Неосоциализм Ху Цзиньтао и современная идеология КНРПоследние полтора десятилетия прошли для Китая под лозунгом ускоренного развития рыночной системы. Результатом подобного форсирования процессов стало изменение самой социальной структуры, в которой «народные массы», служившие прежде опорой партийной власти, утратили былое главенствующее положение, а общество подверглось жесткому имущественному расслоению. Все это вынудило компартию Китая скорректировать идеологические установки и выдвинуть новый лозунг о построении «социалистического гармоничного общества». «Полит.ру» публикует исследование Ольги Борох и Александра Ломанова «Неосоциализм Ху Цзиньтао и современная идеология КНР», в котором авторы подробно рассматривают общественно-политическую и экономическую обстановку в Китае за последние годы и анализируют реальные возможности КНР предложить развивающимся странам альтернативный путь рыночной модернизации, опробованный самим Китаем, и тем самым повысить свой международный престиж. Статья опубликована в последнем номере журнала «Pro et Contra» (2005. № 3 (30)), издаваемом Московским Центром Карнеги.
В начале октября 2005 года в Пекине состоялся 5-й пленум ЦК Коммунистической партии Китая 16-го созыва, посвященный обсуждению пятилетнего плана на 2006–2010 годы. Это был первый важный партийный форум, на котором китайский партийно-государственный руководитель Ху Цзиньтао выступал в качестве лидера-единоначальника, обладающего максимальной полнотой власти [1].
Рассуждения о том, что Ху Цзиньтао был бы рад осуществить радикальные реформы, но ему мешает «старая гвардия», более не имеют под собой серьезных оснований. Не сбылись надежды зарубежных аналитиков, мечтавших увидеть в Ху «китайского Горбачева». Напротив, при новом руководстве контроль над СМИ и изданием литературы, затрагивающей острые политические вопросы, стал даже строже, чем это было в 1990-е при Цзян Цзэмине.
Однако еще большим заблуждением была бы попытка представить Ху Цзиньтао косным и консервативным аппаратчиком, который стремится избежать перемен. Власть решительно не допускает открытого спора о проблемах перехода страны к многопартийной парламентской демократии, она жестко ограничивает обсуждение трагических страниц недавней истории, включая события мая-июня 1989 года на площади Тяньаньмэнь. Вместе с тем запреты на упоминание ряда политических и исторических проблем уживаются с растущей откровенностью при анализе социально-экономической ситуации в Китайской Народной Республике. Вопросы острого имущественного расслоения, коррупции, экологического и сырьевого кризиса обсуждаются открыто. Китайские СМИ избегают возлагать вину за возникшие проблемы на прежних лидеров страны, но при этом обнародуют все больше тревожных цифр [2].
На долю председателя Ху выпала трудная задача смены модели реформ, разработанной четверть века назад Дэн Сяопином. Именно эта тема стала главной в коммюнике упомянутого пленума ЦК КПК, призвавшего «изменить взгляд на развитие» и «создать новую модель развития». Приступая к «реформированию реформ», китайские власти концентрируют идеологические усилия на двух основных направлениях: это пропаганда нового, социально справедливого экономического курса и борьба с либеральной идеологией, воспринимаемой как вызов политической устойчивости КНР.
Гармония для Поднебесной
Хотя официальный курс правящей компартии на построение социализма в годы реформ формально не менялся, реальная политика последнего десятилетия ХХ века поставила рыночную эффективность выше распределительной справедливости. Ху Цзиньтао и премьер Вэнь Цзябао пытаются исправить диспропорции, накопившиеся в период ускоренного развития рыночной системы. Политика элитарного авторитаризма 1990-х способствовала формированию новой социальной структуры, в которой «народные массы», служившие прежде опорой партийной власти, утратили былое главенствующее положение. Появление в обществе высших и низших слоев, имущественное расслоение, формирование групп с различными интересами, готовых добиваться собственной выгоды в ущерб другим, – все это побудило новые власти КНР перевести тему сбалансированного развития экономики на более высокий концептуальный уровень.
Появился новый лозунг строительства «социалистического гармоничного общества», который вошел в официальную политическую лексику в конце 2004 года. В первой половине 2005-го он занял во внутрикитайской пропаганде ведущее место; и решения октябрьского пленума ЦК КПК закрепили эту тенденцию. Власть признала, что возникшая в конце 1970-х годов модель Дэн Сяопина, ориентированная на «опережающее обогащение» наиболее активной части общества и поддержание высоких темпов роста ВВП, уже исчерпала свой потенциал. Пришло время обратить внимание на качество роста, попытаться сгладить социальные противоречия, дать сотням миллионов китайцев доступ к бесплатному среднему образованию и недорогому здравоохранению, позаботиться о сохранении окружающей среды, снизить расход энергии и сырья.
Еще в сентябре 2004-го 4-й пленум ЦК КПК 16-го созыва провозгласил, что социальной базой компартии является общество, в котором весь народ способен полностью реализовать свои возможности, чтобы каждый человек получил свою долю и все жили в гармонии друг с другом. Власти сообщили, что и впредь собираются защищать «развитие жизненных сил» передовых регионов и тех отраслей экономики, которые обладают конкурентными преимуществами, а также социальных групп, обогатившихся первыми в соответствии с заветами Дэн Сяопина. Но уже настало время позаботиться об отстающих районах и отраслях, о бедствующих социальных группах. Чтобы избежать социального взрыва, КПК призывает общество всеми силами ратовать за сплоченность и взаимопомощь, поощрять «хорошее поветрие поддержки бедных», выступать за создание между людьми атмосферы равенства и любви, спаянности и гармонии. При этом власти признали необходимость согласования различных интересов, существующих внутри общества, и формирования механизмов, которые позволяли бы социальным группам отстаивать свои интересы «разумным правовым» путем без ущерба для стабильности в обществе [3].
В феврале 2005 года Ху Цзиньтао выступил перед руководящими кадровыми работниками провинциального уровня с речью, в которой попытался выделить основные характеристики «гармоничного общества». Их оказалось шесть: демократическая правовая система, равенство и справедливость, доверие и дружба, наполнение [общества творческой] жизненной силой, стабильность и упорядоченность, гармоничное сосуществование человека и природы. Октябрьский пленум 2005-го зафиксировал эти шесть аспектов «гармоничного общества» в качестве основополагающей партийной установки, задающей тон в кампании по пропаганде нового лозунга.
Заметим, что и при Цзян Цзэмине в Китае часто говорили об «управлении страной на основе закона и морали», о «программе строительства гражданской нравственности». Идея приоритета стабильности была краеугольным камнем элитарного авторитаризма 1990-х годов. Однако в китайской идеологии весьма важно, как именно расставлены акценты в официозной комментаторской литературе, истолковывающей для масс политику властей [4]. В разъяснениях новой политики подчеркивается особая важность идеалов равенства и справедливости.
Ключевыми лозунгами правления Ху Цзиньтао стали «всесторонность», «сбалансированность» и «справедливость». Власти избегают прямых противопоставлений, однако выступающие в СМИ эксперты и комментаторы недвусмысленно сравнивают новые приоритеты с «односторонностью», «несбалансированностью» и «несправедливостью» политики прошлого десятилетия. Вместо старого курса на «опережающее процветание» для самых ловких и предприимчивых власти обещают создать условия для «совместного процветания» всех китайцев.
С известной долей упрощения инновации Ху Цзиньтао можно назвать «неосоциалистическими». Они строятся на подчеркнутом внимании к интересам «слабых групп», проигравших от реформ или получивших от них ничтожные выгоды. Одновременно в пропаганде усилилась старая консервативная тема противодействия «чуждой идеологии», способной расшатать устои китайской однопартийной системы и привести ее к краху подобно тому, как это произошло с КПСС. В новой линии можно услышать отголоски эгалитаризма 1950–1970-х, но она существенно отличается от «старосоциалистической» политики Мао Цзэдуна четким подтверждением курса на развитие рыночной экономики и участие Китая в экономической глобализации.
Стилистика лозунгов Ху Цзиньтао во многом сближается с традиционной конфуцианской идеологией отношения к «народу как основе», которая требовала от правителя неустанной заботы о материальной стороне жизни подданных, дабы заполучить «сердце народа» и обеспечить в государстве стабильность и гармонию. Призыв Ху Цзиньтао к правящей элите «использовать власть для народа, соединить чувства с народом и помышлять об интересах народа» уже получил неофициальное прозвание «новых трех народных принципов». Это связывает нынешние власти с наследием основателя демократической Китайской республики Сунь Ятсена – автора изначальных «трех народных принципов» (национализм, народовластие и народное благосостояние).
Идеология КПК более не акцентирует ни идеи классовой борьбы, несовместимые с построением рыночной экономики, ни идеи интернационализма, противоречащие националистической программе построения «специфически китайского социализма». За годы реформ западный марксизм как учение об общемировой миссии пролетариата по освобождению всех трудящихся от власти капитала превратился в Китае в сложное переплетение идеологических установок. Марксизм-ленинизм составляет ныне лишь четвертую часть официальной идеологии КПК. Остальные три четверти состоят из идейно-теоретического наследия китайских руководителей: это революционно-националистические «идеи Мао Цзэдуна», рыночная реформаторская «теория Дэн Сяопина» и «важные идеи тройного представительства» эпохи Цзян Цзэминя, обосновывающие политическую интеграцию китайских предпринимателей в ряды «строителей социализма».
Теперь к этим руководящим идеям все чаще добавляется «гармоничное общество». Если Ху Цзиньтао останется на посту генерального секретаря до XVIII съезда партии, который должен состояться осенью 2012 года, то эта формулировка также имеет шанс быть канонизированной и включенной в партийный устав. Отметим, что политика нового лидера была весьма последовательной: он призывает партийных аппаратчиков к скромности и служению народу с первых недель пребывания на посту генсека ЦК КПК. Идея сочетания экономического роста с восстановлением элементов социальной справедливости находит позитивный отклик среди простых людей, что помогает утверждению «неосоциализма» как части современной официальной идеологии Компартии Китая.
Неолиберализм не пройдет
Китайская интеллигенция начала обсуждать проблемы реформ еще в 1980-е годы. Споры того десятилетия были окрашены в мировоззренческие тона, из-за чего позднее их назовут «метафизическими» дебатами об абстрактных «-измах» [5]. Курс реформ то и дело пытались соотнести с общими социальными и политическими концепциями: социализм или капитализм, авторитаризм или либерализм, рыночная или плановая экономика. Яркими страницами китайской интеллектуальной истории 1980-х стали споры о гуманизме и отчуждении человека при социализме, об открытии традиционной китайской культуры внешним влияниям. Хотя власти часто реагировали на выступления интеллигенции с чрезмерной жесткостью, общим фоном для официального и неформального дискурса тех лет служило отрицание маоистской модели социализма. Правящая партия была озабочена созданием идеологически непротиворечивого объяснения происходящих перемен, – чтобы курс реформ не подрывал легитимность ее правления.
Трагические события 1989 года и распад СССР стали для китайской элиты большим потрясением, стимулировавшим поворот к авторитарно-консервативным ценностям. В 1990-е стремление интеллигенции к разрушению старых институтов и отказу от традиционной культуры угасло из-за опасений вместо свободы и процветания получить коллапс системы, хаос и экономический спад. Китайские споры о том, являются ли проводимые реформы социалистическими или капиталистическими, сошли на нет после того, как в 1992 году власти провозгласили курс на построение социалистической рыночной экономики. Оставив мировоззренческие дебаты, интеллигенция занялась обсуждением конкретных аспектов преобразований внутри имеющейся системы. Эпоха «-измов» временно завершилась, уступив дорогу десятилетию «споров о проблемах».
Дискуссии 1990-х стали профессиональными и специализированными, что сделало их непонятными и скучными для широких масс. В последнее десятилетие прошлого века китайская интеллигенция утратила влияние на общество, усилив свое воздействие на власть. Правящая элита приблизила интеллигенцию к себе и приступила к налаживанию взаимодействия между экспертным сообществом и властью. Компартия так и не допустила интеллигенцию к процедуре принятия политических решений, но стала более внимательно и заинтересованно выслушивать ее советы, все активнее приглашая экспертов на стадии предварительного обсуждения проблем. Власть поощряет академические дискуссии, дает представителям разных школ и течений возможность издавать книги, публиковать статьи в периодике, выступать на конференциях.
Однако на рубеже веков часть интеллигенции вновь заинтересовалась «метафизическими» проблемами развития страны, поставив под сомнение избранную модель реформ. На фоне обострения социально-экономических противоречий в конце 1990-х годов в Китае появились оппоненты власти в лице «новых левых» [6]. Они заявили, что в годы реформ компартия взяла на вооружение либеральную экономическую политику, позабыв о слабых и бедных. «Новые левые» выступают против либерализма и решительно отвергают попытки объяснить нарастание социальных издержек реформ «пережитками социализма» или недостатком рыночных свобод.
«Новые левые» не ставят под сомнение необходимость могущественного государства, но ждут от него большей социальной заботы о простых людях. Они выступают против западной модели глобализации и видят главную угрозу не в распространении демократической идеологии, «опасной» для внутренней стабильности Китая, а в экономическом порабощении страны международным капиталом. Утопический и декларативный характер позиции «новых левых» не лишает ее привлекательности в глазах «слабых групп» китайского общества, проигравших от реформ.
На начальном этапе реформ в 1980-е главными критиками рыночных преобразований в КНР были левые силы ортодоксального толка. На рубеже веков в китайской экономической мысли возникло так называемое «неосновное течение», которое пытается бросить вызов «дискурсивной гегемонии» неолибералов [7]. Публицистические статьи представителей «неосновного течения» невозможно встретить в профессиональных экономических журналах КНР, ориентирующихся на строгие западные стандарты формализации и математизации экономического знания. Им по большей части закрыт доступ и на страницы партийных теоретических изданий, переставших служить трибуной для дискуссий и выступающих в роли проводника одной нормативной точки зрения. Однако ряд общественно-политических журналов регулярно публикуют выступления представителей этого течения, например пекинский ежемесячник «Ду шу» («Чтение книг»), популярное экономическое издание «Цзинцзисюэ чацзо» («Чайная комната экономистов»). Тексты выступлений на конференциях публикуются и в многочисленных газетах экономического профиля. Тираж издания большого значения не имеет, поскольку все интересные материалы тут же распространяются в Интернете. Кроме того, в Китае регулярно издаются сборники статей о наиболее заметных экономических дискуссиях, а также подборки публикаций представителей различных направлений китайской экономической мысли.
Сторонники «неосновного течения» близки по взглядам к «новым левым». Они полагают, что представители господствующего «основного направления» защищают лишь тех, кто выиграл от преобразований: предпринимателей, правительственных чиновников, ученых. Экономисты «неосновного направления» подчеркнуто заботятся о рабочих и крестьянах, мало выигравших от реформ, выступают на стороне «слабых групп». Их волнуют проблемы справедливости и равенства, они предупреждают, что интересы иностранного монополистического капитала вступают в конфликт с долгосрочными интересами китайского народа.
Пользующиеся поддержкой власти и бизнеса китайские экономисты-либералы, по утверждению последователей «неосновного течения», выступают от лица «компрадоров» и хотят уничтожить само понятие «национального производства» [8]. Они полагают, что новые группы власти уже сформировались и некоторые люди, «опираясь на власть и силу международного капитала, хотят поглотить богатства китайского народа, способствуют распаду Китая». Теоретик «неосновного течения» экономист Цзо Дапэй предостерегает, что в случае дальнейшего распространения в стране неолиберальной идеологии меньшинство получит возможность свободно расхищать богатство, пренебрегая интересами государства и большинства людей, а международный капитал сможет бесконтрольно извлекать в Китае прибыли [9].
При этом представители «неосновного направления» не возлагают ответственность за распространение неолиберальной идеологии на руководство КПК, заявляя, что это дело рук международного капитала. К примеру, они всерьез утверждают, что правые силы США и Великобритании с помощью разведки специально заслали в Гонконг известного либерального экономиста китайского происхождения Чжан Учана, поручив тому «увести китайские реформы в ошибочном направлении». Экономист «неосновного течения» Ян Фань полагает, что международный капитал специально поддерживает интерес общества к либеральным экономистам, рассчитывая тем самым облегчить пропаганду идей «шоковой терапии». По его мнению, в глобальную «ось шоковой терапии» входят Джеффри Сакс из Гарвардского университета, Милтон Фридмен из Чикагского университета, крайне либеральные экономисты, к числу которых относится Чжан Учан [10], а также МВФ и расположенные в Гонконге международные рейтинговые агентства.
С приходом к власти Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао китайское руководство все чаще обращается к тем вопросам, которые поставлены «новыми левыми». Безусловно, главным стимулом к формированию официозного «неосоциалистического» проекта стали серьезные социально-экономические проблемы развития страны. Но идеологический вызов со стороны неофициальных левых интеллектуалов также сыграл свою роль: правящая компартия не хочет, чтобы ее считали покровителем неолиберализма, опасаясь дальнейшего ослабления марксистско-маоистских идеологических устоев, которые составляют основу легитимности коммунистического правления.
Новое руководство развернуло кампанию критического изучения неолиберализма. На уровне официального обществоведения он рассматривается как опасное течение, закрепляющее на интеллектуально-теоретическом уровне мировое господство монополистического капитала. При этом власти умело перенаправили острие полемики с китайских проблем на Латинскую Америку и бывший СССР, утверждая, что эти регионы превратились в «зоны бедствия» из-за американской политики навязывания либеральной модели другим странам. В июле 2003 года в Академии общественных наук (АОН) Китая была создана специальная исследовательская группа по проблемам неолиберализма во главе с заместителем секретаря АОН Хэ Бинмэном. В нее вошли ученые, занимающиеся вопросами экономической теории, исследователи западной экономической мысли, а также специалисты по проблемам Латинской Америки, России, США и Европы.
Отправной точкой для их работы стало признание того, что неолиберализм уже проник в Китай. Эта идеология быстро меняется, но китайские экономические и теоретические круги ее недопонимают. Было признано, что в КНР есть расхождения и в оценке неолиберализма: одни ученые его полностью отвергают, другие видят в нем чудодейственное средство и предлагают использовать для дальнейшего проведения реформ. Через год АОН Китая подготовила книгу «Анализ неолиберализма», в которой было заявлено, что современный неолиберализм противостоит кейнсианству и выражает стремление «превратить государственно-монополистический капитализм в международный монополистический капитализм» [11].
Хэ Бинмэн подчеркнул, что в 1970-1980-е началось глобальное распространение неолиберализма, который постепенно превращался из теории в политику и идеологию и «стал важной составной частью продвигаемой американским и английским монополистическим капиталом единой глобальной теоретической системы» [12]. Реализация этого курса в развивающихся странах привела к углублению имущественного расслоения, росту бедности и ослаблению экономического суверенитета. По мнению профессора Хэ, Китаю не следует отказываться от участия в экономической глобализации, но при этом «необходимо быть бдительными по отношению к стоящей за ней глобальной экспансией неолиберализма и монополистического капитала» [13].
В связи с публикацией книги о неолиберализме АОН Китая провела в июне 2004 года в Пекине научную конференцию с участием ответственных работников Отдела пропаганды ЦК, Центральной партийной школы и других организаций. Мероприятие было призвано подтвердить высокую научную и идейную ценность книги, а также призвать к ее активному распространению среди руководящих работников. На конференции ученые заявили, что неолиберализм – это «теоретическое проявление идеологии глобализации международного монополистического капитала, его главная цель – расчленение национальных государств в интересах расширения пространства для монополистического капитала» [14]. Непонимание этого способно привести к ошибкам «в теории и в политическом курсе». Было подчеркнуто, что «ЦК КПК уделяет особое внимание исследованию проблемы неолиберализма», тогда как китайские «работники философии и общественных наук должны активно действовать, ответить контрударом на вызов теории неолиберализма в адрес марксизма, чтобы укрепить руководящие позиции марксизма в сфере идеологии, философии и общественных наук» [15].
В начале 2005 года бывший ректор Пекинского университета У Шуцин опубликовал в главном партийном теоретическом журнале «Цюши» статью под красноречивым заголовком «Два типа реформ, два типа результатов». Напомнив основополагающий лозунг китайских реформ «практика – единственный критерий истины» [16], профессор У заявил, что практика более десятка лет реформ в Китае, в бывшем СССР и в странах Восточной Европы стала наглядным примером пагубности неолиберальных рецептов. Реформы в бывшем СССР и в странах Восточной Европы, проводившиеся в соответствии с предписаниями западного неолиберализма, развеяли миф о том, что только приватизация может повысить экономическую эффективность. Напротив, реформы социалистической рыночной экономики в КНР добились признанных в мире успехов, доказав правильность современного китайского марксизма – теории Дэн Сяопина и важных идей «тройного представительства». «Это две разные теоретические основы и направляющие идеи, две разные по характеру реформы, результаты которых резко различаются, поэтому истина и ложь должны быть чрезвычайно ясными» [17], – заключил У Шуцин.
Менеджерская приватизация и проблема справедливости
Важной вехой на пути развития дискуссий в Китае об эффективности и справедливости стали вспыхнувшие в 2004-м критические дебаты китайских экономистов о непрозрачных схемах приватизации государственного имущества, используемых управленцами госпредприятий. Участников этой дискуссии объединило стремление защитить интересы слабых социальных групп, лишенных доступа к дележке государственной собственности. В центре внимания оказалась проблема МВО (сокр. от англ. management buyout), то есть приобретения менеджерами контрольного пакета акций своей компании. Обсуждение начиналось как попытка критического взгляда на проблемы реформирования госпредприятий, но вскоре оно переросло в масштабные дебаты о социальной справедливости. К спору экономистов подключились историки, юристы и социологи; благодаря Интернету дискуссия оказалась в центре внимания широких слоев китайского общества.
Летом 2005 года правительство КНР сообщило, что число пользователей Интернета в стране превысило 100 млн человек. Интерес этой образованной и сравнительно обеспеченной социальной группы к проблеме МВО связан с массовым увлечением игрой на фондовом рынке, благодаря чему среди китайцев появилось много мелких акционеров. Интернет стал важной трибуной для споров о современных проблемах КНР. Хотя политические ограничители действуют и в китайском виртуальном пространстве, оно допускает бóльшую открытость и многообразие мнений, чем печатные издания.
Инициатором дискуссии стал профессор Китайского университета в Гонконге 49-летний Лан Сяньпин (Larry Lang). Уроженец Тайваня и обладатель докторской степени бизнес-школы Вортон Пенсильванского университета, Лан получил известность как опытный специалист по фондовым рынкам и корпоративному управлению. В начале 2000-х годов он подключился к изучению проблем фондового рынка КНР и выступил с предложениями по защите прав мелких акционеров, которые в ответ дали профессору уважительное прозвище «контролер Лан».
Летом 2004-го Лан Сяньпин опубликовал серию статей, в которых показал, какими путями государственная собственность переходит в частные руки в ходе реформирования предприятий. Объектом его критики стали три известные компании – Haier (бытовая техника), TCL (электроника) и Greencool (хладагенты), что многократно усилило общественный резонанс выступления. Оказалось, что эти предприятия, считавшиеся в Китае образцом реформирования и пользовавшиеся благосклонностью властей и официальных СМИ, использовали непрозрачные схемы для превращения государственного имущества в частное.
Бурная реакция на публикации Лан Сяньпина связана и с его особым местом в среде китайских интеллектуалов: он этнический китаец, но не с материка. Следовательно, он не включен в сложившиеся внутри КНР взаимоотношения науки и власти, свободен от стереотипов, в том числе идеологических. С другой стороны, Лан Сяньпин может говорить о проблемах Китая, как выходец из «свободного мира» рыночной экономики, профессионально анализирующий финансовую отчетность проблемных компаний.
Отдельные защитники менеджерской приватизации поставили вопрос о недопустимости вмешательства чужаков в китайские реформы, заговорив о «бесстыдстве» движимого тщеславием Лан Сяньпина, который берется обсуждать то, что не касается его лично [18]. Однако позиция Лана как независимого и влиятельного эксперта стала важной поддержкой не только для миноритариев, обеспокоенных судьбой своих акций, но и для идейных защитников интересов «слабых групп». Лан Сяньпин поставил под сомнение применяемые в Китае методы реформирования госпредприятий с помощью инструментов МВО, приводящие к переходу госимущества в частные руки по заниженной цене. Заодно Лан выступил против мифа о хронической и неизлечимой неэффективности госпредприятий. Подлинная проблема, по его мнению, состоит в отсутствии должного контроля над менеджментом.
Необходимо напомнить, что экономические реформы 1990-х годов прошли в КНР под лозунгом «не спорить», который выдвинул в 1992-м сам Дэн Сяопин. Желая защитить намеченные им рыночные преобразования от нападок ортодоксальных коммунистических идеологов, он провозгласил: «Не вести дискуссий – это мое изобретение… Начнешь спорить – и все осложняется, время утрачивается, ничего не удается завершить» [19]. Критиков левого толка заставили молчать, но в последнее десятилетие ХХ века в Китае на фоне динамичного взлета экономики мало кто об этом сожалел. Стоит отметить, что неолибералы успешно обошли в 1990-е годы официальный идеологический запрет на дискуссии по проблеме приватизации, использовав для обоснования идеи разгосударствления экономики широкое обсуждение теории прав собственности Роналда Коуза.
Лишь в последние годы быстрое имущественное расслоение и углубление социальных противоречий заставили китайскую элиту задуматься о том, что дискуссии все-таки нужны, поскольку монопольное положение негласно санкционированных властью либеральных экономических установок может сделать реформы однобокими и повредить интересам устойчивого развития страны. Хотя в КНР по-прежнему не используется политически неприемлемое слово «приватизация», государство неуклонно сокращает свое вмешательство в экономику, а его бывшие активы незаметно для общества переходят в частные руки. В этом контексте вполне можно согласиться с китайскими исследователями, которые считают спор вокруг выкупа акций менеджерами «крупной схваткой в китайских идейных кругах в начале XXI века», которая «окажет влияние на содержание, методы и направление следующего этапа реформирования предприятий и, как следствие, на реформы и развитие китайской экономики и общества» [20].
Представители «основного направления» экономической науки отнеслись к разоблачениям Лан Сяньпина с большой настороженностью. На научной конференции по проблемам реформирования государственного сектора экономики заместитель директора Института предприятий Центра исследований развития при Госсовете КНР Чжан Вэнькуй раскритиковал Лана за призывы прекратить реформу прав собственности на госпредприятиях. По его мнению, остановка реформы нанесет народу еще больший ущерб, чем ее продолжение, поэтому надо лишь сосредоточить усилия на упорядочении этого процесса. Чжан Вэнькуй сказал, что не является приверженцем менеджерских выкупов, признав, что МВО часто используется для покупки государственного имущества по низкой цене. Однако в Китае долгое время царила уравниловка и топ-менеджеры госпредприятий не получали достойного вознаграждения, а поэтому, по его словам, предоставление им преимуществ в покупке акций «рационально».
Относящийся к мейнстриму китайской экономической мысли профессор Чжан Вэйин отметил, что условия для ведения бизнеса в КНР становятся все лучше. Одновременно он признал, что общественное мнение относится к предпринимателям все хуже, а развитие частных предприятий чаще рассматривают как последствие разграбления госимущества. Однако уход государства из сферы экономики и его замещение частным предпринимательством представляет собой процесс создания богатства, а не его раздела. Чжан Вэйин уверен, что продажа госпредприятий в частные руки не обязательно означает, что государство окажется в убытке, поскольку сделка может быть взаимовыгодной. О выступлениях Лан Сяньпина он отозвался с неодобрением. У Чжан Вэйина вызывает опасения ситуация, когда «некоторые ученые», объединившись с массами «под флагом научной свободы, защиты госимущества, защиты прав мелких и средних акционеров, всеми силами отрицают реформирование госпредприятий последних десяти лет, реформу системы прав собственности, отрицают [роль] отряда наших предпринимателей» [21].
Представители господствующего течения осудили Лан Сяньпина за попытки перейти от анализа действий менеджеров трех известных компаний, присвоивших государственное имущество, к отрицанию реформы прав собственности в масштабах всей страны. Критики отмечали, что включение КНР в мировую экономику требует повышения конкурентоспособности и тут главные надежды можно возлагать лишь на негосударственный сектор. Неолибералы напоминали, что в 1990-е годы в Китае уже была безуспешная попытка усовершенствовать систему управления на госпредприятиях. «Утечка» госимущества в ходе реформ действительно происходит, но с этим нужно смириться как с неизбежной платой за ускорение перехода от старой экономической системы к новой. Защитники выкупа акций менеджерами образно сравнили госимущество с мороженым в жаркий летний день: чем ждать, пока оно растает и пропадет, лучше поскорее подарить его другим людям [22].
«Спор об MBO» приобретает особый смысл в контексте «неосоциалистического» поворота Ху Цзиньтао. Один из критиков Лан Сяньпина прямо указал на связь дискуссии с новыми акцентами в позиции китайских властей, заметив, что выступление Лана «соответствовало основополагающей политике государства, которая состоит в заботе о слабых группах», благодаря чему оно «вызвало широкий отклик различных общественных слоев» [23]. Опросы, проведенные популярными информационно-поисковыми порталами китайского Интернета «Сина» и «Соху» показали, что после критического выступления «неолиберала» Чжан Вэйина на его стороне было лишь 10 проц. респондентов, тогда как на стороне Лан Сяньпина – 90 проц. [24].
На помощь Лан Сяньпину поспешили представители «новых левых», поддержавшие его попытку отстоять социальную справедливость. Цзо Дапэй из Института экономики АОН Китая заявил, что выводы гонконгского эксперта правильны, а реформа прав собственности на госпредприятиях в действительности представляет собой раздел имущества государства, осуществляемый небольшой кучкой людей. «Я хочу ударить в набат во имя китайского народа: имущество народа и его будущее в опасности! В Китае не только появилось много “предпринимателей” наподобие российского Ходорковского, к нам идут и опасные люди, похожие на итальянского премьера Берлускони! Они хотят не только разграбить общенародное богатство, но и заполучить политическую власть, что станет угрозой для любой современной демократии. Мы стоим не только перед реальным капитализмом, но и перед самым коррумпированным черным капитализмом, где чиновники, состоящие в сговоре с бизнесом, обладают властью и богатством, владеют всем. Нам нужны не только китайский Путин и серьезная борьба с богатыми, обогатившимися на разграблении народа. Надо по-настоящему рассчитаться с теми, кто грабит народное имущество под предлогом “реформы системы”, с коррумпированными чиновниками, которые проталкивают капитализм для власти и знати, с теми, кто сознательно поддерживает разграбление общественного богатства. Нельзя больше терпеть их грабительские преступления, надо вернуть назад народное имущество, вернуть народную власть!» [25].
Цзо Дапэй назвал ошибкой использование MBO при реформировании госпредприятий. Высмеивая позицию неолибералов, он сравнил управленцев с домработницей, присваивающей имущество семьи. «Младший член семьи говорит: “Надо наказать эту домработницу, уволить ее или сдать в полицию”. Старший отвечает: “Неправильно, вы такие глупые, у вас нет опыта. Почему работница ворует? Это происходит потому, что вещи в нашем доме не принадлежат ей. Чтобы решить проблему, надо отдать ей домашние вещи”. Люди, которые сейчас говорят у нас о реформировании госпредприятий, придерживаются такой же логики» [26].
«Спор об МВО» обозначил сложный выбор будущего пути развития Китая. Рассудительные неолибералы считают главной целью эффективность во имя экономического развития, полагая, что если материальных благ, доступных для дележа, станет больше, это позволит избежать вспышки народного недовольства. Эмоциональные «новые левые» считают, что превыше всего равенство и справедливость. Реализация их идеалов на практике грозит снизить эффективность китайской экономики, но и в этом случае был бы возможен позитивный результат – снизится накал социальных протестов, будут смягчены последствия имущественного расслоения.
Но еще есть третий, тупиковый путь построения капитализма латиноамериканского типа, который более всего тревожит китайские власти и экспертное сообщество. На этом пути не будет в Китае ни эффективности, за которую сражаются неолибералы, ни социальной справедливости, о которой мечтают «новые левые». Вместо этого коррумпированный альянс власти и капитала обречет страну на длительную стагнацию и хроническую нестабильность.
Перед лицом этой опасности защитники эффективности и сторонники справедливости могут выступать как союзники. «Новые левые» критикуют социальные недостатки рыночного капитализма, неолибералы связывают возникновение несправедливости с чиновничьим злоупотреблением властью и обменом ее на деньги. Их позиции не исключают друг друга, поскольку Китаю нужно преодолеть издержки как политической монополии власти, так и экономической монополии капитала.
Влиятельный 82-летний экономист Лю Гогуан отметил, что выдвинутая новым китайским руководством задача построения «гармоничного социалистического общества» не может быть реализована без адекватного урегулирования отношений между экономической эффективностью и социальной справедливостью. Он позитивно оценил «спор об МВО» как вклад в обсуждение этой проблемы.
По мнению профессора Лю, развернувшаяся дискуссия повлияла на принятие решений о дальнейшем реформировании госпредприятий. Расследование, проведенное Комитетом по контролю и управлению государственным имуществом, выявило крупномасштабную «утечку» собственности в ходе менеджерских выкупов. С 2005 года крупным госпредприятиям было запрещено передавать управляющим права на госимущество, а средним и малым предприятиям позволено осуществлять такую передачу только под строгим контролем соответствующих ведомств. Лю Гогуан считает, что это решение можно рассматривать как отклик власти на мнение общества. «В целом в итоге этой дискуссии – как с точки зрения общественного мнения, так и принятия решений – на весах эффективности и справедливости была увеличена доля справедливости и немного скорректирован прежний односторонний уклон [в сторону эффективности]», – заключил ученый [27].
Интеллигентская шерсть на пролетарской коже
При новом руководстве в КНР прозвучала острая критика претензий на участие в формировании государственной политики со стороны «публичной интеллигенции». Китайская трактовка этого иностранного термина (public intellectuals) носит весьма широкий характер. К «публичной интеллигенции» там относят не только интеллектуалов из академических кругов, но и представителей СМИ, активистов неправительственных организаций, юристов, кинорежиссеров и даже известных эстрадных звезд. Судя по всему, столь широкая трактовка была вызвана влиянием традиционного представления о «работниках умственного труда», выделяемых среди прочих трудящихся.
Вопрос о влиянии интеллектуальной элиты на китайское общество обсуждался на протяжении всей новой истории Китая, а проблема общественно-политического статуса образованных «служилых» (ши) поднималась еще в глубокой древности в эпоху Сражающихся царств (V–III вв. до н. э.). Однако созвучная этим темам современная концепция «публичной интеллигенции» была заимствована из западной социологии. На Западе эту проблему начали обсуждать еще в 1970-е годы, теперь она вызвала интерес и внутри Китая. Жесткие заявления о недопустимости отрыва «публичной интеллигенции» от «масс» отразили не только стремление властей защитить свои позиции от возможных посягательств, но и накопившееся за годы реформ недоверие простого народа к позабывшей о нем элите.
Катализатором споров стала публикация в сентябре 2004 года тематического выпуска популярного гуанчжоуского еженедельника «Наньфан жэньу чжоукань» [28]. Изначально эта акция носила коммерческий характер. Китайские периодические издания действуют в условиях рынка, при этом сохранение идеологических ограничителей не избавляет их от напряженного соперничества за симпатии читателей. Появляющиеся с конца 1990-х в местном издании Forbes списки китайских богачей до сих пор вызывают в обществе значительный резонанс. Полагая, что интерес образованной аудитории не ограничивается списками миллиардеров и миллионеров, «Наньфан жэньу чжоукань» последовал примеру британского журнала Prospect и обнародовал собственный список 50 наиболее влиятельных представителей «публичной интеллигенции» Китая. В него попали люди, которые не только отличаются высоким профессионализмом в своей сфере деятельности, но и высказывают собственное мнение по поводу проблем общества в целом, выдвигают свои предложения и участвуют в общественной жизни.
Авторы публикации подчеркивали, что в Китае наступила эпоха, когда ряды интеллигенции ширятся, однако «публичных интеллигентов» становится все меньше. Появилось много докторов и профессоров, но немногие из них готовы пожертвовать чем-либо ради справедливости и поступать по совести. Огромное число статей и книг пишется ради получения выгод, их авторы не хотят видеть проблемы, которые затрагивают интересы большинства людей. «Список 50» был призван продемонстрировать, что в Китае еще не перевелись интеллигенты, способные вдохновлять сердца людей. Особой похвалы удостоились инициатор «спора об МВО» Лан Сяньпин, экономист У Цзинлянь, выступивший с предупреждением о манипуляциях на рынке акций, историк Цинь Хуэй, указавший на серьезные проблемы, возникающие в ходе налоговой реформы в деревне [29].
После публикации в журнале «список 50» попал в Интернет, что стимулировало широкое обсуждение вопроса о том, кто же сегодня может повлиять на развитие Китая. В откликах в Интернете и на страницах печатных СМИ отмечалось, что влияние того или иного представителя образованной элиты в своей сфере деятельности вовсе не означает его влияния на судьбы всей страны. Интеллигенция может «влиять на Китай», когда ее идеи «превращаются в общественную политику или когда они становятся основанием для разработки отдельных положений законов» [30]. В этом контексте «публичный интеллигент» характеризуется как человек, способный увидеть проблему или скрытую опасность там, где другие ее пока не видят.
Официальные СМИ откликнулись на этот спор с неожиданной резкостью. В ноябре 2004 года в шанхайской партийной газете «Цзефан жибао» появилась установочная статья, которая вскоре была перепечатана в центральной «Жэньминь жибао» [31]. В ней было заявлено, что заимствование «заморского» термина «публичная интеллигенция» и составление по западному образцу каких-то списков на деле противопоставляют интеллигенцию партии и народным массам. Пропагандисты концепции «публичной интеллигенции» выступают за то, чтобы интеллигенция была независимой и критически настроенной и при этом не принадлежала ни к какому классу или группе. Однако на самом деле интеллигенция – это часть рабочего класса, это элемент народных масс, это группа, руководимая партией: «Коль кожи нет, на чем держаться волосам?». Ценность современной интеллигенции состоит в служении социализму и народным массам, тогда как за якобы «независимыми» интеллигентами скрываются определенные группы интересов: «Эту тайну сейчас знает любой прохожий, не стоит больше говорить об этом».
Автор публикации обвинил сторонников концепции «публичной интеллигенции» в принижении роли народных масс, будто бы неспособных самостоятельно говорить о своих интересах. Страдают от этого и сами интеллигенты: пытаясь стать «всемогущими» и претендуя на роль «идейных вождей» масс, они отрываются от профессии, вмешиваются в дела, в которых не разбираются, становятся звездами телевидения и СМИ, «устраивают шоу». «Совершенно очевидно, что такая теория “публичной интеллигенции” ведет интеллигенцию по ложному пути», поэтому главное, заключил автор из «Цзефан жибао», – сохранять трезвость и твердость, придерживаться руководящего положения марксизма, чтобы не заблудиться среди различных идейных течений.
Особо примечательно появление в установочной статье выражения о «коже и волосах», которое исторически восходит к древнекитайской летописи «Цзо чжуань». В новейшей истории Китая этот образ воспринимается прежде всего в контексте выступлений Мао Цзэдуна, который призывал интеллигенцию безоговорочно встать на сторону КПК. 13 октября 1957 года на 13-м заседании Верховного Государственного совещания Мао заявил: «“Коль кожи нет, на чем держаться волосам?” Я отмечал, что в Китае было пять кож. Старых три: империалистическая собственность, феодальная собственность и собственность бюрократическо-капиталистическая. В прошлом интеллигенция жила за счет этих трех кож. Кроме них, она кормилась еще за счет национально-капиталистической собственности и собственности мелких производителей, то есть мелкой буржуазии… За счет чего живет теперь интеллигенция? И демократические партии, и профессора, и ученые, и журналисты находятся на содержании у рабочего класса и коллективизированного крестьянства, они живут за счет общенародной и коллективной собственности – словом, за счет социалистической общественной собственности. Поскольку пяти старых кож уже нет, волосы сейчас летают в воздухе, а если они опускаются на новую кожу, то прирастают к ней пока непрочно. На эту новую кожу интеллигенция смотрит еще свысока: какой-то там пролетариат, какие-то там крестьяне-бедняки и низшие середняки, уж больно они темны, не знают ни астрономии, ни географии» [32].
Напоминание о политике Мао Цзэдуна в отношении интеллигенции носит в современном китайском контексте двойственный характер. С одной стороны, новые руководители страны пытаются сгладить последствия элитарного авторитаризма 1990-х, призывая к гармонизации общественных отношений и преодолению возникшего разрыва между элитой (в том числе интеллектуальной) и народными массами. Эти усилия находят в обществе поддержку и понимание.
В 1990-е годы в Китае сформировался союз элит – политической, экономической и интеллектуальной, сумевших согласовать свои интересы и разделить между собой выгоды от стабильности и развития. Вместе с тем определение баланса интересов этих трех сил еще не завершено. Политическая элита сохраняет за собой командные позиции и право определять положение двух других элит – экономической и интеллектуальной. Попытка интеллектуальной элиты повысить свой статус и забрать в явочном порядке часть функций политической элиты вызвала у властей негативную реакцию.
С другой стороны, китайское общество сильно изменилось. В рыночных условиях интеллигенция обрела альтернативную «кожу», то есть экономическую базу, что дает ей ощущение независимости и свободы. На этом фоне напоминания о временах Мао Цзэдуна, когда интеллигенция подвергалась гонениям и унижениям, вряд ли способны заставить современную образованную элиту добровольно отказаться от стремления занять лидирующие позиции в обществе.
Именно поэтому власти дали понять, что повышение материального положения интеллигенции не дает ей права предлагать собственные социально-политические альтернативы за пределами узких профессиональных сфер. В целях сохранения статус-кво была подтверждена старая официальная формулировка, закрепляющая социальную роль интеллигенции как «части рабочего класса». В начале 1980-х эта формулировка Дэн Сяопина повышала статус интеллигенции и мотивировала ее к активному участию в преобразованиях. Однако в современных условиях она утратила прежний позитивный смысл из-за неуклонного снижения общественного статуса рабочего класса.
http://polit.ru/research/2006/04/20/boroh.html
В начале октября 2005 года в Пекине состоялся 5-й пленум ЦК Коммунистической партии Китая 16-го созыва, посвященный обсуждению пятилетнего плана на 2006–2010 годы. Это был первый важный партийный форум, на котором китайский партийно-государственный руководитель Ху Цзиньтао выступал в качестве лидера-единоначальника, обладающего максимальной полнотой власти [1].
Рассуждения о том, что Ху Цзиньтао был бы рад осуществить радикальные реформы, но ему мешает «старая гвардия», более не имеют под собой серьезных оснований. Не сбылись надежды зарубежных аналитиков, мечтавших увидеть в Ху «китайского Горбачева». Напротив, при новом руководстве контроль над СМИ и изданием литературы, затрагивающей острые политические вопросы, стал даже строже, чем это было в 1990-е при Цзян Цзэмине.
Однако еще большим заблуждением была бы попытка представить Ху Цзиньтао косным и консервативным аппаратчиком, который стремится избежать перемен. Власть решительно не допускает открытого спора о проблемах перехода страны к многопартийной парламентской демократии, она жестко ограничивает обсуждение трагических страниц недавней истории, включая события мая-июня 1989 года на площади Тяньаньмэнь. Вместе с тем запреты на упоминание ряда политических и исторических проблем уживаются с растущей откровенностью при анализе социально-экономической ситуации в Китайской Народной Республике. Вопросы острого имущественного расслоения, коррупции, экологического и сырьевого кризиса обсуждаются открыто. Китайские СМИ избегают возлагать вину за возникшие проблемы на прежних лидеров страны, но при этом обнародуют все больше тревожных цифр [2].
На долю председателя Ху выпала трудная задача смены модели реформ, разработанной четверть века назад Дэн Сяопином. Именно эта тема стала главной в коммюнике упомянутого пленума ЦК КПК, призвавшего «изменить взгляд на развитие» и «создать новую модель развития». Приступая к «реформированию реформ», китайские власти концентрируют идеологические усилия на двух основных направлениях: это пропаганда нового, социально справедливого экономического курса и борьба с либеральной идеологией, воспринимаемой как вызов политической устойчивости КНР.
Гармония для Поднебесной
Хотя официальный курс правящей компартии на построение социализма в годы реформ формально не менялся, реальная политика последнего десятилетия ХХ века поставила рыночную эффективность выше распределительной справедливости. Ху Цзиньтао и премьер Вэнь Цзябао пытаются исправить диспропорции, накопившиеся в период ускоренного развития рыночной системы. Политика элитарного авторитаризма 1990-х способствовала формированию новой социальной структуры, в которой «народные массы», служившие прежде опорой партийной власти, утратили былое главенствующее положение. Появление в обществе высших и низших слоев, имущественное расслоение, формирование групп с различными интересами, готовых добиваться собственной выгоды в ущерб другим, – все это побудило новые власти КНР перевести тему сбалансированного развития экономики на более высокий концептуальный уровень.
Появился новый лозунг строительства «социалистического гармоничного общества», который вошел в официальную политическую лексику в конце 2004 года. В первой половине 2005-го он занял во внутрикитайской пропаганде ведущее место; и решения октябрьского пленума ЦК КПК закрепили эту тенденцию. Власть признала, что возникшая в конце 1970-х годов модель Дэн Сяопина, ориентированная на «опережающее обогащение» наиболее активной части общества и поддержание высоких темпов роста ВВП, уже исчерпала свой потенциал. Пришло время обратить внимание на качество роста, попытаться сгладить социальные противоречия, дать сотням миллионов китайцев доступ к бесплатному среднему образованию и недорогому здравоохранению, позаботиться о сохранении окружающей среды, снизить расход энергии и сырья.
Еще в сентябре 2004-го 4-й пленум ЦК КПК 16-го созыва провозгласил, что социальной базой компартии является общество, в котором весь народ способен полностью реализовать свои возможности, чтобы каждый человек получил свою долю и все жили в гармонии друг с другом. Власти сообщили, что и впредь собираются защищать «развитие жизненных сил» передовых регионов и тех отраслей экономики, которые обладают конкурентными преимуществами, а также социальных групп, обогатившихся первыми в соответствии с заветами Дэн Сяопина. Но уже настало время позаботиться об отстающих районах и отраслях, о бедствующих социальных группах. Чтобы избежать социального взрыва, КПК призывает общество всеми силами ратовать за сплоченность и взаимопомощь, поощрять «хорошее поветрие поддержки бедных», выступать за создание между людьми атмосферы равенства и любви, спаянности и гармонии. При этом власти признали необходимость согласования различных интересов, существующих внутри общества, и формирования механизмов, которые позволяли бы социальным группам отстаивать свои интересы «разумным правовым» путем без ущерба для стабильности в обществе [3].
В феврале 2005 года Ху Цзиньтао выступил перед руководящими кадровыми работниками провинциального уровня с речью, в которой попытался выделить основные характеристики «гармоничного общества». Их оказалось шесть: демократическая правовая система, равенство и справедливость, доверие и дружба, наполнение [общества творческой] жизненной силой, стабильность и упорядоченность, гармоничное сосуществование человека и природы. Октябрьский пленум 2005-го зафиксировал эти шесть аспектов «гармоничного общества» в качестве основополагающей партийной установки, задающей тон в кампании по пропаганде нового лозунга.
Заметим, что и при Цзян Цзэмине в Китае часто говорили об «управлении страной на основе закона и морали», о «программе строительства гражданской нравственности». Идея приоритета стабильности была краеугольным камнем элитарного авторитаризма 1990-х годов. Однако в китайской идеологии весьма важно, как именно расставлены акценты в официозной комментаторской литературе, истолковывающей для масс политику властей [4]. В разъяснениях новой политики подчеркивается особая важность идеалов равенства и справедливости.
Ключевыми лозунгами правления Ху Цзиньтао стали «всесторонность», «сбалансированность» и «справедливость». Власти избегают прямых противопоставлений, однако выступающие в СМИ эксперты и комментаторы недвусмысленно сравнивают новые приоритеты с «односторонностью», «несбалансированностью» и «несправедливостью» политики прошлого десятилетия. Вместо старого курса на «опережающее процветание» для самых ловких и предприимчивых власти обещают создать условия для «совместного процветания» всех китайцев.
С известной долей упрощения инновации Ху Цзиньтао можно назвать «неосоциалистическими». Они строятся на подчеркнутом внимании к интересам «слабых групп», проигравших от реформ или получивших от них ничтожные выгоды. Одновременно в пропаганде усилилась старая консервативная тема противодействия «чуждой идеологии», способной расшатать устои китайской однопартийной системы и привести ее к краху подобно тому, как это произошло с КПСС. В новой линии можно услышать отголоски эгалитаризма 1950–1970-х, но она существенно отличается от «старосоциалистической» политики Мао Цзэдуна четким подтверждением курса на развитие рыночной экономики и участие Китая в экономической глобализации.
Стилистика лозунгов Ху Цзиньтао во многом сближается с традиционной конфуцианской идеологией отношения к «народу как основе», которая требовала от правителя неустанной заботы о материальной стороне жизни подданных, дабы заполучить «сердце народа» и обеспечить в государстве стабильность и гармонию. Призыв Ху Цзиньтао к правящей элите «использовать власть для народа, соединить чувства с народом и помышлять об интересах народа» уже получил неофициальное прозвание «новых трех народных принципов». Это связывает нынешние власти с наследием основателя демократической Китайской республики Сунь Ятсена – автора изначальных «трех народных принципов» (национализм, народовластие и народное благосостояние).
Идеология КПК более не акцентирует ни идеи классовой борьбы, несовместимые с построением рыночной экономики, ни идеи интернационализма, противоречащие националистической программе построения «специфически китайского социализма». За годы реформ западный марксизм как учение об общемировой миссии пролетариата по освобождению всех трудящихся от власти капитала превратился в Китае в сложное переплетение идеологических установок. Марксизм-ленинизм составляет ныне лишь четвертую часть официальной идеологии КПК. Остальные три четверти состоят из идейно-теоретического наследия китайских руководителей: это революционно-националистические «идеи Мао Цзэдуна», рыночная реформаторская «теория Дэн Сяопина» и «важные идеи тройного представительства» эпохи Цзян Цзэминя, обосновывающие политическую интеграцию китайских предпринимателей в ряды «строителей социализма».
Теперь к этим руководящим идеям все чаще добавляется «гармоничное общество». Если Ху Цзиньтао останется на посту генерального секретаря до XVIII съезда партии, который должен состояться осенью 2012 года, то эта формулировка также имеет шанс быть канонизированной и включенной в партийный устав. Отметим, что политика нового лидера была весьма последовательной: он призывает партийных аппаратчиков к скромности и служению народу с первых недель пребывания на посту генсека ЦК КПК. Идея сочетания экономического роста с восстановлением элементов социальной справедливости находит позитивный отклик среди простых людей, что помогает утверждению «неосоциализма» как части современной официальной идеологии Компартии Китая.
Неолиберализм не пройдет
Китайская интеллигенция начала обсуждать проблемы реформ еще в 1980-е годы. Споры того десятилетия были окрашены в мировоззренческие тона, из-за чего позднее их назовут «метафизическими» дебатами об абстрактных «-измах» [5]. Курс реформ то и дело пытались соотнести с общими социальными и политическими концепциями: социализм или капитализм, авторитаризм или либерализм, рыночная или плановая экономика. Яркими страницами китайской интеллектуальной истории 1980-х стали споры о гуманизме и отчуждении человека при социализме, об открытии традиционной китайской культуры внешним влияниям. Хотя власти часто реагировали на выступления интеллигенции с чрезмерной жесткостью, общим фоном для официального и неформального дискурса тех лет служило отрицание маоистской модели социализма. Правящая партия была озабочена созданием идеологически непротиворечивого объяснения происходящих перемен, – чтобы курс реформ не подрывал легитимность ее правления.
Трагические события 1989 года и распад СССР стали для китайской элиты большим потрясением, стимулировавшим поворот к авторитарно-консервативным ценностям. В 1990-е стремление интеллигенции к разрушению старых институтов и отказу от традиционной культуры угасло из-за опасений вместо свободы и процветания получить коллапс системы, хаос и экономический спад. Китайские споры о том, являются ли проводимые реформы социалистическими или капиталистическими, сошли на нет после того, как в 1992 году власти провозгласили курс на построение социалистической рыночной экономики. Оставив мировоззренческие дебаты, интеллигенция занялась обсуждением конкретных аспектов преобразований внутри имеющейся системы. Эпоха «-измов» временно завершилась, уступив дорогу десятилетию «споров о проблемах».
Дискуссии 1990-х стали профессиональными и специализированными, что сделало их непонятными и скучными для широких масс. В последнее десятилетие прошлого века китайская интеллигенция утратила влияние на общество, усилив свое воздействие на власть. Правящая элита приблизила интеллигенцию к себе и приступила к налаживанию взаимодействия между экспертным сообществом и властью. Компартия так и не допустила интеллигенцию к процедуре принятия политических решений, но стала более внимательно и заинтересованно выслушивать ее советы, все активнее приглашая экспертов на стадии предварительного обсуждения проблем. Власть поощряет академические дискуссии, дает представителям разных школ и течений возможность издавать книги, публиковать статьи в периодике, выступать на конференциях.
Однако на рубеже веков часть интеллигенции вновь заинтересовалась «метафизическими» проблемами развития страны, поставив под сомнение избранную модель реформ. На фоне обострения социально-экономических противоречий в конце 1990-х годов в Китае появились оппоненты власти в лице «новых левых» [6]. Они заявили, что в годы реформ компартия взяла на вооружение либеральную экономическую политику, позабыв о слабых и бедных. «Новые левые» выступают против либерализма и решительно отвергают попытки объяснить нарастание социальных издержек реформ «пережитками социализма» или недостатком рыночных свобод.
«Новые левые» не ставят под сомнение необходимость могущественного государства, но ждут от него большей социальной заботы о простых людях. Они выступают против западной модели глобализации и видят главную угрозу не в распространении демократической идеологии, «опасной» для внутренней стабильности Китая, а в экономическом порабощении страны международным капиталом. Утопический и декларативный характер позиции «новых левых» не лишает ее привлекательности в глазах «слабых групп» китайского общества, проигравших от реформ.
На начальном этапе реформ в 1980-е главными критиками рыночных преобразований в КНР были левые силы ортодоксального толка. На рубеже веков в китайской экономической мысли возникло так называемое «неосновное течение», которое пытается бросить вызов «дискурсивной гегемонии» неолибералов [7]. Публицистические статьи представителей «неосновного течения» невозможно встретить в профессиональных экономических журналах КНР, ориентирующихся на строгие западные стандарты формализации и математизации экономического знания. Им по большей части закрыт доступ и на страницы партийных теоретических изданий, переставших служить трибуной для дискуссий и выступающих в роли проводника одной нормативной точки зрения. Однако ряд общественно-политических журналов регулярно публикуют выступления представителей этого течения, например пекинский ежемесячник «Ду шу» («Чтение книг»), популярное экономическое издание «Цзинцзисюэ чацзо» («Чайная комната экономистов»). Тексты выступлений на конференциях публикуются и в многочисленных газетах экономического профиля. Тираж издания большого значения не имеет, поскольку все интересные материалы тут же распространяются в Интернете. Кроме того, в Китае регулярно издаются сборники статей о наиболее заметных экономических дискуссиях, а также подборки публикаций представителей различных направлений китайской экономической мысли.
Сторонники «неосновного течения» близки по взглядам к «новым левым». Они полагают, что представители господствующего «основного направления» защищают лишь тех, кто выиграл от преобразований: предпринимателей, правительственных чиновников, ученых. Экономисты «неосновного направления» подчеркнуто заботятся о рабочих и крестьянах, мало выигравших от реформ, выступают на стороне «слабых групп». Их волнуют проблемы справедливости и равенства, они предупреждают, что интересы иностранного монополистического капитала вступают в конфликт с долгосрочными интересами китайского народа.
Пользующиеся поддержкой власти и бизнеса китайские экономисты-либералы, по утверждению последователей «неосновного течения», выступают от лица «компрадоров» и хотят уничтожить само понятие «национального производства» [8]. Они полагают, что новые группы власти уже сформировались и некоторые люди, «опираясь на власть и силу международного капитала, хотят поглотить богатства китайского народа, способствуют распаду Китая». Теоретик «неосновного течения» экономист Цзо Дапэй предостерегает, что в случае дальнейшего распространения в стране неолиберальной идеологии меньшинство получит возможность свободно расхищать богатство, пренебрегая интересами государства и большинства людей, а международный капитал сможет бесконтрольно извлекать в Китае прибыли [9].
При этом представители «неосновного направления» не возлагают ответственность за распространение неолиберальной идеологии на руководство КПК, заявляя, что это дело рук международного капитала. К примеру, они всерьез утверждают, что правые силы США и Великобритании с помощью разведки специально заслали в Гонконг известного либерального экономиста китайского происхождения Чжан Учана, поручив тому «увести китайские реформы в ошибочном направлении». Экономист «неосновного течения» Ян Фань полагает, что международный капитал специально поддерживает интерес общества к либеральным экономистам, рассчитывая тем самым облегчить пропаганду идей «шоковой терапии». По его мнению, в глобальную «ось шоковой терапии» входят Джеффри Сакс из Гарвардского университета, Милтон Фридмен из Чикагского университета, крайне либеральные экономисты, к числу которых относится Чжан Учан [10], а также МВФ и расположенные в Гонконге международные рейтинговые агентства.
С приходом к власти Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао китайское руководство все чаще обращается к тем вопросам, которые поставлены «новыми левыми». Безусловно, главным стимулом к формированию официозного «неосоциалистического» проекта стали серьезные социально-экономические проблемы развития страны. Но идеологический вызов со стороны неофициальных левых интеллектуалов также сыграл свою роль: правящая компартия не хочет, чтобы ее считали покровителем неолиберализма, опасаясь дальнейшего ослабления марксистско-маоистских идеологических устоев, которые составляют основу легитимности коммунистического правления.
Новое руководство развернуло кампанию критического изучения неолиберализма. На уровне официального обществоведения он рассматривается как опасное течение, закрепляющее на интеллектуально-теоретическом уровне мировое господство монополистического капитала. При этом власти умело перенаправили острие полемики с китайских проблем на Латинскую Америку и бывший СССР, утверждая, что эти регионы превратились в «зоны бедствия» из-за американской политики навязывания либеральной модели другим странам. В июле 2003 года в Академии общественных наук (АОН) Китая была создана специальная исследовательская группа по проблемам неолиберализма во главе с заместителем секретаря АОН Хэ Бинмэном. В нее вошли ученые, занимающиеся вопросами экономической теории, исследователи западной экономической мысли, а также специалисты по проблемам Латинской Америки, России, США и Европы.
Отправной точкой для их работы стало признание того, что неолиберализм уже проник в Китай. Эта идеология быстро меняется, но китайские экономические и теоретические круги ее недопонимают. Было признано, что в КНР есть расхождения и в оценке неолиберализма: одни ученые его полностью отвергают, другие видят в нем чудодейственное средство и предлагают использовать для дальнейшего проведения реформ. Через год АОН Китая подготовила книгу «Анализ неолиберализма», в которой было заявлено, что современный неолиберализм противостоит кейнсианству и выражает стремление «превратить государственно-монополистический капитализм в международный монополистический капитализм» [11].
Хэ Бинмэн подчеркнул, что в 1970-1980-е началось глобальное распространение неолиберализма, который постепенно превращался из теории в политику и идеологию и «стал важной составной частью продвигаемой американским и английским монополистическим капиталом единой глобальной теоретической системы» [12]. Реализация этого курса в развивающихся странах привела к углублению имущественного расслоения, росту бедности и ослаблению экономического суверенитета. По мнению профессора Хэ, Китаю не следует отказываться от участия в экономической глобализации, но при этом «необходимо быть бдительными по отношению к стоящей за ней глобальной экспансией неолиберализма и монополистического капитала» [13].
В связи с публикацией книги о неолиберализме АОН Китая провела в июне 2004 года в Пекине научную конференцию с участием ответственных работников Отдела пропаганды ЦК, Центральной партийной школы и других организаций. Мероприятие было призвано подтвердить высокую научную и идейную ценность книги, а также призвать к ее активному распространению среди руководящих работников. На конференции ученые заявили, что неолиберализм – это «теоретическое проявление идеологии глобализации международного монополистического капитала, его главная цель – расчленение национальных государств в интересах расширения пространства для монополистического капитала» [14]. Непонимание этого способно привести к ошибкам «в теории и в политическом курсе». Было подчеркнуто, что «ЦК КПК уделяет особое внимание исследованию проблемы неолиберализма», тогда как китайские «работники философии и общественных наук должны активно действовать, ответить контрударом на вызов теории неолиберализма в адрес марксизма, чтобы укрепить руководящие позиции марксизма в сфере идеологии, философии и общественных наук» [15].
В начале 2005 года бывший ректор Пекинского университета У Шуцин опубликовал в главном партийном теоретическом журнале «Цюши» статью под красноречивым заголовком «Два типа реформ, два типа результатов». Напомнив основополагающий лозунг китайских реформ «практика – единственный критерий истины» [16], профессор У заявил, что практика более десятка лет реформ в Китае, в бывшем СССР и в странах Восточной Европы стала наглядным примером пагубности неолиберальных рецептов. Реформы в бывшем СССР и в странах Восточной Европы, проводившиеся в соответствии с предписаниями западного неолиберализма, развеяли миф о том, что только приватизация может повысить экономическую эффективность. Напротив, реформы социалистической рыночной экономики в КНР добились признанных в мире успехов, доказав правильность современного китайского марксизма – теории Дэн Сяопина и важных идей «тройного представительства». «Это две разные теоретические основы и направляющие идеи, две разные по характеру реформы, результаты которых резко различаются, поэтому истина и ложь должны быть чрезвычайно ясными» [17], – заключил У Шуцин.
Менеджерская приватизация и проблема справедливости
Важной вехой на пути развития дискуссий в Китае об эффективности и справедливости стали вспыхнувшие в 2004-м критические дебаты китайских экономистов о непрозрачных схемах приватизации государственного имущества, используемых управленцами госпредприятий. Участников этой дискуссии объединило стремление защитить интересы слабых социальных групп, лишенных доступа к дележке государственной собственности. В центре внимания оказалась проблема МВО (сокр. от англ. management buyout), то есть приобретения менеджерами контрольного пакета акций своей компании. Обсуждение начиналось как попытка критического взгляда на проблемы реформирования госпредприятий, но вскоре оно переросло в масштабные дебаты о социальной справедливости. К спору экономистов подключились историки, юристы и социологи; благодаря Интернету дискуссия оказалась в центре внимания широких слоев китайского общества.
Летом 2005 года правительство КНР сообщило, что число пользователей Интернета в стране превысило 100 млн человек. Интерес этой образованной и сравнительно обеспеченной социальной группы к проблеме МВО связан с массовым увлечением игрой на фондовом рынке, благодаря чему среди китайцев появилось много мелких акционеров. Интернет стал важной трибуной для споров о современных проблемах КНР. Хотя политические ограничители действуют и в китайском виртуальном пространстве, оно допускает бóльшую открытость и многообразие мнений, чем печатные издания.
Инициатором дискуссии стал профессор Китайского университета в Гонконге 49-летний Лан Сяньпин (Larry Lang). Уроженец Тайваня и обладатель докторской степени бизнес-школы Вортон Пенсильванского университета, Лан получил известность как опытный специалист по фондовым рынкам и корпоративному управлению. В начале 2000-х годов он подключился к изучению проблем фондового рынка КНР и выступил с предложениями по защите прав мелких акционеров, которые в ответ дали профессору уважительное прозвище «контролер Лан».
Летом 2004-го Лан Сяньпин опубликовал серию статей, в которых показал, какими путями государственная собственность переходит в частные руки в ходе реформирования предприятий. Объектом его критики стали три известные компании – Haier (бытовая техника), TCL (электроника) и Greencool (хладагенты), что многократно усилило общественный резонанс выступления. Оказалось, что эти предприятия, считавшиеся в Китае образцом реформирования и пользовавшиеся благосклонностью властей и официальных СМИ, использовали непрозрачные схемы для превращения государственного имущества в частное.
Бурная реакция на публикации Лан Сяньпина связана и с его особым местом в среде китайских интеллектуалов: он этнический китаец, но не с материка. Следовательно, он не включен в сложившиеся внутри КНР взаимоотношения науки и власти, свободен от стереотипов, в том числе идеологических. С другой стороны, Лан Сяньпин может говорить о проблемах Китая, как выходец из «свободного мира» рыночной экономики, профессионально анализирующий финансовую отчетность проблемных компаний.
Отдельные защитники менеджерской приватизации поставили вопрос о недопустимости вмешательства чужаков в китайские реформы, заговорив о «бесстыдстве» движимого тщеславием Лан Сяньпина, который берется обсуждать то, что не касается его лично [18]. Однако позиция Лана как независимого и влиятельного эксперта стала важной поддержкой не только для миноритариев, обеспокоенных судьбой своих акций, но и для идейных защитников интересов «слабых групп». Лан Сяньпин поставил под сомнение применяемые в Китае методы реформирования госпредприятий с помощью инструментов МВО, приводящие к переходу госимущества в частные руки по заниженной цене. Заодно Лан выступил против мифа о хронической и неизлечимой неэффективности госпредприятий. Подлинная проблема, по его мнению, состоит в отсутствии должного контроля над менеджментом.
Необходимо напомнить, что экономические реформы 1990-х годов прошли в КНР под лозунгом «не спорить», который выдвинул в 1992-м сам Дэн Сяопин. Желая защитить намеченные им рыночные преобразования от нападок ортодоксальных коммунистических идеологов, он провозгласил: «Не вести дискуссий – это мое изобретение… Начнешь спорить – и все осложняется, время утрачивается, ничего не удается завершить» [19]. Критиков левого толка заставили молчать, но в последнее десятилетие ХХ века в Китае на фоне динамичного взлета экономики мало кто об этом сожалел. Стоит отметить, что неолибералы успешно обошли в 1990-е годы официальный идеологический запрет на дискуссии по проблеме приватизации, использовав для обоснования идеи разгосударствления экономики широкое обсуждение теории прав собственности Роналда Коуза.
Лишь в последние годы быстрое имущественное расслоение и углубление социальных противоречий заставили китайскую элиту задуматься о том, что дискуссии все-таки нужны, поскольку монопольное положение негласно санкционированных властью либеральных экономических установок может сделать реформы однобокими и повредить интересам устойчивого развития страны. Хотя в КНР по-прежнему не используется политически неприемлемое слово «приватизация», государство неуклонно сокращает свое вмешательство в экономику, а его бывшие активы незаметно для общества переходят в частные руки. В этом контексте вполне можно согласиться с китайскими исследователями, которые считают спор вокруг выкупа акций менеджерами «крупной схваткой в китайских идейных кругах в начале XXI века», которая «окажет влияние на содержание, методы и направление следующего этапа реформирования предприятий и, как следствие, на реформы и развитие китайской экономики и общества» [20].
Представители «основного направления» экономической науки отнеслись к разоблачениям Лан Сяньпина с большой настороженностью. На научной конференции по проблемам реформирования государственного сектора экономики заместитель директора Института предприятий Центра исследований развития при Госсовете КНР Чжан Вэнькуй раскритиковал Лана за призывы прекратить реформу прав собственности на госпредприятиях. По его мнению, остановка реформы нанесет народу еще больший ущерб, чем ее продолжение, поэтому надо лишь сосредоточить усилия на упорядочении этого процесса. Чжан Вэнькуй сказал, что не является приверженцем менеджерских выкупов, признав, что МВО часто используется для покупки государственного имущества по низкой цене. Однако в Китае долгое время царила уравниловка и топ-менеджеры госпредприятий не получали достойного вознаграждения, а поэтому, по его словам, предоставление им преимуществ в покупке акций «рационально».
Относящийся к мейнстриму китайской экономической мысли профессор Чжан Вэйин отметил, что условия для ведения бизнеса в КНР становятся все лучше. Одновременно он признал, что общественное мнение относится к предпринимателям все хуже, а развитие частных предприятий чаще рассматривают как последствие разграбления госимущества. Однако уход государства из сферы экономики и его замещение частным предпринимательством представляет собой процесс создания богатства, а не его раздела. Чжан Вэйин уверен, что продажа госпредприятий в частные руки не обязательно означает, что государство окажется в убытке, поскольку сделка может быть взаимовыгодной. О выступлениях Лан Сяньпина он отозвался с неодобрением. У Чжан Вэйина вызывает опасения ситуация, когда «некоторые ученые», объединившись с массами «под флагом научной свободы, защиты госимущества, защиты прав мелких и средних акционеров, всеми силами отрицают реформирование госпредприятий последних десяти лет, реформу системы прав собственности, отрицают [роль] отряда наших предпринимателей» [21].
Представители господствующего течения осудили Лан Сяньпина за попытки перейти от анализа действий менеджеров трех известных компаний, присвоивших государственное имущество, к отрицанию реформы прав собственности в масштабах всей страны. Критики отмечали, что включение КНР в мировую экономику требует повышения конкурентоспособности и тут главные надежды можно возлагать лишь на негосударственный сектор. Неолибералы напоминали, что в 1990-е годы в Китае уже была безуспешная попытка усовершенствовать систему управления на госпредприятиях. «Утечка» госимущества в ходе реформ действительно происходит, но с этим нужно смириться как с неизбежной платой за ускорение перехода от старой экономической системы к новой. Защитники выкупа акций менеджерами образно сравнили госимущество с мороженым в жаркий летний день: чем ждать, пока оно растает и пропадет, лучше поскорее подарить его другим людям [22].
«Спор об MBO» приобретает особый смысл в контексте «неосоциалистического» поворота Ху Цзиньтао. Один из критиков Лан Сяньпина прямо указал на связь дискуссии с новыми акцентами в позиции китайских властей, заметив, что выступление Лана «соответствовало основополагающей политике государства, которая состоит в заботе о слабых группах», благодаря чему оно «вызвало широкий отклик различных общественных слоев» [23]. Опросы, проведенные популярными информационно-поисковыми порталами китайского Интернета «Сина» и «Соху» показали, что после критического выступления «неолиберала» Чжан Вэйина на его стороне было лишь 10 проц. респондентов, тогда как на стороне Лан Сяньпина – 90 проц. [24].
На помощь Лан Сяньпину поспешили представители «новых левых», поддержавшие его попытку отстоять социальную справедливость. Цзо Дапэй из Института экономики АОН Китая заявил, что выводы гонконгского эксперта правильны, а реформа прав собственности на госпредприятиях в действительности представляет собой раздел имущества государства, осуществляемый небольшой кучкой людей. «Я хочу ударить в набат во имя китайского народа: имущество народа и его будущее в опасности! В Китае не только появилось много “предпринимателей” наподобие российского Ходорковского, к нам идут и опасные люди, похожие на итальянского премьера Берлускони! Они хотят не только разграбить общенародное богатство, но и заполучить политическую власть, что станет угрозой для любой современной демократии. Мы стоим не только перед реальным капитализмом, но и перед самым коррумпированным черным капитализмом, где чиновники, состоящие в сговоре с бизнесом, обладают властью и богатством, владеют всем. Нам нужны не только китайский Путин и серьезная борьба с богатыми, обогатившимися на разграблении народа. Надо по-настоящему рассчитаться с теми, кто грабит народное имущество под предлогом “реформы системы”, с коррумпированными чиновниками, которые проталкивают капитализм для власти и знати, с теми, кто сознательно поддерживает разграбление общественного богатства. Нельзя больше терпеть их грабительские преступления, надо вернуть назад народное имущество, вернуть народную власть!» [25].
Цзо Дапэй назвал ошибкой использование MBO при реформировании госпредприятий. Высмеивая позицию неолибералов, он сравнил управленцев с домработницей, присваивающей имущество семьи. «Младший член семьи говорит: “Надо наказать эту домработницу, уволить ее или сдать в полицию”. Старший отвечает: “Неправильно, вы такие глупые, у вас нет опыта. Почему работница ворует? Это происходит потому, что вещи в нашем доме не принадлежат ей. Чтобы решить проблему, надо отдать ей домашние вещи”. Люди, которые сейчас говорят у нас о реформировании госпредприятий, придерживаются такой же логики» [26].
«Спор об МВО» обозначил сложный выбор будущего пути развития Китая. Рассудительные неолибералы считают главной целью эффективность во имя экономического развития, полагая, что если материальных благ, доступных для дележа, станет больше, это позволит избежать вспышки народного недовольства. Эмоциональные «новые левые» считают, что превыше всего равенство и справедливость. Реализация их идеалов на практике грозит снизить эффективность китайской экономики, но и в этом случае был бы возможен позитивный результат – снизится накал социальных протестов, будут смягчены последствия имущественного расслоения.
Но еще есть третий, тупиковый путь построения капитализма латиноамериканского типа, который более всего тревожит китайские власти и экспертное сообщество. На этом пути не будет в Китае ни эффективности, за которую сражаются неолибералы, ни социальной справедливости, о которой мечтают «новые левые». Вместо этого коррумпированный альянс власти и капитала обречет страну на длительную стагнацию и хроническую нестабильность.
Перед лицом этой опасности защитники эффективности и сторонники справедливости могут выступать как союзники. «Новые левые» критикуют социальные недостатки рыночного капитализма, неолибералы связывают возникновение несправедливости с чиновничьим злоупотреблением властью и обменом ее на деньги. Их позиции не исключают друг друга, поскольку Китаю нужно преодолеть издержки как политической монополии власти, так и экономической монополии капитала.
Влиятельный 82-летний экономист Лю Гогуан отметил, что выдвинутая новым китайским руководством задача построения «гармоничного социалистического общества» не может быть реализована без адекватного урегулирования отношений между экономической эффективностью и социальной справедливостью. Он позитивно оценил «спор об МВО» как вклад в обсуждение этой проблемы.
По мнению профессора Лю, развернувшаяся дискуссия повлияла на принятие решений о дальнейшем реформировании госпредприятий. Расследование, проведенное Комитетом по контролю и управлению государственным имуществом, выявило крупномасштабную «утечку» собственности в ходе менеджерских выкупов. С 2005 года крупным госпредприятиям было запрещено передавать управляющим права на госимущество, а средним и малым предприятиям позволено осуществлять такую передачу только под строгим контролем соответствующих ведомств. Лю Гогуан считает, что это решение можно рассматривать как отклик власти на мнение общества. «В целом в итоге этой дискуссии – как с точки зрения общественного мнения, так и принятия решений – на весах эффективности и справедливости была увеличена доля справедливости и немного скорректирован прежний односторонний уклон [в сторону эффективности]», – заключил ученый [27].
Интеллигентская шерсть на пролетарской коже
При новом руководстве в КНР прозвучала острая критика претензий на участие в формировании государственной политики со стороны «публичной интеллигенции». Китайская трактовка этого иностранного термина (public intellectuals) носит весьма широкий характер. К «публичной интеллигенции» там относят не только интеллектуалов из академических кругов, но и представителей СМИ, активистов неправительственных организаций, юристов, кинорежиссеров и даже известных эстрадных звезд. Судя по всему, столь широкая трактовка была вызвана влиянием традиционного представления о «работниках умственного труда», выделяемых среди прочих трудящихся.
Вопрос о влиянии интеллектуальной элиты на китайское общество обсуждался на протяжении всей новой истории Китая, а проблема общественно-политического статуса образованных «служилых» (ши) поднималась еще в глубокой древности в эпоху Сражающихся царств (V–III вв. до н. э.). Однако созвучная этим темам современная концепция «публичной интеллигенции» была заимствована из западной социологии. На Западе эту проблему начали обсуждать еще в 1970-е годы, теперь она вызвала интерес и внутри Китая. Жесткие заявления о недопустимости отрыва «публичной интеллигенции» от «масс» отразили не только стремление властей защитить свои позиции от возможных посягательств, но и накопившееся за годы реформ недоверие простого народа к позабывшей о нем элите.
Катализатором споров стала публикация в сентябре 2004 года тематического выпуска популярного гуанчжоуского еженедельника «Наньфан жэньу чжоукань» [28]. Изначально эта акция носила коммерческий характер. Китайские периодические издания действуют в условиях рынка, при этом сохранение идеологических ограничителей не избавляет их от напряженного соперничества за симпатии читателей. Появляющиеся с конца 1990-х в местном издании Forbes списки китайских богачей до сих пор вызывают в обществе значительный резонанс. Полагая, что интерес образованной аудитории не ограничивается списками миллиардеров и миллионеров, «Наньфан жэньу чжоукань» последовал примеру британского журнала Prospect и обнародовал собственный список 50 наиболее влиятельных представителей «публичной интеллигенции» Китая. В него попали люди, которые не только отличаются высоким профессионализмом в своей сфере деятельности, но и высказывают собственное мнение по поводу проблем общества в целом, выдвигают свои предложения и участвуют в общественной жизни.
Авторы публикации подчеркивали, что в Китае наступила эпоха, когда ряды интеллигенции ширятся, однако «публичных интеллигентов» становится все меньше. Появилось много докторов и профессоров, но немногие из них готовы пожертвовать чем-либо ради справедливости и поступать по совести. Огромное число статей и книг пишется ради получения выгод, их авторы не хотят видеть проблемы, которые затрагивают интересы большинства людей. «Список 50» был призван продемонстрировать, что в Китае еще не перевелись интеллигенты, способные вдохновлять сердца людей. Особой похвалы удостоились инициатор «спора об МВО» Лан Сяньпин, экономист У Цзинлянь, выступивший с предупреждением о манипуляциях на рынке акций, историк Цинь Хуэй, указавший на серьезные проблемы, возникающие в ходе налоговой реформы в деревне [29].
После публикации в журнале «список 50» попал в Интернет, что стимулировало широкое обсуждение вопроса о том, кто же сегодня может повлиять на развитие Китая. В откликах в Интернете и на страницах печатных СМИ отмечалось, что влияние того или иного представителя образованной элиты в своей сфере деятельности вовсе не означает его влияния на судьбы всей страны. Интеллигенция может «влиять на Китай», когда ее идеи «превращаются в общественную политику или когда они становятся основанием для разработки отдельных положений законов» [30]. В этом контексте «публичный интеллигент» характеризуется как человек, способный увидеть проблему или скрытую опасность там, где другие ее пока не видят.
Официальные СМИ откликнулись на этот спор с неожиданной резкостью. В ноябре 2004 года в шанхайской партийной газете «Цзефан жибао» появилась установочная статья, которая вскоре была перепечатана в центральной «Жэньминь жибао» [31]. В ней было заявлено, что заимствование «заморского» термина «публичная интеллигенция» и составление по западному образцу каких-то списков на деле противопоставляют интеллигенцию партии и народным массам. Пропагандисты концепции «публичной интеллигенции» выступают за то, чтобы интеллигенция была независимой и критически настроенной и при этом не принадлежала ни к какому классу или группе. Однако на самом деле интеллигенция – это часть рабочего класса, это элемент народных масс, это группа, руководимая партией: «Коль кожи нет, на чем держаться волосам?». Ценность современной интеллигенции состоит в служении социализму и народным массам, тогда как за якобы «независимыми» интеллигентами скрываются определенные группы интересов: «Эту тайну сейчас знает любой прохожий, не стоит больше говорить об этом».
Автор публикации обвинил сторонников концепции «публичной интеллигенции» в принижении роли народных масс, будто бы неспособных самостоятельно говорить о своих интересах. Страдают от этого и сами интеллигенты: пытаясь стать «всемогущими» и претендуя на роль «идейных вождей» масс, они отрываются от профессии, вмешиваются в дела, в которых не разбираются, становятся звездами телевидения и СМИ, «устраивают шоу». «Совершенно очевидно, что такая теория “публичной интеллигенции” ведет интеллигенцию по ложному пути», поэтому главное, заключил автор из «Цзефан жибао», – сохранять трезвость и твердость, придерживаться руководящего положения марксизма, чтобы не заблудиться среди различных идейных течений.
Особо примечательно появление в установочной статье выражения о «коже и волосах», которое исторически восходит к древнекитайской летописи «Цзо чжуань». В новейшей истории Китая этот образ воспринимается прежде всего в контексте выступлений Мао Цзэдуна, который призывал интеллигенцию безоговорочно встать на сторону КПК. 13 октября 1957 года на 13-м заседании Верховного Государственного совещания Мао заявил: «“Коль кожи нет, на чем держаться волосам?” Я отмечал, что в Китае было пять кож. Старых три: империалистическая собственность, феодальная собственность и собственность бюрократическо-капиталистическая. В прошлом интеллигенция жила за счет этих трех кож. Кроме них, она кормилась еще за счет национально-капиталистической собственности и собственности мелких производителей, то есть мелкой буржуазии… За счет чего живет теперь интеллигенция? И демократические партии, и профессора, и ученые, и журналисты находятся на содержании у рабочего класса и коллективизированного крестьянства, они живут за счет общенародной и коллективной собственности – словом, за счет социалистической общественной собственности. Поскольку пяти старых кож уже нет, волосы сейчас летают в воздухе, а если они опускаются на новую кожу, то прирастают к ней пока непрочно. На эту новую кожу интеллигенция смотрит еще свысока: какой-то там пролетариат, какие-то там крестьяне-бедняки и низшие середняки, уж больно они темны, не знают ни астрономии, ни географии» [32].
Напоминание о политике Мао Цзэдуна в отношении интеллигенции носит в современном китайском контексте двойственный характер. С одной стороны, новые руководители страны пытаются сгладить последствия элитарного авторитаризма 1990-х, призывая к гармонизации общественных отношений и преодолению возникшего разрыва между элитой (в том числе интеллектуальной) и народными массами. Эти усилия находят в обществе поддержку и понимание.
В 1990-е годы в Китае сформировался союз элит – политической, экономической и интеллектуальной, сумевших согласовать свои интересы и разделить между собой выгоды от стабильности и развития. Вместе с тем определение баланса интересов этих трех сил еще не завершено. Политическая элита сохраняет за собой командные позиции и право определять положение двух других элит – экономической и интеллектуальной. Попытка интеллектуальной элиты повысить свой статус и забрать в явочном порядке часть функций политической элиты вызвала у властей негативную реакцию.
С другой стороны, китайское общество сильно изменилось. В рыночных условиях интеллигенция обрела альтернативную «кожу», то есть экономическую базу, что дает ей ощущение независимости и свободы. На этом фоне напоминания о временах Мао Цзэдуна, когда интеллигенция подвергалась гонениям и унижениям, вряд ли способны заставить современную образованную элиту добровольно отказаться от стремления занять лидирующие позиции в обществе.
Именно поэтому власти дали понять, что повышение материального положения интеллигенции не дает ей права предлагать собственные социально-политические альтернативы за пределами узких профессиональных сфер. В целях сохранения статус-кво была подтверждена старая официальная формулировка, закрепляющая социальную роль интеллигенции как «части рабочего класса». В начале 1980-х эта формулировка Дэн Сяопина повышала статус интеллигенции и мотивировала ее к активному участию в преобразованиях. Однако в современных условиях она утратила прежний позитивный смысл из-за неуклонного снижения общественного статуса рабочего класса.
http://polit.ru/research/2006/04/20/boroh.html