"Цепной пес кровавого режима"Беседа с Максимом Кононенко, автором проекта "Владимир.Владимирович.ру"Истории о «Владимире Владимировиче», ежедневно публикующиеся в Интернете на сайте Vladimir.vladimirovich.ru, теперь можно прочитать и на бумаге. В издательстве «КоЛибри» вышла книга Максима Кононенко (Mr. Parker), куда вошли избранные истории, начиная с 2002 года и заканчивая весной 2005-го. 26 мая в «Проекте ОГИ» состоялась первая презентация книги. В июне планируется еще несколько презентаций – в клубе Апшу и в магазине «Дом книги» на Арбате. Потом Mr. Parker’a с его творением повезут в Санкт-Петербург. Создатель сайта и автор проекта, программист по профессии и известный сетевой журналист, Максим Кононенко встретился с Юлией Идлис и рассказал о моде на политику, о либералах и о том, каким будет конец «Владимира Владимировича».
В вашем исполнении политические события получаются очень гламурными. Политика – это модно?
Политика должна быть модной, потому что если она не интересна публике, она становится очень кулуарной, и могут происходить разные дурные вещи. Модность политики – залог здорового общества.
Вы воспользовались модой на политику или пытаетесь как раз сделать ее модной?
Честно говоря, у меня не было цели сделать ее модной, хотя это благородная цель, и если у меня получается, это здорово. Но у нас, конечно, политика не модная: в последний год она становится модной, а в предыдущие десять лет это было не так.
Почему?
Сейчас подросли дети, для которых Советский Союз – это абстракция. Им интересно. А для людей, которые окончили школу при советской власти, политика была тем, что они видели по телевизору во время трансляций со съезда Верховного Совета. Ну, сидят люди в зале, ерунду какую-то разговаривают с утра до ночи, ничего не понятно.
Была некоторая узкая мода, которая возникла во второй половине девяностых, когда появилась модная профессия: политтехнолог. Тогда не политик был модным персонажем, а политический технолог, который берет и из любого человека делает политика, как казалось. Тогда было время дилетантов, потому что и Глеб Павловский, и Марат Гельман тоже не родились политтехнологами: все же рождалось из ничего. Они не были дилетантами в смысле мировоззрений, но в плане медийных технологий у нас в стране просто не было специалистов в силу исторических причин.
А сейчас люди, которые прошли через ФЭП или другие организации, стали старенькими, а смена не подросла, и поэтому политика становится модной по-другому, в первородном смысле. Все эти молодежные организации – попытка играть в настоящую политику. Ведь политика – это столкновение интересов; у Васи и у Пети разные интересы, они выходят на улицы с плакатами, и это здорово. Но я должен оговориться: а то скажут потом, что я за революцию: это здорово, но только в том случае, если им в префектуре разрешили выйти с этим плакатом, и если они не призывают к свержению действующей власти.
Да-да, у вас же репутация «цепного пса кровавого режима»…
Меня так называют.
А аудитория у вас, по большей части, либеральная, включая вашего издателя Сергея Пархоменко.
Я не исследовал свою аудиторию, но у меня по отзывам складывается впечатление, что приблизительно поровну.
Все-таки если 50% аудитории «цепного пса…» - либералы, то это довольно большая цифра.
А они не считают меня «цепным псом». Или считают, но им интересно врага знать в лицо.
Либерал – это же не человек, который хочет вот сейчас немедленно устроить в стране березовую революцию. Либерал – это человек, придерживающийся либеральной системы ценностей, считающий, что участие государства в жизни страны должно быть минимальным. Есть люди других взглядов - они считают, что участие государства в жизни страны должно быть максимальным. Бывают либералы, а бывают революционеры. И революционером можно быть на любой идеологической платформе: на либеральной, на национал-большевистской, на коммунистической. У них у всех есть одна цель: сесть вместо тех, кто сидит сейчас.
Сергей Пархоменко открыто заявляет, что его взгляды не совпадают с вашими, что он «хрустальный либерал». И тем не менее он издает вашу книгу, делает презентации…
Это бизнес. Мудрый человек не смешивает политику с бизнесом.
И чем он руководствуется, как вы думаете, – тем, что у вас очень большая аудитория, что многие придерживаются ваших взглядов?
Тем, что это будут покупать… Я не знаю, я-то никаких усилий к тому, чтобы издать книгу, не прилагал. Я не ходил к издателям, не говорил, мол, давайте издадим. Мне предложили – я согласился. Я не знаю, чем он руководствовался – хочет, наверно, заработать денег. Желание совершенно понятное. При этом моя книга не идет в особенный разрез с его представлениями о мире. Я не думаю, что он бы стал издавать Гитлера, например.
И потом, я же на самом деле очень разный во «Владимире Владимировиче», поэтому то, что там пишется, может, в общем, устроить все стороны. Там ведь всем достается.
Кроме самого "Владимира Владимировича", потому что он, в отличие от прототипа, весь состоит из милых человеческих слабостей.
Нет, почему же. Ему-то как раз достается больше всех, потому что «Владимир Владимирович» разрушает образ президента-героя. У нас сейчас президент – герой, а во «Владимире Владимирович» он не герой совсем.
Мне кажется, что это самое главное. Например, сотрудники Администрации в жизни что-то сидят и химичат – и в проекте сидят и химичат. Грызлов в жизни говорит рублеными фразами – и в проекте он говорит рублеными фразами. Там все приблизительно похожи на то, что есть на самом деле. Кроме Путина: он совершенно не такой.
Почему?
Потому что никто не знает, какой Путин на самом деле. Мы же его не видим. Мы знаем немножечко о том, какой Путин, из того, что пишет о нем Колесников. А когда я начинал этот проект, то еще и Колесникова не было: он еще не был в кремлевском пуле и не писал ничего на эту тему. Поэтому я придумал себе такого своего Путина.
Вы следите за индексом цитируемости? Куда этот проект растаскивают в Интернете?
Перепечатывают очень много. Это обычная вещь: любой текст, который нравится десяти людям, в десяти местах и появится, хотя можно зайти на оригинальный сайт и там все посмотреть. Куда интереснее проникновение всего этого в реальную культуру.
Например?
Ну вот термин «андроид» прицепился к депутатам, это стало частью их сознания: они стали осознавать себя «андроидами» и вести себя как «андроиды». Или вот когда был энергетический кризис, было много новостей; и Грызлов говорил: «лично я от сбоя электричества не пострадал». А у какого-то новостного агентства была фраза: «работу сенаторов обеспечивали резервные генераторы». Ну или знаменитый репортаж, который был на Интерфаксе или на РИА «Новости», - о том, как Путин ходил к Алисе Фрейндлих: он написал языком «Владимира Владимировича». Я его просто взял и поставил к себе целиком.
Так что все это, конечно, взаимосвязано. И конечно, они за этим тоже следят – по одной простой причине: потому что там про них написано. Вот если бы был какой-то сайт, в котором бы каждый день про Полит.ру писали, вы приходили бы на него с утра и обязательно шли бы читать, что там пишут. Вот и они читают.
А какие рейтинги у сайта?
Где-то 20 тысяч человек в день.
Это уже постоянная величина, или есть рост?
Скачки бывают, когда у нас происходят какие-нибудь катаклизмы или оранжевые революции. Сейчас уже давно не было.
Вы функционируете как лента новостей…
Да, многие люди заходят сначала на сайт «Владимира Владимировича», а потом уже выбирают, какие новости читать в новостных лентах.
Но вы же не можете реагировать на все, что происходит в мире?
Нет, но медийных новостей, которые занимают всех, в день обычно бывает не больше трех. Это природа медиа: главных новостей не бывает десять. Если их десять, то из них все равно главными будут три, а остальные опустятся ниже. Три – это абсолютный максимум.
И вы берете самые рейтинговые новости?
Нет, потому что самые рейтинговые новости иногда не имеют никакого отношения к Владимиру Владимировичу. Про какие-нибудь выборы в Ираке, например. Но вообще, конечно, я редко делаю истории о том, чего нет в прессе на первых полосах. Иначе это немного «обломает» публику.
Вы пишете каждый день?
Конечно, да. Когда уезжаю в отпуск, объявляю перерывчик, а так – каждый день, кроме праздников и выходных.
Не устаете?
Нет. Это самые маленькие тексты, которые я пишу каждый день. И потом, «Владимире Владимировиче» каждая история состоит, в основном, из одних и тех же фраз, переставленных местами. Это абсолютно несложно.
Вам интересно до сих пор?
Это зависит от ситуации: иногда истории приходится вымучивать. А иногда бывают просто сказочные вещи, которые сами просятся в проект.
Все истории про «Владимира Владимировича» можно прочитать в Сети. Как вы считаете, книга все же будет успешно продаваться?
В книжке на 500 историй – полторы тысячи комментариев, с помощью которых мы пытались вернуть читателя в тот контекст. Когда человек читает историю про энергетический кризис, а у него под окнами метро не работает, - это одно воздействие. А когда он через год будет читать про энергетический кризис, это на него никак не подействует. Поэтому там огромное количество примечаний о том, что какая фраза значит, какая новость имелась в виду. К тому же текст очень большой, так что есть указатели, списки «сакральных предметов», которые там упоминаются, списки героев… Мы надеемся именно на это.
Потом, у этой книжки есть и подарочный потенциал: люди ее покупают в качестве подарка. А это хорошо, потому что тогда они покупают не одну книжку, а несколько.
В июне у вас будет еще три презентации. Зачем так много?
Нужно много презентаций, чтобы на них толпились люди. Тогда оптовики, которые покупают книжки у издательств и потом относят их в магазины, посмотрят на это и скажут: наверно, хорошая книжка, раз столько людей пришло. Вот такая издательская химия.
Вы планируете издавать продолжение «Владимира Владимировича»?
Мы зафиксировали в договоре, что если захотим делать продолжение, то издательство «КоЛибри» имеет приоритет. Будет продолжение или нет – не знаю.
Вы хотите, чтобы оно было?
Сейчас я этого не понимаю. Эта книжка выходила год: сначала тянул я, потом тянул дизайнер, потом типография ее целый месяц печатала… Мы ее хотели сделать еще осенью, а вышла она уже фактически летом. И я так долго ее ждал, что уже немножко перегорел. Вот если все будет здорово в этом месяце, тогда будем думать о продолжении. А потом, делать такой же сборник историй будет уже не очень интересно. Нужно будет делать что-то другое.
А еще какие-нибудь авторские права на «Владимира Владимировича» вы продавали?
Была какая-то девушка, которая звонила по поводу аудио-книги, я ее отправил к Пархоменко; о чем они там договорились – не знаю. Я в этом занимаю пассивную позицию. Понимаете, я очень много пишу и в своей жизни написал очень много хороших текстов. «Владимир Владимирович» – далеко не самый лучший из них, поэтому я очень пассивен в его продвижении: если он сам себя продвигает, то и ради бога. Но выходить на площадь и кричать, что это я сделал, я не буду. Есть вещи, которые я ценю гораздо больше; они пока недоступны широкой публике, но может быть, после «Владимира Владимировича» издатели ими заинтересуются.
А что будет с «Владимиром Владимировичем» в 2008 году?
Он, естественно, закроется.
И вы уже знаете, как?
Знаю, да. Он пойдет на рыбалку. Он просто очень хочет пойти на рыбалку вот уже три года, но у него никак не получается: все время что-то мешает.
То есть у «Владимира Владимировича» будет тихий благостный конец?
Да, сентиментальный такой. Это вообще очень сентиментальная писанина.
31 мая 2005, 14:01
http://www.polit.ru/culture/2005/05/31/parker.html
В вашем исполнении политические события получаются очень гламурными. Политика – это модно?
Политика должна быть модной, потому что если она не интересна публике, она становится очень кулуарной, и могут происходить разные дурные вещи. Модность политики – залог здорового общества.
Вы воспользовались модой на политику или пытаетесь как раз сделать ее модной?
Честно говоря, у меня не было цели сделать ее модной, хотя это благородная цель, и если у меня получается, это здорово. Но у нас, конечно, политика не модная: в последний год она становится модной, а в предыдущие десять лет это было не так.
Почему?
Сейчас подросли дети, для которых Советский Союз – это абстракция. Им интересно. А для людей, которые окончили школу при советской власти, политика была тем, что они видели по телевизору во время трансляций со съезда Верховного Совета. Ну, сидят люди в зале, ерунду какую-то разговаривают с утра до ночи, ничего не понятно.
Была некоторая узкая мода, которая возникла во второй половине девяностых, когда появилась модная профессия: политтехнолог. Тогда не политик был модным персонажем, а политический технолог, который берет и из любого человека делает политика, как казалось. Тогда было время дилетантов, потому что и Глеб Павловский, и Марат Гельман тоже не родились политтехнологами: все же рождалось из ничего. Они не были дилетантами в смысле мировоззрений, но в плане медийных технологий у нас в стране просто не было специалистов в силу исторических причин.
А сейчас люди, которые прошли через ФЭП или другие организации, стали старенькими, а смена не подросла, и поэтому политика становится модной по-другому, в первородном смысле. Все эти молодежные организации – попытка играть в настоящую политику. Ведь политика – это столкновение интересов; у Васи и у Пети разные интересы, они выходят на улицы с плакатами, и это здорово. Но я должен оговориться: а то скажут потом, что я за революцию: это здорово, но только в том случае, если им в префектуре разрешили выйти с этим плакатом, и если они не призывают к свержению действующей власти.
Да-да, у вас же репутация «цепного пса кровавого режима»…
Меня так называют.
А аудитория у вас, по большей части, либеральная, включая вашего издателя Сергея Пархоменко.
Я не исследовал свою аудиторию, но у меня по отзывам складывается впечатление, что приблизительно поровну.
Все-таки если 50% аудитории «цепного пса…» - либералы, то это довольно большая цифра.
А они не считают меня «цепным псом». Или считают, но им интересно врага знать в лицо.
Либерал – это же не человек, который хочет вот сейчас немедленно устроить в стране березовую революцию. Либерал – это человек, придерживающийся либеральной системы ценностей, считающий, что участие государства в жизни страны должно быть минимальным. Есть люди других взглядов - они считают, что участие государства в жизни страны должно быть максимальным. Бывают либералы, а бывают революционеры. И революционером можно быть на любой идеологической платформе: на либеральной, на национал-большевистской, на коммунистической. У них у всех есть одна цель: сесть вместо тех, кто сидит сейчас.
Сергей Пархоменко открыто заявляет, что его взгляды не совпадают с вашими, что он «хрустальный либерал». И тем не менее он издает вашу книгу, делает презентации…
Это бизнес. Мудрый человек не смешивает политику с бизнесом.
И чем он руководствуется, как вы думаете, – тем, что у вас очень большая аудитория, что многие придерживаются ваших взглядов?
Тем, что это будут покупать… Я не знаю, я-то никаких усилий к тому, чтобы издать книгу, не прилагал. Я не ходил к издателям, не говорил, мол, давайте издадим. Мне предложили – я согласился. Я не знаю, чем он руководствовался – хочет, наверно, заработать денег. Желание совершенно понятное. При этом моя книга не идет в особенный разрез с его представлениями о мире. Я не думаю, что он бы стал издавать Гитлера, например.
И потом, я же на самом деле очень разный во «Владимире Владимировиче», поэтому то, что там пишется, может, в общем, устроить все стороны. Там ведь всем достается.
Кроме самого "Владимира Владимировича", потому что он, в отличие от прототипа, весь состоит из милых человеческих слабостей.
Нет, почему же. Ему-то как раз достается больше всех, потому что «Владимир Владимирович» разрушает образ президента-героя. У нас сейчас президент – герой, а во «Владимире Владимирович» он не герой совсем.
Мне кажется, что это самое главное. Например, сотрудники Администрации в жизни что-то сидят и химичат – и в проекте сидят и химичат. Грызлов в жизни говорит рублеными фразами – и в проекте он говорит рублеными фразами. Там все приблизительно похожи на то, что есть на самом деле. Кроме Путина: он совершенно не такой.
Почему?
Потому что никто не знает, какой Путин на самом деле. Мы же его не видим. Мы знаем немножечко о том, какой Путин, из того, что пишет о нем Колесников. А когда я начинал этот проект, то еще и Колесникова не было: он еще не был в кремлевском пуле и не писал ничего на эту тему. Поэтому я придумал себе такого своего Путина.
Вы следите за индексом цитируемости? Куда этот проект растаскивают в Интернете?
Перепечатывают очень много. Это обычная вещь: любой текст, который нравится десяти людям, в десяти местах и появится, хотя можно зайти на оригинальный сайт и там все посмотреть. Куда интереснее проникновение всего этого в реальную культуру.
Например?
Ну вот термин «андроид» прицепился к депутатам, это стало частью их сознания: они стали осознавать себя «андроидами» и вести себя как «андроиды». Или вот когда был энергетический кризис, было много новостей; и Грызлов говорил: «лично я от сбоя электричества не пострадал». А у какого-то новостного агентства была фраза: «работу сенаторов обеспечивали резервные генераторы». Ну или знаменитый репортаж, который был на Интерфаксе или на РИА «Новости», - о том, как Путин ходил к Алисе Фрейндлих: он написал языком «Владимира Владимировича». Я его просто взял и поставил к себе целиком.
Так что все это, конечно, взаимосвязано. И конечно, они за этим тоже следят – по одной простой причине: потому что там про них написано. Вот если бы был какой-то сайт, в котором бы каждый день про Полит.ру писали, вы приходили бы на него с утра и обязательно шли бы читать, что там пишут. Вот и они читают.
А какие рейтинги у сайта?
Где-то 20 тысяч человек в день.
Это уже постоянная величина, или есть рост?
Скачки бывают, когда у нас происходят какие-нибудь катаклизмы или оранжевые революции. Сейчас уже давно не было.
Вы функционируете как лента новостей…
Да, многие люди заходят сначала на сайт «Владимира Владимировича», а потом уже выбирают, какие новости читать в новостных лентах.
Но вы же не можете реагировать на все, что происходит в мире?
Нет, но медийных новостей, которые занимают всех, в день обычно бывает не больше трех. Это природа медиа: главных новостей не бывает десять. Если их десять, то из них все равно главными будут три, а остальные опустятся ниже. Три – это абсолютный максимум.
И вы берете самые рейтинговые новости?
Нет, потому что самые рейтинговые новости иногда не имеют никакого отношения к Владимиру Владимировичу. Про какие-нибудь выборы в Ираке, например. Но вообще, конечно, я редко делаю истории о том, чего нет в прессе на первых полосах. Иначе это немного «обломает» публику.
Вы пишете каждый день?
Конечно, да. Когда уезжаю в отпуск, объявляю перерывчик, а так – каждый день, кроме праздников и выходных.
Не устаете?
Нет. Это самые маленькие тексты, которые я пишу каждый день. И потом, «Владимире Владимировиче» каждая история состоит, в основном, из одних и тех же фраз, переставленных местами. Это абсолютно несложно.
Вам интересно до сих пор?
Это зависит от ситуации: иногда истории приходится вымучивать. А иногда бывают просто сказочные вещи, которые сами просятся в проект.
Все истории про «Владимира Владимировича» можно прочитать в Сети. Как вы считаете, книга все же будет успешно продаваться?
В книжке на 500 историй – полторы тысячи комментариев, с помощью которых мы пытались вернуть читателя в тот контекст. Когда человек читает историю про энергетический кризис, а у него под окнами метро не работает, - это одно воздействие. А когда он через год будет читать про энергетический кризис, это на него никак не подействует. Поэтому там огромное количество примечаний о том, что какая фраза значит, какая новость имелась в виду. К тому же текст очень большой, так что есть указатели, списки «сакральных предметов», которые там упоминаются, списки героев… Мы надеемся именно на это.
Потом, у этой книжки есть и подарочный потенциал: люди ее покупают в качестве подарка. А это хорошо, потому что тогда они покупают не одну книжку, а несколько.
В июне у вас будет еще три презентации. Зачем так много?
Нужно много презентаций, чтобы на них толпились люди. Тогда оптовики, которые покупают книжки у издательств и потом относят их в магазины, посмотрят на это и скажут: наверно, хорошая книжка, раз столько людей пришло. Вот такая издательская химия.
Вы планируете издавать продолжение «Владимира Владимировича»?
Мы зафиксировали в договоре, что если захотим делать продолжение, то издательство «КоЛибри» имеет приоритет. Будет продолжение или нет – не знаю.
Вы хотите, чтобы оно было?
Сейчас я этого не понимаю. Эта книжка выходила год: сначала тянул я, потом тянул дизайнер, потом типография ее целый месяц печатала… Мы ее хотели сделать еще осенью, а вышла она уже фактически летом. И я так долго ее ждал, что уже немножко перегорел. Вот если все будет здорово в этом месяце, тогда будем думать о продолжении. А потом, делать такой же сборник историй будет уже не очень интересно. Нужно будет делать что-то другое.
А еще какие-нибудь авторские права на «Владимира Владимировича» вы продавали?
Была какая-то девушка, которая звонила по поводу аудио-книги, я ее отправил к Пархоменко; о чем они там договорились – не знаю. Я в этом занимаю пассивную позицию. Понимаете, я очень много пишу и в своей жизни написал очень много хороших текстов. «Владимир Владимирович» – далеко не самый лучший из них, поэтому я очень пассивен в его продвижении: если он сам себя продвигает, то и ради бога. Но выходить на площадь и кричать, что это я сделал, я не буду. Есть вещи, которые я ценю гораздо больше; они пока недоступны широкой публике, но может быть, после «Владимира Владимировича» издатели ими заинтересуются.
А что будет с «Владимиром Владимировичем» в 2008 году?
Он, естественно, закроется.
И вы уже знаете, как?
Знаю, да. Он пойдет на рыбалку. Он просто очень хочет пойти на рыбалку вот уже три года, но у него никак не получается: все время что-то мешает.
То есть у «Владимира Владимировича» будет тихий благостный конец?
Да, сентиментальный такой. Это вообще очень сентиментальная писанина.
31 мая 2005, 14:01
http://www.polit.ru/culture/2005/05/31/parker.html