Мы не прощаемся
Старая Москва уходит: в отчете международных организаций по охране архитектурного наследия ситуация в столице названа “точкой невозврата”. Но шанс спасти город от окончательного превращения в бетонный муляж еще остается Старая Москва уходит: в отчете международных организаций по охране архитектурного наследия ситуация в столице названа “точкой невозврата”. Но шанс спасти город от окончательного превращения в бетонный муляж еще остается
Пойдемте, я покажу вам мою любимую крышу. — Кевин ведет нас с фотографом по Трубной улице в сторону Рождественского бульвара. — Конечно, без уродливых бетонных вставок пейзажей в столице уже не бывает. — Наш провожатый кивает на шумную стройку на углу Печатникова переулка. — И без пустырей на месте снесенных памятников архитектуры. Но тут еще сохранился кусочек старой Москвы“. Мы сворачиваем во двор дома Сысоева — крошечного особнячка XIX века; к лепным бородатым маскам, украшающим окна здания, граффитчики пририсовали белые ножки. Кевин подводит нас к пожарной лестнице — и тут же откуда ни возьмись выскакивает человек в синем комбинезоне: “Куда собрались? Дом под снос, сюда теперь нельзя!”
Кевин О'Флинн — британец, журналист The Moscow Times, один из учредителей Московского общества охраны архитектурного наследия (MAPS). Общество было создано в 2004 году такими же, как Кевин, энтузиастами — журналистами и архитекторами из разных стран. На прошлой неделе общество представило в Музее архитектуры подготовленный совместно с международной организацией SAVE Europe's Heritage 125-страничный отчет о состоянии московской городской среды. Название у отчета грустное: “Московское архитектурное наследие: точка невозврата”. Ситуация и впрямь трагическая: только за последние пять лет в Москве снесено около 200 зданий, которые были объектами культурного наследия или ожидали этого статуса. Под угрозой исчезновения находится не меньшее число сооружений. Даже признанные памятники архитектуры подвергаются так называемой реконструкции с частичной разборкой: это когда от подлинного здания в лучшем случае остается одна стена, в худшем — оно целиком превращается в бетонный новодел. “Сегодня в Москве ничто не может считаться неприкосновенным, — отмечает президент SAVE Маркус Бинни. — Москва рискует превратиться в город-муляж, насмешку над собственным великим прошлым”.
Бинни знает, что говорит: организация SAVE возникла в Лондоне в 1970-е годы, когда там развивался сюжет, аналогичный московскому: памятники вдруг начали исчезать с пугающей скоростью “во имя прогресса городской среды”. Группа неравнодушных к истории и духу города граждан в 1974 году организовала в Музее Виктории и Альберта выставку фотографий с комментариями: уничтоженные и приговоренные к сносу старинные особняки. До сих пор было похоже на Москву, но здесь начинаются различия: выставка так взбудоражила лондонцев, что уже в следующем году инициативная группа превратилась во влиятельную общественную организацию SAVE Britain's Heritage, которая ищет и вот уже более 30 лет находит практические способы спасения и нового использования исторических зданий — и памятников, и обычных домов. Позже организация стала международной.
В 70-е в Лондоне развивался сюжет, аналогичный московскому: памятники вдруг начали исчезать с пугающей скоростью “во имя прогресса городской среды”
В Москве поводы для появления подобных общественных организаций тоже вполне драматические: Московское общество охраны архитектурного наследия, к примеру, было создано после того, как столица в течение года лишилась сразу трех знаковых произведений архитектуры: гостиницы “Москва”, универмага “Военторг” и Манежа. Строго говоря, только два первые полностью стерты с лица земли, но Манеж тоже подвергся реконструкции, превратившей его в значительной степени в новодел. Кевин О'Флинн, живущий в Москве более 10 лет, рассказывает, как сам однажды стал невольным виновником того, что одно историческое здание признали аварийным: “Первую свою квартиру я снимал в старом доме в Сытинском тупике. Однажды у меня перестала работать розетка, и я вызвал электрика. Он осмотрел проводку и тут же вызвал МЧС. Дом признали аварийным, а меня выселили”. Дом, в котором жил Кевин, еще стоит, а вот еще одной соучредительнице MAPS — Клементине Сесил — пришлось трижды менять съемное жилье в центре Москвы из-за того, что предыдущие дома сносились.
По мнению членов MAPS (и это мнение подтверждает практика), в Москве признаются аварийными и сносятся здания, которые могут быть запросто реконструированы. К примеру, сначала экспертиза ГУП “МосжилНИИпроект”, дававшая заключение по техническому состоянию здания для девелоперов, признала аварийным дом по адресу: ул. Покровка, 29. А потом то же предприятие, проводившее экспертизу для жильцов, выдало заключение с противоположным выводом. И у этого здания есть шансы выжить: жильцы образовали ТСЖ, за счет которого оно и будет реставрироваться. Но если жильцы согласились покинуть здание, то шансов выжить у дома нет. Чтобы это понять, не нужно читать доклад, достаточно пробраться, к примеру, в один из выселенных домов в Печатниковом переулке.
“А говорят, в центре Москвы жить негде”, — долговязый Кевин качает головой, стоя в дверях комнаты с высоченными потолками. В огромной квартире доходного дома начала XX века воняет мочой. Обитая вишневым дерматином дверь с табличкой “18”, мятая газовая колонка, ржавая стиральная машина, осколки стекла, зубная щетка в паутине, ошметки краски с потолка. Толкнув дверь очередной комнаты, вдруг видим, что там живут: на подоконнике сидит девушка с сигаретой; увидев нас, она лишь на секунду отрывается от книги. На полосатом матрасе лицом вниз лежит парень. Рядом с кроватью — гитара в кофре. “Не знаете, как попасть на соседнюю крышу?” — спрашиваю я ребят, явно таких же незаконных посетителей развалюхи, как и мы сами. Парень поднимает опухшее лицо: “Там глухая стена. Не попадете”.
Выйдя на свежий воздух, Кевин рассказывает — понимание, что такое историческая ценность, пришло к нему только в Москве: в Лондоне он был слишком молод, да и жил в пригороде, в центре бывал редко. “После института я поехал преподавать английский в Молдову, — говорит Кевин. — Принял это предложение из интереса: название страны мне вообще ничего не говорило”.
В Москву Кевин попал в тот момент, когда перестройка центра была уже в самом разгаре. Сначала он просто прислушивался к сетованиям московских знакомых: мол, выйдешь утром на улицу, а еще одного дома нет, и здания-то все чаще такие разрушают, из-за которых дух города теряется, и Москва уже будто и не Москва. А через несколько лет и сам это почувствовал.
“И процесс продолжается, — встревает в наш разговор немолодая женщина, выгуливающая во дворе рыжего пса, и кивает в сторону дома, на крышу которого мы пытались попасть. — Вот и этот к концу месяца снесут. Или вон через дорогу пустырь уже давно вместо старых жилых домов. Я слышала, что в 20-е годы там была шляпная мастерская, а теперь ее уже и представить невозможно”. Наша собеседница — скульптор Татьяна Савватеева, в соседнем доме у нее уже больше 30 лет мастерская: “Я вижу, как в окрестных переулках появляются современные уродцы. То с какими-то ужасными башенками, а то и просто бетонные массивы. Зачем они здесь?”
Пока ее собачка безуспешно борется с овчаркой, скульпторша вдохновенно рассказывает нам, как один поляк (“еще война не кончилась”) начал собирать строительные материалы для восстановления разрушенной Варшавы. “Люди могут настоять на реставрации исторических зданий здесь и сейчас”, — пытается объяснить ей Кевин, вручая свою визитку. Но Савватеева лишь машет рукой: “Ради квадратного метра людей из квартир выбрасывают, а вы говорите "исторические здания". Будущее тут очевидно. Посмотрите вокруг: исторические дома, в которых не так давно жили люди, теперь стоят с разбитыми окнами и трещинами. Когда они отстаиваются до руин, на их месте возникают ужасные офисные центры, в которые едут по пробкам толпы людей в костюмах. И через дорогу уродцев построят, ведь тут все Батурина скупила, а мы знаем, что она строит. Я теряюсь от происходящего”.
Распрощавшись со скульпторшей и ее собачкой, мы с Кевином поднимаемся к Сретенке и идем по симпатичным переулкам в сторону Чистых прудов. Они кажутся вполне ухоженными, следы “частичной разборки” и новодела не слишком бросаются в глаза. Но вот мы выходим на площадь. Напротив штаб-квартиры “ЛУКОЙЛа”, на другой стороне Сретенского бульвара высится блистающий свежей розовой краской дом. “К нему этаж пристроили и расширили слева”, — догадываюсь я: пристройки хоть и одного с основным зданием цвета, да как-то совсем из другого материала сделаны. Ага, как монстр с двумя головами и третьей рукой, правда?“- смеется Кевин. Он рад, что смог продемонстрировать нам суть нынешнего стиля московской реконструкции: строить “как бы то же самое”, только из современных материалов. В Потаповском переулке мы осматриваем два отремонтированных двухэтажных домика XIX века: от пластиковых рам и тонированных стекол так и веет фальшью — и пристроек никаких не надо.
“Муляж не может повторить особенности пластики материала, кладки, — объясняет мне профессор Андрей Баталов, член Федерального научно-методического совета по охране и сохранению культурного наследия. — Утрачивается рукотворность, а вместе с ней и тайна здания”. Однажды Баталов видел в калифорнийском Форт-Россе старинную церковь без алтарной части. Для храмов такого стиля это было крайне необычно. Профессор спросил, когда все-таки построено здание? Оказалось, что старая церковь сгорела в 1970-е, а это ее реконструкция. “Это грубый пример, — объясняет Баталов, — но он показывает, что воспроизвести адекватно оригиналу невозможно: все равно упустишь какую-нибудь важную деталь”.
По мнению Баталова, реконструкция по сравнению с реставрацией кажется более прибыльной лишь на первый взгляд: “Что дороже — подлинное вольтеровское кресло или воспроизведенное в начале ХХ века? По-моему, ответ очевиден”. Понимание исторической ценности, по словам Баталова, есть и в России. Недаром люди с деньгами в какой-то момент начали покупать квартиры не в новых домах, а в “сталинских”: “Вручную сделанные дубовые рамы, лепнина — это принадлежность к истории, ее ценит не только специалист”.
У тех же, кому не все равно, в каком городе мы будем жить завтра, все же есть способ бороться: надо просто не оставаться равнодушными. Как говорила на пресс-конференции председатель правления MAPS Марина Хрусталева, “если о предполагаемом сносе какого-то здания становится широко известно, если начинается кампания в его защиту, то здание очень часто удается отстоять”. Не всегда, конечно, но надежда, как известно, умирает последней.
А потом участники пресс-конференции вдруг заговорили о том, что, дескать, “кто-то может сказать”, что почему это иностранная общественная организация занимается охраной московского наследия? И даже стали оправдываться, напоминая, что иностранцы всегда много делали для Москвы, создавали в ней прекрасную архитектуру, что это очень древняя традиция и что они хотят как лучше. И от того, что эти молодые энтузиасты-англичане, горой стоящие за этой чужой, казалось бы, для них город, вынуждены оправдываться, становилось почему-то очень стыдно.
Дина Юсупова
Пятница
Фото: андрей кобылко
№ 18 (55) 18 мая 2007
http://friday.vedomosti.ru/article....2007/05/18/9658
Старая Москва уходит: в отчете международных организаций по охране архитектурного наследия ситуация в столице названа “точкой невозврата”. Но шанс спасти город от окончательного превращения в бетонный муляж еще остается Старая Москва уходит: в отчете международных организаций по охране архитектурного наследия ситуация в столице названа “точкой невозврата”. Но шанс спасти город от окончательного превращения в бетонный муляж еще остается
Пойдемте, я покажу вам мою любимую крышу. — Кевин ведет нас с фотографом по Трубной улице в сторону Рождественского бульвара. — Конечно, без уродливых бетонных вставок пейзажей в столице уже не бывает. — Наш провожатый кивает на шумную стройку на углу Печатникова переулка. — И без пустырей на месте снесенных памятников архитектуры. Но тут еще сохранился кусочек старой Москвы“. Мы сворачиваем во двор дома Сысоева — крошечного особнячка XIX века; к лепным бородатым маскам, украшающим окна здания, граффитчики пририсовали белые ножки. Кевин подводит нас к пожарной лестнице — и тут же откуда ни возьмись выскакивает человек в синем комбинезоне: “Куда собрались? Дом под снос, сюда теперь нельзя!”
Кевин О'Флинн — британец, журналист The Moscow Times, один из учредителей Московского общества охраны архитектурного наследия (MAPS). Общество было создано в 2004 году такими же, как Кевин, энтузиастами — журналистами и архитекторами из разных стран. На прошлой неделе общество представило в Музее архитектуры подготовленный совместно с международной организацией SAVE Europe's Heritage 125-страничный отчет о состоянии московской городской среды. Название у отчета грустное: “Московское архитектурное наследие: точка невозврата”. Ситуация и впрямь трагическая: только за последние пять лет в Москве снесено около 200 зданий, которые были объектами культурного наследия или ожидали этого статуса. Под угрозой исчезновения находится не меньшее число сооружений. Даже признанные памятники архитектуры подвергаются так называемой реконструкции с частичной разборкой: это когда от подлинного здания в лучшем случае остается одна стена, в худшем — оно целиком превращается в бетонный новодел. “Сегодня в Москве ничто не может считаться неприкосновенным, — отмечает президент SAVE Маркус Бинни. — Москва рискует превратиться в город-муляж, насмешку над собственным великим прошлым”.
Бинни знает, что говорит: организация SAVE возникла в Лондоне в 1970-е годы, когда там развивался сюжет, аналогичный московскому: памятники вдруг начали исчезать с пугающей скоростью “во имя прогресса городской среды”. Группа неравнодушных к истории и духу города граждан в 1974 году организовала в Музее Виктории и Альберта выставку фотографий с комментариями: уничтоженные и приговоренные к сносу старинные особняки. До сих пор было похоже на Москву, но здесь начинаются различия: выставка так взбудоражила лондонцев, что уже в следующем году инициативная группа превратилась во влиятельную общественную организацию SAVE Britain's Heritage, которая ищет и вот уже более 30 лет находит практические способы спасения и нового использования исторических зданий — и памятников, и обычных домов. Позже организация стала международной.
В 70-е в Лондоне развивался сюжет, аналогичный московскому: памятники вдруг начали исчезать с пугающей скоростью “во имя прогресса городской среды”
В Москве поводы для появления подобных общественных организаций тоже вполне драматические: Московское общество охраны архитектурного наследия, к примеру, было создано после того, как столица в течение года лишилась сразу трех знаковых произведений архитектуры: гостиницы “Москва”, универмага “Военторг” и Манежа. Строго говоря, только два первые полностью стерты с лица земли, но Манеж тоже подвергся реконструкции, превратившей его в значительной степени в новодел. Кевин О'Флинн, живущий в Москве более 10 лет, рассказывает, как сам однажды стал невольным виновником того, что одно историческое здание признали аварийным: “Первую свою квартиру я снимал в старом доме в Сытинском тупике. Однажды у меня перестала работать розетка, и я вызвал электрика. Он осмотрел проводку и тут же вызвал МЧС. Дом признали аварийным, а меня выселили”. Дом, в котором жил Кевин, еще стоит, а вот еще одной соучредительнице MAPS — Клементине Сесил — пришлось трижды менять съемное жилье в центре Москвы из-за того, что предыдущие дома сносились.
По мнению членов MAPS (и это мнение подтверждает практика), в Москве признаются аварийными и сносятся здания, которые могут быть запросто реконструированы. К примеру, сначала экспертиза ГУП “МосжилНИИпроект”, дававшая заключение по техническому состоянию здания для девелоперов, признала аварийным дом по адресу: ул. Покровка, 29. А потом то же предприятие, проводившее экспертизу для жильцов, выдало заключение с противоположным выводом. И у этого здания есть шансы выжить: жильцы образовали ТСЖ, за счет которого оно и будет реставрироваться. Но если жильцы согласились покинуть здание, то шансов выжить у дома нет. Чтобы это понять, не нужно читать доклад, достаточно пробраться, к примеру, в один из выселенных домов в Печатниковом переулке.
“А говорят, в центре Москвы жить негде”, — долговязый Кевин качает головой, стоя в дверях комнаты с высоченными потолками. В огромной квартире доходного дома начала XX века воняет мочой. Обитая вишневым дерматином дверь с табличкой “18”, мятая газовая колонка, ржавая стиральная машина, осколки стекла, зубная щетка в паутине, ошметки краски с потолка. Толкнув дверь очередной комнаты, вдруг видим, что там живут: на подоконнике сидит девушка с сигаретой; увидев нас, она лишь на секунду отрывается от книги. На полосатом матрасе лицом вниз лежит парень. Рядом с кроватью — гитара в кофре. “Не знаете, как попасть на соседнюю крышу?” — спрашиваю я ребят, явно таких же незаконных посетителей развалюхи, как и мы сами. Парень поднимает опухшее лицо: “Там глухая стена. Не попадете”.
Выйдя на свежий воздух, Кевин рассказывает — понимание, что такое историческая ценность, пришло к нему только в Москве: в Лондоне он был слишком молод, да и жил в пригороде, в центре бывал редко. “После института я поехал преподавать английский в Молдову, — говорит Кевин. — Принял это предложение из интереса: название страны мне вообще ничего не говорило”.
В Москву Кевин попал в тот момент, когда перестройка центра была уже в самом разгаре. Сначала он просто прислушивался к сетованиям московских знакомых: мол, выйдешь утром на улицу, а еще одного дома нет, и здания-то все чаще такие разрушают, из-за которых дух города теряется, и Москва уже будто и не Москва. А через несколько лет и сам это почувствовал.
“И процесс продолжается, — встревает в наш разговор немолодая женщина, выгуливающая во дворе рыжего пса, и кивает в сторону дома, на крышу которого мы пытались попасть. — Вот и этот к концу месяца снесут. Или вон через дорогу пустырь уже давно вместо старых жилых домов. Я слышала, что в 20-е годы там была шляпная мастерская, а теперь ее уже и представить невозможно”. Наша собеседница — скульптор Татьяна Савватеева, в соседнем доме у нее уже больше 30 лет мастерская: “Я вижу, как в окрестных переулках появляются современные уродцы. То с какими-то ужасными башенками, а то и просто бетонные массивы. Зачем они здесь?”
Пока ее собачка безуспешно борется с овчаркой, скульпторша вдохновенно рассказывает нам, как один поляк (“еще война не кончилась”) начал собирать строительные материалы для восстановления разрушенной Варшавы. “Люди могут настоять на реставрации исторических зданий здесь и сейчас”, — пытается объяснить ей Кевин, вручая свою визитку. Но Савватеева лишь машет рукой: “Ради квадратного метра людей из квартир выбрасывают, а вы говорите "исторические здания". Будущее тут очевидно. Посмотрите вокруг: исторические дома, в которых не так давно жили люди, теперь стоят с разбитыми окнами и трещинами. Когда они отстаиваются до руин, на их месте возникают ужасные офисные центры, в которые едут по пробкам толпы людей в костюмах. И через дорогу уродцев построят, ведь тут все Батурина скупила, а мы знаем, что она строит. Я теряюсь от происходящего”.
Распрощавшись со скульпторшей и ее собачкой, мы с Кевином поднимаемся к Сретенке и идем по симпатичным переулкам в сторону Чистых прудов. Они кажутся вполне ухоженными, следы “частичной разборки” и новодела не слишком бросаются в глаза. Но вот мы выходим на площадь. Напротив штаб-квартиры “ЛУКОЙЛа”, на другой стороне Сретенского бульвара высится блистающий свежей розовой краской дом. “К нему этаж пристроили и расширили слева”, — догадываюсь я: пристройки хоть и одного с основным зданием цвета, да как-то совсем из другого материала сделаны. Ага, как монстр с двумя головами и третьей рукой, правда?“- смеется Кевин. Он рад, что смог продемонстрировать нам суть нынешнего стиля московской реконструкции: строить “как бы то же самое”, только из современных материалов. В Потаповском переулке мы осматриваем два отремонтированных двухэтажных домика XIX века: от пластиковых рам и тонированных стекол так и веет фальшью — и пристроек никаких не надо.
“Муляж не может повторить особенности пластики материала, кладки, — объясняет мне профессор Андрей Баталов, член Федерального научно-методического совета по охране и сохранению культурного наследия. — Утрачивается рукотворность, а вместе с ней и тайна здания”. Однажды Баталов видел в калифорнийском Форт-Россе старинную церковь без алтарной части. Для храмов такого стиля это было крайне необычно. Профессор спросил, когда все-таки построено здание? Оказалось, что старая церковь сгорела в 1970-е, а это ее реконструкция. “Это грубый пример, — объясняет Баталов, — но он показывает, что воспроизвести адекватно оригиналу невозможно: все равно упустишь какую-нибудь важную деталь”.
По мнению Баталова, реконструкция по сравнению с реставрацией кажется более прибыльной лишь на первый взгляд: “Что дороже — подлинное вольтеровское кресло или воспроизведенное в начале ХХ века? По-моему, ответ очевиден”. Понимание исторической ценности, по словам Баталова, есть и в России. Недаром люди с деньгами в какой-то момент начали покупать квартиры не в новых домах, а в “сталинских”: “Вручную сделанные дубовые рамы, лепнина — это принадлежность к истории, ее ценит не только специалист”.
У тех же, кому не все равно, в каком городе мы будем жить завтра, все же есть способ бороться: надо просто не оставаться равнодушными. Как говорила на пресс-конференции председатель правления MAPS Марина Хрусталева, “если о предполагаемом сносе какого-то здания становится широко известно, если начинается кампания в его защиту, то здание очень часто удается отстоять”. Не всегда, конечно, но надежда, как известно, умирает последней.
А потом участники пресс-конференции вдруг заговорили о том, что, дескать, “кто-то может сказать”, что почему это иностранная общественная организация занимается охраной московского наследия? И даже стали оправдываться, напоминая, что иностранцы всегда много делали для Москвы, создавали в ней прекрасную архитектуру, что это очень древняя традиция и что они хотят как лучше. И от того, что эти молодые энтузиасты-англичане, горой стоящие за этой чужой, казалось бы, для них город, вынуждены оправдываться, становилось почему-то очень стыдно.
Дина Юсупова
Пятница
Фото: андрей кобылко
№ 18 (55) 18 мая 2007
http://friday.vedomosti.ru/article....2007/05/18/9658