Почему Франция горит в пламени страха и гнева?
Доминик Муаси"Париж в огне?" – это название исторической фантазии, на основе которой был снят фильм об освобождении города в 1944 году. "Пригороды Парижа в огне?" – так можно обобщенно озаглавить картины насилия в городах, которыми сейчас изобилует французское телевидение.
В своей крайней форме эти сцены связаны с реальностью, основанной на специфическом французском контексте. Жестокая ярость юных бунтовщиков является продуктом их изолированности и заброшенности. Они хотят разрушить общество, которое, как они чувствуют, отторгает их.
В экономической сфере их "магрибские", североафриканские имена закрывают для них и без того скудный рынок рабочих мест. В социальном отношении они живут в урбанистических гетто, так близко и в то же время так далеко от соблазнов больших, процветающих и часто таких ярких городов. В культурном, если не в религиозном смысле, они как мусульмане ощущают сегрегацию, особенно после 11 сентября 2001 года.
Для них разрушать – значит существовать. Никто их раньше не слушал, они чувствовали себя отодвинутыми на обочину и, более того, оскорбленными, когда Николя Саркози, министр внутренних дел Франции, назвал их "сбродом". Теперь они внезапно стали объектом внимания международной прессы. Какая славная месть, и какая ужасная и опасная иллюзия!
Большая часть восточной Европы, если не вся, обеспокоена – или должна быть обеспокоена – происходящим во Франции. Это новая реальность, которую можно описать как победу страха над надеждой. В число европейских страхов входит страх вторжения беднейших, страх быть взорванными фанатиками, страх остаться позади более динамичных обществ, а теперь еще и страх неспособности контролировать собственные меньшинства, вовлеченные в круг насилия и репрессий.
В сегодняшней Европе иммигранты, прибывающие из глубин африканского континента, отвергаются, потому что они пытаются проникнуть в "рай благосостояния". Не перспектива свободы и демократии, а более прозаичное стремление выжить вынуждает их покидать свои страны с чудовищными экономическими и социальными условиями.
Эти иммигранты часто – "лучшие из лучших" или, по крайней мере, самые решительные среди своих соотечественников в стремлении обрести новую жизнь. Вчерашних, движимых надеждой политических беженцев, покидавших коммунистическую Европу, сменили экономические иммигранты, которых ведет отчаяние. Они прибывают в Европу, где доминируют страх перед "другим" и растущие сомнения в отношении самоидентификации и плодов деятельности.
Ведь страх перед вторжением беднейших связан со страхами перед террористической атакой. Отрицательное значение происходящего во Франции насилия усиливается имевшими место ранее более трагичными сценами городского террора в европейских столицах, таких как Мадрид и Лондон.
Террористы-смертники в Лондоне были британскими гражданами, а не фанатиками, прибывшими издалека, с какого-нибудь Ближнего Востока. Может ли нынешняя вспышка насилия, высвечивающая провал интеграции, привести к терроризму? Может ли социальное и экономическое отчаяние, направленное в соответствующее русло манипуляторами и религиозными фанатиками, разрастись до крайних проявлений политического насилия под знаменем Ислама, второй по величине религии Европы?
Если бы Европа была более стабильна, чем контитинентальная "сердцевина" Европы, где отсутствуют экономический рост и динамизм, то она была бы увереннее в своей способности справиться с этим сложным вопросом интеграции. Но как найти формулу успешной интеграции "чужих" в Европе, где существует демографическая потребность в их присутствии, если одновременно с этим большинство европейцев ощущают угрозу мощной энергии, исходящей из Азии: континента, где патриотические чувства вылились в дух соревновательного национализма и настроения, питаемые жаждой мести за историческое унижение колониализма и неоколониализма.
Дух соревнования – ключ к "азиатскому чуду". Напротив, европейцы слишком расслабленно относятся к себе и к своему прошлому – за исключением, возможно, "новых европейцев" – и им чужда такая энергия. Единственное место для выражения патриотических чувств – футбольное поле.
В такой атмосфере "множественных страхов" реакция Европы характеризуется фундаментальным противоречием. С одной стороны, существует сильный соблазн сохранять статус-кво. Прошлое было лучше настоящего, а настоящее пугает меньше, чем будущее. С другой стороны, все больше растет понимание того, что ради сохранения достигнутого необходимо что-то менять.
В сложившихся условиях больше всего Европа нуждается в ясном, дальновидном и решительном руководстве. Она нуждается в политических лидерах, которые могли бы справиться с двойной задачей: восстановить порядок и одновременно прислушаться к воззванию нового "пролетариата" XXI века – разочарованной поросли иммигрантского наследия. Надежда, достоинство и справедливость являются необходимыми условиями для восстановления порядка во Франции и для предотвращения взрыва в остальной Европе.
Автор – старший советник Французского института международных отношений.
http://inopressa.ru/ft/2005/11/08/10:06:09/onfire
Франция у позорного столба
Ив ТреарФранция у позорного столба
Ив Треар
Горит ли Париж? Зарубежные СМИ словно сорвались с цепи, консульские работники валятся с ног от усталости. Франция – воюющая страна. Городские волнения, распространяющиеся по ее территории, дают пищу для самых серьезных комментариев и самой тревожной реакции. Москва рекомендует своим гражданам не появляться в окрестностях Парижа. Правительство Финляндии не советует совершать ночные поездки по пригородам. Посольство Португалии предоставляет защиту в случае опасности. Американские газеты сравнивают Париж с Багдадом, а Сен-Сен-Дени – с сектором Газа, называют нынешний кризис "социальной "Катриной". Великий повелитель Муаммар Каддафи даже предложил Жаку Шираку свою помощь.
Одно из двух. Или интерес к Франции носит искренний характер, и тогда он заслуживает нашей благодарности. Или это просто прекрасный повод плюнуть в сторону общепризнанной родины прав человека и Просвещения, до сих пор готовой – и это правда – давать уроки остальному человечеству. Безусловно, здесь присутствует и то, и другое, но есть основания полагать, что второй мотив преобладает.
Сегодня Франция расплачивается за свою гордыню. В глазах всего мира ее знаменитая модель интеграции терпит крах. Этот кризис говорит о "неспособности интегрировать своих иммигрантов", пишет New York Times. Месть – это блюдо, которое едят в холодном виде. Американцы никогда не забудут малоприятных слов, сказанных об их стране в момент войны в Ираке и при прохождении циклона над Луизианой.
Однако их оценка ситуации не лишена проницательности. Она указывает на провал политики, проводившейся на протяжении 40 лет. Франция не воюет, но она увязла в своих нестыковках, противоречиях. Слишком часто демагогия брала верх над разумом, из-за чего так называемая проблема пригородов не решалась. Редко за декларациями о намерениях следовали конкретные дела. А главное, наивно думать, что набором технических мер можно вернуть гордость и надежду многим французам из числа бывших иммигрантов, которых слишком часто изображали жертвами, а не ответственными гражданами.
Идеальной модели интеграции не существует. Но Франция отказалась от своей модели, решив пойти по легкому пути и уступив "общинным" предрассудкам. Она продолжает делать из молодежи пригородов французов особой категории. Так, в субботу премьер-министр принял Далиля Бубакера, как если бы ректор Парижской мечети был лидером пригородных профсоюзов. Является ли ислам причиной сегодняшних беспорядков? Насколько известно, нет. Скорее решением проблемы было бы подтверждение прав и обязанностей каждого – прав и обязанностей, общих для всех.
http://inopressa.ru/lefigaro/2005/11/08/11:00:53/france
Доминик Муаси"Париж в огне?" – это название исторической фантазии, на основе которой был снят фильм об освобождении города в 1944 году. "Пригороды Парижа в огне?" – так можно обобщенно озаглавить картины насилия в городах, которыми сейчас изобилует французское телевидение.
В своей крайней форме эти сцены связаны с реальностью, основанной на специфическом французском контексте. Жестокая ярость юных бунтовщиков является продуктом их изолированности и заброшенности. Они хотят разрушить общество, которое, как они чувствуют, отторгает их.
В экономической сфере их "магрибские", североафриканские имена закрывают для них и без того скудный рынок рабочих мест. В социальном отношении они живут в урбанистических гетто, так близко и в то же время так далеко от соблазнов больших, процветающих и часто таких ярких городов. В культурном, если не в религиозном смысле, они как мусульмане ощущают сегрегацию, особенно после 11 сентября 2001 года.
Для них разрушать – значит существовать. Никто их раньше не слушал, они чувствовали себя отодвинутыми на обочину и, более того, оскорбленными, когда Николя Саркози, министр внутренних дел Франции, назвал их "сбродом". Теперь они внезапно стали объектом внимания международной прессы. Какая славная месть, и какая ужасная и опасная иллюзия!
Большая часть восточной Европы, если не вся, обеспокоена – или должна быть обеспокоена – происходящим во Франции. Это новая реальность, которую можно описать как победу страха над надеждой. В число европейских страхов входит страх вторжения беднейших, страх быть взорванными фанатиками, страх остаться позади более динамичных обществ, а теперь еще и страх неспособности контролировать собственные меньшинства, вовлеченные в круг насилия и репрессий.
В сегодняшней Европе иммигранты, прибывающие из глубин африканского континента, отвергаются, потому что они пытаются проникнуть в "рай благосостояния". Не перспектива свободы и демократии, а более прозаичное стремление выжить вынуждает их покидать свои страны с чудовищными экономическими и социальными условиями.
Эти иммигранты часто – "лучшие из лучших" или, по крайней мере, самые решительные среди своих соотечественников в стремлении обрести новую жизнь. Вчерашних, движимых надеждой политических беженцев, покидавших коммунистическую Европу, сменили экономические иммигранты, которых ведет отчаяние. Они прибывают в Европу, где доминируют страх перед "другим" и растущие сомнения в отношении самоидентификации и плодов деятельности.
Ведь страх перед вторжением беднейших связан со страхами перед террористической атакой. Отрицательное значение происходящего во Франции насилия усиливается имевшими место ранее более трагичными сценами городского террора в европейских столицах, таких как Мадрид и Лондон.
Террористы-смертники в Лондоне были британскими гражданами, а не фанатиками, прибывшими издалека, с какого-нибудь Ближнего Востока. Может ли нынешняя вспышка насилия, высвечивающая провал интеграции, привести к терроризму? Может ли социальное и экономическое отчаяние, направленное в соответствующее русло манипуляторами и религиозными фанатиками, разрастись до крайних проявлений политического насилия под знаменем Ислама, второй по величине религии Европы?
Если бы Европа была более стабильна, чем контитинентальная "сердцевина" Европы, где отсутствуют экономический рост и динамизм, то она была бы увереннее в своей способности справиться с этим сложным вопросом интеграции. Но как найти формулу успешной интеграции "чужих" в Европе, где существует демографическая потребность в их присутствии, если одновременно с этим большинство европейцев ощущают угрозу мощной энергии, исходящей из Азии: континента, где патриотические чувства вылились в дух соревновательного национализма и настроения, питаемые жаждой мести за историческое унижение колониализма и неоколониализма.
Дух соревнования – ключ к "азиатскому чуду". Напротив, европейцы слишком расслабленно относятся к себе и к своему прошлому – за исключением, возможно, "новых европейцев" – и им чужда такая энергия. Единственное место для выражения патриотических чувств – футбольное поле.
В такой атмосфере "множественных страхов" реакция Европы характеризуется фундаментальным противоречием. С одной стороны, существует сильный соблазн сохранять статус-кво. Прошлое было лучше настоящего, а настоящее пугает меньше, чем будущее. С другой стороны, все больше растет понимание того, что ради сохранения достигнутого необходимо что-то менять.
В сложившихся условиях больше всего Европа нуждается в ясном, дальновидном и решительном руководстве. Она нуждается в политических лидерах, которые могли бы справиться с двойной задачей: восстановить порядок и одновременно прислушаться к воззванию нового "пролетариата" XXI века – разочарованной поросли иммигрантского наследия. Надежда, достоинство и справедливость являются необходимыми условиями для восстановления порядка во Франции и для предотвращения взрыва в остальной Европе.
Автор – старший советник Французского института международных отношений.
http://inopressa.ru/ft/2005/11/08/10:06:09/onfire
Франция у позорного столба
Ив ТреарФранция у позорного столба
Ив Треар
Горит ли Париж? Зарубежные СМИ словно сорвались с цепи, консульские работники валятся с ног от усталости. Франция – воюющая страна. Городские волнения, распространяющиеся по ее территории, дают пищу для самых серьезных комментариев и самой тревожной реакции. Москва рекомендует своим гражданам не появляться в окрестностях Парижа. Правительство Финляндии не советует совершать ночные поездки по пригородам. Посольство Португалии предоставляет защиту в случае опасности. Американские газеты сравнивают Париж с Багдадом, а Сен-Сен-Дени – с сектором Газа, называют нынешний кризис "социальной "Катриной". Великий повелитель Муаммар Каддафи даже предложил Жаку Шираку свою помощь.
Одно из двух. Или интерес к Франции носит искренний характер, и тогда он заслуживает нашей благодарности. Или это просто прекрасный повод плюнуть в сторону общепризнанной родины прав человека и Просвещения, до сих пор готовой – и это правда – давать уроки остальному человечеству. Безусловно, здесь присутствует и то, и другое, но есть основания полагать, что второй мотив преобладает.
Сегодня Франция расплачивается за свою гордыню. В глазах всего мира ее знаменитая модель интеграции терпит крах. Этот кризис говорит о "неспособности интегрировать своих иммигрантов", пишет New York Times. Месть – это блюдо, которое едят в холодном виде. Американцы никогда не забудут малоприятных слов, сказанных об их стране в момент войны в Ираке и при прохождении циклона над Луизианой.
Однако их оценка ситуации не лишена проницательности. Она указывает на провал политики, проводившейся на протяжении 40 лет. Франция не воюет, но она увязла в своих нестыковках, противоречиях. Слишком часто демагогия брала верх над разумом, из-за чего так называемая проблема пригородов не решалась. Редко за декларациями о намерениях следовали конкретные дела. А главное, наивно думать, что набором технических мер можно вернуть гордость и надежду многим французам из числа бывших иммигрантов, которых слишком часто изображали жертвами, а не ответственными гражданами.
Идеальной модели интеграции не существует. Но Франция отказалась от своей модели, решив пойти по легкому пути и уступив "общинным" предрассудкам. Она продолжает делать из молодежи пригородов французов особой категории. Так, в субботу премьер-министр принял Далиля Бубакера, как если бы ректор Парижской мечети был лидером пригородных профсоюзов. Является ли ислам причиной сегодняшних беспорядков? Насколько известно, нет. Скорее решением проблемы было бы подтверждение прав и обязанностей каждого – прав и обязанностей, общих для всех.
http://inopressa.ru/lefigaro/2005/11/08/11:00:53/france