Если же говорить об Америке, то там подобные пошлины составляют всего 11-15% и отступать просто некуда. Президент Буш призвал все-таки соотечественников к экономии и поиску альтернатив. Но первый закон об ориентирах в энергетической политике был принят только в конце 2003 г., тогда как европейцы вот уже три десятилетия методично ищут способы экономии энергии.
Прожигатели и скопидомы
При этом нужно заметить, что Америка сжигает столько же бензина, сколько весь остальной мир, вместе взятый. Ученые подсчитали, что если жители планеты будут потреблять нефть как средний африканец, то разведанных запасов хватит лет на 200, если же потребление жителей планеты будет как у среднего американца, то нынешней нефти нам хватит всего на восемь лет.
Меняется мир вокруг нас, но практически невозможно призвать американцев изменить свой стиль жизни. Они гордятся новым стадионом в Хьюстоне, который является единственным в мире полностью климатизированным стадионом, не загружая голову тем, что он потребляет столько же энергии, сколько небольшой европейский город.
Год назад 26 министров энергетики стран — членов Международного энергетического агентства, своего рода анти-ОПЕК, собрались в Париже, чтобы выработать совместную программу действий перед лицом все увеличивающихся цен на нефть. Показательно, что 25 министров говорили об экономии и ресурсосбережении и лишь один настаивал, чтобы страны-производители увеличивали добычу нефти. Легко догадаться, какую страну представлял этот министр.
В свою очередь, различные европейские комиссии совместными усилиями подготовили так называемую “зеленую книгу”, которая представляет собой комплекс энергосберегающих мер. Как ожидается, осуществление данной программы поможет к 2010 г. сократить затраты стран ЕС при оплате энергии на 15 млрд евро в год, что эквивалентно 500 млн баррелей нефти в год.
Рекомендации ЕС нацелены также на то, чтобы к 2010 г. 21% всего энергопотребления осуществлялось за счет возобновляемых источников энергии. Особенно быстро по этому пути движутся Германия, Дания и Испания, которые фактически субсидируют производителей, покупая по более высокой цене электроэнергию, полученную из возобновляемых источников.
Нормой жизни является проведение специальных экспертиз, которые должны предоставить обоснование использования того или иного типа энергоснабжения в домах, не говоря уже о предприятиях. В отличие от американцев европейцы не жалеют денег и на такое “излишество”, как, например, изоляция потолков и окон, которая дает до 80% экономии энергии.
Очень показательны для европейского видения ситуации и многочисленные монографии, появившиеся за последнее время. В частности, книга известного политика и финансиста Ива Коше так и называется — “Нефтяной апокалипсис”. Провозгласив “конец дешевой нефти”, автор призывает читателей кардинально поменять стиль жизни.
А евродепутат из фракции зеленых Ален Липитц вообще считает высокие цены на нефть благом, поскольку они, как и многочисленные экологические налоги, стимулируют снижение потребления и выбросов в атмосферу. В общем, европейцев приучают к мысли о том, что с нынешним уровнем потребления придется распрощаться, если они хотят сохранить социальную гармонию в обществе и нормальную экологию.
Однако эти призывы вовсе не означают нищету и беспросветность. Например, в 1973 г. французу, получающему минимальную зарплату, нужно было работать 3 часа, чтобы, условно говоря, купить один баррель нефти, в 1980 г. — 11 часов, в 1998 г. — 2 часа, а сейчас — 4,5. То есть в два с лишним раза меньше, чем в 1980 г.! Это тем более показательно, что французы в среднем работают 1600 часов в год, в то время как американцы — 2000 часов. Цена барреля нефти в $100 и будет предполагать, что работать и тратиться на бензин придется примерно как в 1980 г.
Возвращаясь к вопросу о том, что произойдет при цене $100 за баррель, уверенно можно предсказать следующее: Европа потуже затянет пояс и останется при своих 2% годового роста, которые так смешат сегодня Америку. Сможет ли Америка дотянуть до конца года со своими бодрыми экономическими показателями, совсем не ясно. Не исключено, что единственно правильный путь, по которому ей стоит пойти, — это энергосбережение на европейский манер. По крайней мере, всему миру от этого будет только спокойнее.
16.05.2006, №86 (1613)Еще на заре так называемых либеральных экономических реформ нам объяснили, что потребительское кредитование является хорошим способом развития современных экономик. Действительно, граждане многих государств активно используют ипотечные и другие кредитные схемы. Вот и россияне все активнее подключаются к этому процессу. Однако это грозит стать не столько локомотивом экономического развития, сколько политической бомбой.
Объем выдаваемых кредитов растет такими быстрыми темпами, что экономисты уже начинают бить тревогу: смогут ли люди расплатиться по всем своим обязательствам. Эти страхи не лишены оснований. Население берет деньги в долг, совершенно не рассчитывая свои силы и зачастую не понимая, как будет расплачиваться.
В этом серьезное отличие наших граждан от жителей западных стран. Там гораздо более ответственно подходят к своему будущему. Если у нас думают, где достать денег, то за рубежом зачастую — как их отдать.
У нас распространено весьма легкомысленное отношение к будущему. Далеко не все понимают, чего они хотят добиться в жизни и что их ждет в отдаленной перспективе. Естественно, что при таком подходе возврат кредитов переходит в разряд теории вероятностей. А ведь дурной пример заражает — твой сосед купил дорогую машину, но не заработал на нее, а взял в кредит. Так возникает модель поведения и ориентация на жизнь в долг.
Казалось бы, банки при выдаче кредитов должны внимательно следить за тем, способны ли их клиенты вернуть деньги. Но на самом деле при выдаче займов просчитать все факторы невозможно. Более того, затруднительно даже оценить нынешнее финансовое состояние просителя. Наличие серых зарплатных схем заставляет банки оценивать реальную платежеспособность на глазок. Не говоря уже о том, что у большинства людей нет никаких кредитных историй.
Банки прекрасно понимают, но готовы идти на риски. Тем более что все считают этот вид бизнеса перспективным. При этом признают, что взыскать с неплательщиков деньги очень и очень сложно. Так откуда же такая наивность и готовность расширять объемы потребительского кредитования?
Думается, что и берущие в долг, и дающие деньги надеются, что в крайнем случае им поможет выпутаться из ситуации богатеющее государство. Рост потребительского кредитования формирует толпы этатистов, которым приходится рассчитывать на государство как на спасение от долговой ямы. Все поверили, что живут в сверхбогатой стране, которая не может не прийти им на помощь в трудную минуту разговора с кредитором.
В одном популярном в советское время мультфильме, изобличающем язвы капитализма, заграничный герой-тунеядец все покупал в долг, говоря — отдам, когда ограблю банк. Хочется верить, что россияне не последуют его примеру. Но если перефразировать те слова, их ответ может быть таким: отдам, когда поможет государство. Работать-то по-прежнему никто особо не хочет. Гораздо проще набрать кредитов — и если число легкомысленно относящихся к будущему превысит критическую массу, то они тут же заявят свои политические права. Так что скоро можно ждать появления партии обманутых должников. Правда, обманутых зачастую самими собой. Но если их будут миллионы, им об этом можно будет и не задумываться.
Автор — генеральный директор Центра политической конъюнктуры
16.05.2006, №86 (1613)В Киргизии не только политический, но и экономический кризис. В I квартале промышленное производство упало на 8,8%. Этому виной горнодобывающая отрасль, которая не может развиваться в условиях постоянных мятежей и передела собственности.
По сравнению с уровнем 2005 г. промпроизводство в январе — марте 2006 г. упало на 8,8% — примерно до $320 млн, сообщает национальный статистический комитет. Наибольший вклад в падение внесла горнодобывающая отрасль, где выпуск снизился на 13,6%. В этом ключевом для небольшой киргизской экономики секторе доминирует киргизско-канадское золотодобывающее предприятие Kumtor Gold Company, обеспечивающее 34% промпроизводства страны, 6,2% ее ВВП, а в последние три года — 7-10% доходов бюджета. Добыча у KGC в I квартале упала на 37% до 2763 кг. По словам гендиректора Centerra Gold Inc. (управляет месторождением) Лена Хоменюка, причина спада — истощение запасов и низкое содержание золота в добываемой руде. Завсектором Центральной Азии Института стран СНГ Андрей Грозин считает причиной спада еще и сокращение инвестиций в разработку месторождения. Но представитель Centerra Наоми Намас заявила “Ведомостям”, что переворот в Киргизии не повлиял на реализацию инвестиционных программ.
Для компенсации падения производства на Кумторе правительство Киргизии планировало начать активную разработку новых месторождений — Талды-Булак Левобережного и Джеруя. Но эти планы задерживает политическая нестабильность: британская компания Oxus Gold plc, получившая право на разработку Джеруйского месторождения еще при президенте Аскаре Акаеве, была лишена лицензии вскоре после его свержения. Новый владелец лицензии — австрийская Global Gold объявила о намерении начать добычу до конца 2006 г. (Oxus планировала сделать это годом раньше), но ей предстоит еще выдержать судебные тяжбы с Oxus.
Политический кризис повлиял и на угледобычу — по сравнению с началом 2005 г. она снизилась на 41,5%. Причиной этого стал захват летом 2005 г. крупнейшего в стране угольного разреза Кара-Кече (обеспечивает 30% потребления страны) Нурланом Мотуевым, самопровозглашенным вождем горного племени саяков в Нарынской области. Предыдущий владелец разреза, непопулярный у саяков депутат парламента Камычбек Джолдобашев, был избит и изгнан, а отобранный у него Nissan-Patrol стал личным транспортом Мотуева. Поддержку саяков Мотуев обеспечил себе, выделив каждой семье в близлежащем селе Чаек по 25 т угля и объявив, что “Кара-Кече принадлежит народу”. Разрез перестал платить за электричество и перечислять налоги в бюджет. Безнаказанность Мотуева стала результатом его поддержки со стороны авторитета Рыспека Актамбаева, говорит Александр Князев из Киргизско-российского славянского университета. Друживший, по версии киргизской оппозиции, с президентом страны Курманбеком Бакиевым Актамбаев на прошлой неделе был убит, что чревато новым переделом власти в киргизской экономике, говорит Князев.
16.05.2006, №86 (1613)Став председателем Комитета министров Совета Европы, Россия собирается отстаивать социальные права европейцев, а также права нацменьшинств. Первый опыт российского председательства будет нелегким, предупреждают наблюдатели: к Москве есть целый ряд претензий, в том числе по поводу нежелания отменять смертную казнь.
Руководящий орган Совета Европы (СЕ) – Комитет министров, в котором представлены министры иностранных дел. Встречи на уровне министров проводятся раз в год, на них формулируются подходы к решению общеевропейских проблем. КМ сотрудничает с ПАСЕ и следит за выполнением решений Европейского суда по правам человека. Каждая страна председательствует в КМ по полгода. Готовясь к председательству, она составляет программу приоритетов и согласовывает ее с секретариатом СЕ.
На сессии КМ Совета Европы в Страсбурге 19 мая министр иностранных дел Сергей Лавров примет председательские полномочия от своего румынского коллеги. С этого момента в ближайшие полгода на каждом рабочем заседании Комитета министров на уровне послов станет председательствовать постоянный представитель РФ при СЕ Александр Орлов.
Программа российского председательства пройдет под девизом “К единой Европе — без разделительных линий”. Она утверждена президентом 20 февраля и будет озвучена Лавровым 19 мая. Как стало известно “Ведомостям”, главное внимание в ней уделяется вопросам, связанным с соблюдением прав человека, в частности проблемам усиления роли национальных судебных органов, защиты социальных прав и прав национальных меньшинств. Другими приоритетами российского председательства станут развитие эффективных форм демократии и гражданского общества, противодействие организованной преступности и терроризму, налаживание межконфессионального диалога и толерантности. По свидетельству Орлова, в Страсбурге к российской программе отнеслись позитивно, оценив не только охват тем, но и то, что 95% из более чем 30 намеченных мероприятий планируется провести в России — в Москве, Петербурге, Пскове, Орле, Красноярске и других городах. Осенью в Москве планируется провести форум, посвященный проблемам развития демократии, куда будут приглашены представители порядка 200 партий, представленных в ПАСЕ. “Такого масштабного форума в истории европейского парламентаризма еще не было”, — отмечает председатель международного комитета Госдумы Константин Косачев.
Правда, председательство России может быть омрачено настойчивой критикой со стороны некоторых стран, которые, как предположил генеральный секретарь СЕ Терри Дэвис в беседе с корреспондентом “Ведомостей”, “могут усомниться в том, что Россия уделяет достаточно внимания целому ряду проблем”. В минувший четверг КМ принял четвертую промежуточную резолюцию по “делу Илашку”. В 1992 г. пятерых членов этой группы арестовали, судили по обвинению в терроризме и дали им разные сроки. В 2004 г. Европейский суд по правам человека постановил освободить тех, кто еще находился в заключении. Однако двое из них до сих пор остаются в тюрьме в Приднестровье. Комитет министров возлагает за это ответственность на Россию.
Еще один повод для критики — затянувшаяся отмена смертной казни. “Одно из главных обязательств, которое взяла на себя Россия, вступая в СЕ, — это отмена смертной казни, — напоминает Дэвис. — СЕ будет продолжать оказывать давление на нее в этом вопросе до тех пор, пока это обязательство не будет выполнено”. “Такое давление неизбежно, и, вступив в игру на европейском поле, как один из ее участников, Россия, у которой в Европе союзников нет, должна быть всегда готова именно к такому развитию событий”, — предупреждает Борис Шмелев, директор Центра сравнительных политических исследований. По мнению эксперта, России следует тем не менее искать возможности взаимодействия с европейскими структурами, учитывая разумную критику, но не поддаваться соблазну пойти на поводу у тех, кто пытается нейтрализовать ее как политического конкурента.
