Пчелы при выборе дупла для улья используют механизм "оптимальной демократии"

Пчелы при выборе дупла для улья используют механизм "оптимальной демократии"

Группа исследователей под руководством доктора Томаса Сили (Thomas Seeley) из Корнеллского университета (Cornell University), Кирка Висшера (Kirk Visscher) из Калифорнийского университета в Риверсайде (University of California, Riverside) и Кевина Пассино (Kevin Passino) из Университета штата Огайо (Ohio State University) выяснила, как именно рой диких медоносных пчёл выбирает себе место для нового улья, когда в старом становится тесно, сообщает American Scientist. Оказалось, что пчёлы используют для этого процедуру, названную авторами "оптимальной демократией".



Сили и его коллеги наблюдали за роями численностью до 10 тыс. пчёл, живущих на острове Эпплдор (Appledore) в заливе Мэн. Пчёл помечали и снимали их путешествия на камеру. Так выяснились любопытные подробности.



Когда приходит время искать новое место жительства, несколько сот пчёл-разведчиков высылаются по всем направлениям в поисках, скажем так, подходящего дупла. Они ищут отверстие, выходящее на юг, площадью не более 30 кв. см, располагающееся не ниже 2-3 метров от земли и ведущее в полость объёмом не меньше 20 л, пишет Мембрана.



Исследователи применяли искусственные "дупла", коробки с различными размерами, цепляемые на деревья, чтобы смоделировать разнообразие выбора.



Когда "правильное" дупло найдено, разведчик возвращается в улей и начинает танцем показывать направление и расстояние до находки.



Эти танцы содержат покачивания из стороны в сторону, при одновременном движении по прямой. Угол между вертикалью и этой прямой указывает на угол между направлением полёта к цели и направлением на Солнце, число покачиваний – расстояние до цели. Один "проход" таких покачиваний разделён полётом по восьмёрке. Покачивания повторяются много раз. Так пчёлы указывают друг другу место, где найдена пища и также, как теперь выяснилось, место, где найдено дупло для будущего дома.



Первые наблюдения за такими "говорящими" танцами были выполнены ещё в 1960-х, а недавно были поставлены опыты, доказавшие, что танцы и их понимание другими пчёлами – не случайность, а действительно кодирующая информацию система, хотя и не дающая исчерпывающие разведданные.



Когда разведчики возвращаются, они начинают "рассказывать" о своих достижениях. Хотя каждый из разведчиков будет "нахваливать" именно свою находку, продолжительность танца будет строго пропорциональна "качеству" будущего жилья, его соответствию некоему идеалу.



Наблюдая за разведчиками, другие пчёлы, тоже разведчики (а вовсе не весь улей), решают – куда лететь на "проверку". Часть летит в одно место, часть в другое, но, очевидно, большая часть "второй волны" улетает в сторону дупла, которое было "расхвалено" наиболее интенсивно.



Вернувшись, вторая волна также начинает танцевать про вновь открытое дупло, пытаясь привлечь прочих пчёл именно к своему направлению. Так со временем образуются "коалиции", расхваливающие в одинаковом танце тот или иной возможный выбор. Это голосование продолжается недолго. Не более 16 ч – что отлично для такого важного решения колонии. И оно вовсе не приводит к полному консенсусу и соглашению буквально всех пчёл о том, какой дом всё-таки лучше. Никто дальнейшие уточнения и сравнения не проводит. Используется более простая схема: как только число разведчиков, ратующих за перемещение в место "Икс", достигает 10-20 штук, рой начинает прогревать свои полётные мускулы. Когда температура достигает нужной, все вылетают в новый дом.



Таким образом, "дебаты" (просмотр танцев разных разведчиков) на основе децентрализации и конкуренции, которые не затягиваются слишком долго, — это и есть основа эффективнейшего механизма, позволяющего найти, если не самое лучшее из всех возможных, то близкое к идеалу место для нового дома, причём – за короткое время.



04 мая 2006, 13:04

http://polit.ru/science/2006/05/04/...racy.popup.html

---

Три дня из жизни В.А.Ядова

Три дня из жизни В.А.Ядова

В любой научной дисциплине есть люди, которые играют роль Главных теоретиков, хранителей традиций и норм Науки, но при этом не становятся прижизненными памятниками самим себе, с интересом следят за новыми теориями и исследователями. Именно таким человеком для социологии и социологов является Владимир Александрович Ядов, которому 25 апреля 2006 г. исполнилось 77 лет. (См. интервью В.А. Ядова на Полит.ру «Ученые должны обращаться к людям на понятном им языке»)



Кажется, что он все время был, есть и будет – динамичный, нестандартно мыслящий, выделяющийся из общей массы, острый на идеи и язык, а вместе с тем надежный, ответственный и организованный человек, верный друг, которого не испортили ни почести, ни высокие должности. Известный российский социолог Г.С. Батыгин, знавший Ядова не один год, отмечал, что «когда приходит конец света, одни начинают истово молиться, другие бросаются в загул, а третьи продолжают делать свою работу. Когда такие есть, конец света не наступает».



Жизнь В.А. Ядова вместила в себе все перипетии, которые могли выпасть на долю думающего человека 1929 г. рождения: учеба на философском факультете Ленинградского университета, вступление в партию, исключение из партии и «почетная» ссылка на должность токаря-лекальщика на завод станков-автоматов, восстановление в рядах членов партии в 1954 г., короткий период работы в райкоме ВЛКСМ после XX-го съезда партии, а потом, и по настоящее время – научная деятельность [1].



Никакие заманчивые карьерные перспективы на госслужбе не могли погасить его неудержимой страсти работать в науке, тогда только просыпавшейся после сталинской зимы. Немалую роль в становлении Ядова как ученого и человека сыграла стажировка в Университете Манчестера и Лондонской школе экономики и политических наук в 1963–1964 гг., где он изучал методику и технику социологических исследований, а вместе с этим неплохо освоил английский язык.



Всякому основоположнику традиций надлежит подговить сакральный текст. Ядов написал т.н. "Библию Социолога" - книгу «Социологическое исследование: методология, программа, методы» - первое в СССР учебное пособие по методологии социологических исследований, которое неоднократно с 1968 г. переиздавалось и в настоящее время является базовым учебником для вузов.



В годы перестройки В.А. Ядов сыграл определяющую роль в консолидации профессионального сообщества социологов. В 1989 г. на волне демократизации общественной жизни он был избран директором Института социологии Академии наук.



Г.С. Батыгин, его коллега и друг, отмечал, что руководство Ядова Институтом социологии было самым потрясающим социальным экспериментом конца 20-го века: «Многие "перестроечные" директора за это время успели рутинизировать свои харизмы. Ядов же начал реорганизацию с введения "естественного состояния" (каждый, кто хотел, стал руководителем сам себе) и до сих пор никому не дает рутинизироваться. В моих хрониках зафиксирован исторический эпизод: превращение сравнительно неплохого директорского кабинета в нечто вроде кафе — туда поставили дачные пластмассовые столики, а директор перебрался в каморку, около которой постоянно толчется народ, ищущий справедливости. По ходу эксперимента я наблюдал, как из естественного состояния в институте выросло и окрепло немало левиафанов и левиафанок, а директорская каморка сохраняет status naturalis» [1].



Накануне 77-го юбилея вышла новая книга В.А. Ядова «Современная теоретическая социология как концептуальная база исследования российских трансформаций: Курс лекций» (СПб: Интерсоцис, 2006), где Ядов рассматривает основные категории классической социологии, новые социологические концепции, вместе с тем предлагая свой взгляд на изучение социальных перемен в российском обществе. По мнению декана факультета социологии МВШСЭН Д. Рогозина, и в этой книге Владимир Александрович радует «новыми нетривиальными идеями, обобщениями и критическими замечаниями».



Книга интересна и тем, что содержит методические рекомендации: советы студентам относительно работы над рефератом и эссе, советы коллегам-преподавателям по вариантам активных методик групповых занятий: обучение через дебаты, панель, аналитический тренинг, игру всерьез, видеонаблюдение реальных практик, «хэппенинг», on-line общение со студентами.



Три дня, которые…



Мы хотим рассказать о трех днях из жизни В.А. Ядова, вместивших в себя день рождения, празднование в Институте социологии и доклад в Институте психологии РАН. Кипучая энергия и интерес к жизни не изменили Ядову и в эти три апрельские дня.



25 апреля 2006 г. - день рождения - он провел в кругу семьи, телефонных разговорах с друзьями и коллегами, и над чтением детектива Дэна Брауна «Код да Винчи». Книга так заворожила его, что он не мог уснуть, хотелось прочесть ее до последней страницы. Прибегнул к «военной» хитрости – позвал внучку, заинтересовал ее книгой, а за это внучка помогла ему, уставшему, добраться до кровати.



26 апреля 2006 г. состоялось празднование его 77-летия в Институте социологии. (Ядов сетовал, что почему-то многие считают, что его день рождения как раз 26, а не 25 апреля). Отмечали весело, с тостами и анекдотами. Дамы признавались в любви и восклицали, что, по сути, «он все равно – мальчишка», что Ядов – это особый вид homo sapiens, он живет, как хочет, и его внутренней свободе стоит позавидовать [2, 3].



На некоторое время в одной аудитории собрались сразу три директора Института социологии. Присутствовавшие отмечали заслуги В.А. Ядова (директорствовал с 1989 г. по июнь 2000 г.) и Л.М. Дробижевой (с 2000 г. по июнь 2005 г.), успешно руководившими институтом и предоставившие исследователям максимум академических свобод. Ядов произносил тост за Дробижеву, а Леокадия Михайловна - ответное аллаверды за Владимира Александровича. На празднование пришел и недавно избранный (после слияния Института социологии с Институтом комплексных социальных исследований и Институтом сравнительной политологии) М.К. Горшков, рассказавший свежий анекдот о Питере, его «родном с В.А. городе»:



- Как же так все из города уезжают и уезжают, город упадет.



- Да за счет того, кто уезжает, как раз и не упадет.







Михаил Константинович признал, что с переездом Ядова в Москву социологическая жизнь в Питере резко замедлилась, но в истории российской социологии это сыграло немалую роль. Оказалось, что Ядов изменил жизнь и самого Горшкова. «Я не собирался быть социологом, но получилось так, что я стал социологом из-за Вас, Здравомыслова, Шляпентоха и Грушина». Он отметил, что такие люди, как Ядов, переворачивают судьбы, а неутомимость и творческая наполненность В.А. не перестает удивлять.



А.Б. Гофман, автор знаменитых «Семь лекций по истории социологии», отметил, что образ Ядова в его сознании это - «молодой человек, который очень быстро бегает у доски и что-то пишет, говоря слова “стратегический план исследования”». Владимир Александрович всегда производил впечатление человека с батарейкой Energizer, «страшно мобильного и динамичного», полного энергии и молодости, и эта черта сохранилась, несмотря на годы. Александр Бенционович пожелал юбиляру, чтобы «Energizer внутри продолжал работать, работать и работать».



Неожиданно для многих Ядов спел грустную песню А. Галича «Ошибка»:







Мы похоронены где-то под Нарвой,



Под Нарвой, под Нарвой,



Мы похоронены где-то под Нарвой,



Мы были — и нет.



Так и лежим, как шагали, попарно,



Попарно, попарно,



Так и лежим, как шагали, попарно,



И общий привет!







И не тревожит ни враг, ни побудка,



Побудка, побудка,



И не тревожит ни враг, ни побудка



Померзших ребят.



Только однажды мы слышим, как будто,



Как будто, как будто,



Только однажды мы слышим, как будто



Вновь трубы трубят.







Что ж, подымайтесь, такие-сякие,



Такие-сякие,



Что ж, подымайтесь, такие-сякие,



Ведь кровь — не вода!



Если зовет своих мертвых Россия,



Россия, Россия,



Если зовет своих мертвых Россия,



Так значит — беда!







Заведующая Сектором социологии знания Института социологии Л.А. Козлова отметила, что если рассматривать жизнь В.А. с точки зрения социологии истории, без сантиментов, только основываясь на фактах, то уже сейчас Ядов живет в истории науки. Владимир Александрович мгновенно парировал: «Уже больше в истории, чем в науке». Все тут же стали возражать.



Лариса Алексеевна продолжила свой тост, подарив юбиляру книгу «Конфуций: суждения и беседы». По ее мнению, параллель Ядов – Конфуций очевидна. «Конфуция называли Учитель учителей. Был ли здесь человек, который бы не признался, что В.А. был его учителем? О Конфуции написано: “Он оставил нам мудрость, передал нам знание и ничего не скрыл он нас”. Это - и о Ядове! Он ничего не скрыл от нас. Все что он знал, все, что он сейчас продуцирует в науке, он щедро дарит окружающим. У него столько учеников, больших, малых, подрастающих. Владимир Александрович изменил застывшие традиции в социологии на свободу самовыражения. Как могли, мы это восприняли и поддерживаем. Я думаю, что здесь ненапрасная параллель. Конфуция помнят 2500 лет и Вам, В.А., это предстоит».



Аудитория взорвалась смехом: «А у Ядова нет такой бороды! Мы до 2500 лет не доживем!»



В.В. Семенова, автор книги «Качественные методы: введение в гуманистическую социологию», сравнила Ядова с Соросом: они оба спасли российскую науку в сложное для нее время. «Очень многие люди остались в социологии, несмотря на низкую зарплату, именно потому, что были в эпицентре духовного притяжения Ядова. Этот дух остается в Институте. Он сохранил социологию, вывел её на мировой уровень».



В ходе юбилея Ядов не раз звали к телефону – ему позвонили даже из Китая. А церемонию празднования почтил своим вниманием Директор Института истории, Монгольской Академии наук Ч. Дашваа.



27 апреля 2006 г., несмотря на торжества накануне, Ядов был снова бодр и весел, и день провел в работе. Вечером он выступил с докладом на тему "Модернизация российского общества - общие закономерности" на Методологическом семинаре в Институте психологии РАН. Руководитель семинара, зам. Директора по научной работе, А.В. Юревич отметил, что Ядов – пожалуй, самый известный социолог среди психологов, что выразилось в аншлаге - в предпраздничный день в Малом актовом зале главной проблемой было найти свободный стул [4].



Владимир Александрович попытался ответить на вопросы: «Нужна ли России модернизация?», «Что такое модернизация?», «При каких условиях модернизация может быть успешной?». (Тезисы доклада основывались на новой книге Ядова).



Современное состояние России он сравнил с пребыванием в траншее. Вылезем ли мы из траншеи? Как из этой траншеи вылезти? Ответ мудрого человека был таким: «По умному, по своему. Заданного выхода, прокопанных ступенек наверх нет». Надо искать свой способ трансформации: национальный и одновременно глобальный. Комбинацию старого и нового. Ядов полагает, что «российские трансформации, будучи направленными в общее русло миросистемных изменений, не могут не иметь национальной специфики».



Майские хлопоты. В мае В.А. Ядов и его коллега Е.Н. Данилова едут на родину Конфуция, где выступят в роли экспертов проводимого в Китае социологического исследования. Не зря же Ядову на юбилее подарили книгу с изречениями китайского мудреца (он обещал прочитать ее в самолете, по пути в Шанхай), многие из которых могли бы быть отнесены к самому Владимиру Александровичу:



«Кто не жаждет знать, того не просвещаю. Кто не горит, тому не открываю».



«В 15 лет я обратил свои помыслы к учению.



В 30 лет — я обрёл прочную основу.



В 40 лет — я сумел освободиться от сомнений.



В 50 лет — я познал волю Неба.



В 60 лет — я научился отличать правду от лжи.



В 70 лет — я стал следовать зову моего сердца и не нарушал Ритуала» [5].



Владимир Александрович может нарушить спокойствие и ритуал научной конференции, но ритуал Науки он свято соблюдает: доказательством этому служат его многочисленные книги, статьи и ученики, безусловный авторитет среди коллег. «Эталон», «символ», «идеал», «великий», «великолепный», «обаятельный», «энергичный», «идеальный социолог» - вне привычных рамок, не подпадающий ни под какие шаблоны – и все это Ядов.



Наталия Демина



Из новой книги Ядова («Современная теоретическая социология как концептуальная база исследования российских трансформаций: Курс лекций»):



О потенциале этологических исследований: На сегодня нет неоспоримых доказательств относительно того, что животные способны мыслить абстрактно. Я не волнуюсь за своего кота, уходя из дома. Думаю, что он не страдает в мое отсутствие. Он чувствует дискомфорт лишь в момент захлопывания двери. Спустя секунду следит за птичками в окне или дремлет. Бежит с поднятым хвостом, когда дверь открывается. Он живет «здесь и сейчас». С. 17.



О роли психологических концепций: …Социолог нередко обращается к собственно психологическим теориям личности. Зигмунд Фрейд, не говоря о Г. Тарде и Лебоне, которые исследовали массовое поведение толп и «публики», вписаны в любой нормальный учебник по социологии. Если некий индивид … занимает лидирующую позицию в обществе, его собственные индивидуально-личностные особенности влияют на социумные процессы. Пример – первый российский президент, типичный «циклоид» в психоанализе. То он на танке, то брошен в мешке в речку, а то «работает с документами». Если ситуация не является экстремальной, такой тип личности крайне неактивен, если же она нестандартна, он проявляет сверхактивность. С. 23.



О российских реформах: Вместе с тем нельзя не фиксировать как исторический факт, что и петровские, и столыпинские, и советские, и нынешние реформы имели прозападный вектор, но политика, ради этого используемая, оставалась и остается государственно-принудительной. Великолепны официальные формулы президентства В.В. Путина: «вертикаль власти» и «управляемая демократия». Вспоминается ироническая реплика Ф. Достоевского по поводу заключительного пассажа из «Мертвых душ» Н. Гоголя о России, которая как птица-тройка неведомо куда несется и не дает ответа, куда именно. Достоевский на это высказался так: «Барин пнул ямщика сапогом в спину, и понеслась птица-тройка». С. 35.



Об интуиции ученого: Множественность теорий предоставляет социологу богатые возможности для интерпретации данных. Но подлинный профессионал тот, кто, владея обилием теоретических знаний, способен целесообразно их использовать. Канадский философ и логик Марио Бунге в 1950-е гг. предложил такой метафорический образ обращения исследователя с накопленными знаниями. У нас в голове, писал Бунге, как на чердаке сельского дома хранится множество разных инструментов: лопаты, топоры, гаечные ключи, клещи, молотки, рубанки для грубой обдирки досок и тонкой шлифовки…. Это просто хлам. Но иногда хозяин поднимается на свой чердак и фонариком высвечивает именно то, что ему нужно. Это – интуиция. Добавим – профессиональная интуиция. Надо развивать в себе данные человеку природой способности, высвечивать именно те знания, которые нужны для решения проблемы. С. 86.







Примечания:



1. Подробная биография. К юбилею Владимира Александровича Ядова // Социологический журнал. 2004. №1/2



2. Ядову - 77 лет! (25 апреля 2006 г.) (поздравления и воспоминания коллег и учеников)



3. Празднование дня рождения В.А. Ядова в Институте социологии РАН, 26 апреля 2006 г. – фото и видео



4. Выступление В.А. Ядова на Методологическом семинаре Института психологии РАН (27 апреля 2006 г.) – фото и видеозапись доклада.



5. Конфуций. Биография



04 мая 2006, 12:00

http://www.polit.ru/science/2006/05/04/jadovsob.html

---

Умер академик Лупанов

Умер академик ЛупановВчера вечером на 74-м году жизни скончался видный российский ученый, академик РАН, декан механико-математического факультета МГУ Олег Борисович Лупанов, сообщает "Эхо Москвы". Лупанов руководил факультетом последние 26 лет. Ученый умер на рабочем посту - в своем кабинете в Главном здании МГУ.

Лупанов окончил Московский университет и защитил диссертацию под руководством Алексея Ляпунова, которого считают создателем советской кибернетической школы. Впоследствии Лупанов занимался вопросами математической логики и дискретной математики. В 34-летнем возрасте он стал лауреатом Ленинской премии, спустя 6 лет - членом-корреспондентом АН СССР.

Академику Лупанову принадлежат ключевые результаты в теории сложности алгоритмов, продолжающие работы Клода Шеннона, одного из основоположников этой области.

До последнего времени Лупанов проводил на механико-математическом факультете лекции по математической логике и дискретной математике.

Редакция "Передовой науки" на Полит.ру выражает соболезнования ученикам, коллегам, друзьям, родным и близким покойного.

04 мая 2006, 17:01



http://polit.ru/science/2006/05/04/...died.popup.html

---

Зачем слушать старую музыку? Чтобы перестать быть эгоистом!

Зачем слушать старую музыку? Чтобы перестать быть эгоистом!

Зачем слушать старую музыку? Чтобы перестать быть эгоистом!«Антиквариум» - новый фестиваль, говорящий о важном шаге российской культуры: мы вступаем на территорию старинной музыки, и вступаем по канонам цивилизованного мира. Эпоха барокко для нашей широкой публики ассоциируется до сих пор с костюмными представлениями на открытом воздухе, когда между дворцом и водоемом возникают фигуры в париках и фижмах, чтобы, уставившись в пюпитры, сыграть нечто монотонно-витиеватое. А между тем барокко по-европейски – вовсе не парковый маскарад в стиле «Мира искусства», а серьезная отрасль музыкальной индустрии, которая покоится на трех слагаемых: нотном оригинале, историческом инструментарии и манера игры. Но главное – мировоззрение, считает арт-директор фестиваля «Антиквариум», клавесинистка Ольга Филиппова. В том, что барокко – не засохший от бездействия экспонат, а живой и актуальный язык, она легко убедила Марину Борисову.



Всегда думала, что историческое музицирование для России, в отличие от Европы — экзотика. В лучшем случае – область, в которой делаются первые робкие шаги. И вдруг – фестиваль, который ставит перед фактом: аутентизм – давно сложившаяся система и целый мир.



Да, и в этом мире мы давно живем. Я преподаю клавесин и старинный камерный ансамбль на Факультете исторического и современного исполнительства Московской консерватории, на фестивале играют мои ученики. Конечно, вложены большие усилия, чтобы все это состоялось. Но на самом деле в Москве, Петербурге, Нижнем Новгороде, Новосибирске есть много увлеченных людей, которые сформировали публику и познакомили слушателей с этим направлением в музыке – историческим исполнительством. Мы все очень разные, но замечательно сосуществуем. Идея фестиваля «Антиквариум» возникла потому что нам всем показалось, что пора уже что-то сделать в Москве, чтобы представить самые разные школы исторического исполнительства -- не только европейские, но и российские.



Где вы научились всему этому?



Я начинала обучение в Московской консерватории как музыковед, и сначала пришла к этой музыке как исследователь. Потом увлеклась исполнительством и стала учиться на тогда еще только открывшемся Факультете исторического и современного исполнительства. Но кроме все прочего, я посещала мастер-классы в Европе -- когда открылся железный занавес и все получили возможность ездить и получать информацию. Но в России в принципе прекрасная исполнительская школа, поэтому было легко перестроится и научиться мыслить по-другому. Меня увлекало посещение разных мастер-классов. Дело в том, что во всей этой музыке есть некое общее ощущение, и какие-то идеи легче схватить, когда слушаешь барочную скрипку, флейту или вокальную музыку.



Мне кажется, что фестиваль задуман в удобном формате – всего 3 дня. Это ваша идея?



Да. Была мысль сделать то, что отличается от всего происходящего вокруг. В России уже шесть лет существует фестиваль Early music в Петербурге. Он проходит осенью и построен по европейской модели: две недели, вечерние концерты. Москва – быстрый город с очень быстрым темпом сознания, поэтому мы хотели сделать что-то подходящее – компактный формат, все собираются в одном месте. Эту затею оказалось возможно осуществить в Доме музыки: здесь есть разные залы, разные возможности и разные площадки. Компактность необходима, чтобы слушатель мог познакомится с самыми разными направлениями, и не успев забыть одно, сравнил его с другим.



«Антиквариум» выделяется в насыщенной московской жизни: городу он интересен. А зачем он нужен вам?



Я задавала себе этот вопрос, и он очень важен для меня. В этой музыке и вообще в этой культуре совершенно другое, чем у нас, отношение к миру. В ней есть то, что утратил 20-й век – вкус к ремесленничеству, вкус к тактильному ощущению жизни. К внимательному ощущению звука и всех процессов вокруг человека. В этой музыке есть гармония человека с окружающим миром. Сейчас, когда мы задавлены информацией, которая диктует нам законы поведения, человек даже не успевает проанализировать то, что с ним происходит не успевает услышать, увидеть, разглядеть, почувствовать. Старая музыка учит разглядывать и вслушиваться. Для этого я и делаю фестиваль «Антиквариум». Чтобы люди в своей собственной повседневной жизни учились различать детали – слуховые, визуальные – любые. Начиная от распускающегося листка и заканчивая тем, как вообще движется звук в естественной акустике.



В вашем замечательном буклет проводится мысль о необратимости времени и быстротечности жизни. Как это связано с музыкой барокко?



Звук, который существует в этой музыке – совершенно особая история. Исполнитель его не выстраивает, а только направляет. Большую роль играет умение слушать отзвук: ведь звук уходит в тишину и возвращается к нам. В самом этом процессе есть идея угасания и возрождения. Идея тайны жизни.



Музыка барокко не певческая, а речевая: мы же в нашей речи не растягиваем слова, а говорим с естественной скоростью нашего дыхания. Так и в музыке барокко, опирающейся на естественное звукоизвлечение. К примеру, на скрипке играют без вибрато – то есть продления жизни звука с помощью физических усилий. Естественный звук отправляется в акустику и в ней остается.



Какие качества открывает в себе современный человек, слушая музыку барокко?



Он перестает быть эгоистом. Он учится слушать, что происходит вокруг него. Учится относиться к миру, исходя не из собственных эмоций, а из свойств самого мира. Старинная музыку этому учит. На клавесине нельзя совершать насилие. Поэтому человек, который на нем играет, должен перестроить не только пальцы, но и сознание.



На фото - английский ансамбль «Red Priest», представляющий на фестивале театрализованное шоу «Red Hot Baroque».



04 мая 2006, 08:30

http://polit.ru/culture/2006/05/04/akvarium.html

---

Игорь Масленников: "Молодых ждут тяжелые испытания. Но кого они не ждут?.."

Игорь Масленников: "Молодых ждут тяжелые испытания. Но кого они не ждут?.."

Известный режиссер о проблемах молодого кино и своей новой картине

В конце апреля в Петербурге прошел пятый по счету Открытый кинофестиваль фильмов студентов творческих вузов и киношкол «Начало». Его организаторы утверждают, что он не имеет аналогов в среде профессионального молодежного кинематографа в России. Год от года фестиваль привлекает все большее число молодых кинематографистов со всего мира.



На этот раз в форуме участвовало 46 киношкол из 20 стран. Обнаружилось, что наше молодое кино на фоне вполне профессиональных и глубоких работ студентов из Израиля, Германии, Голландии, выглядело довольно бледно (это касалось не только технической стороны кинопроизводства, но и тематики сценариев, и художественного уровня фильмов). О проблемах творческой молодежи наш корреспондент Павел Подкладов побеседовал с председателем жюри игрового кино - известным режиссером, автором знаменитых фильмов о Шерлоке Холмсе и «Зимняя вишня», профессором ВГИКа Игорем Масленниковым.



Игорь Федорович, нашли ли вы на фестивале «Начало» что-то полезное для себя с профессиональной точки зрения?



Я считаю, что такой фестиваль – очень хорошее мероприятие. Не знаю, есть ли еще в России подобные. Ведь питерский фестиваль – международный, здесь было представлено много иностранных киношкол. И все, что я видел (а наше жюри посмотрело 105 картин!), было очень поучительным и для меня как педагога, и для тех, кто смотрел фильмы. Зал был всегда полон и, думаю, что для нашей молодежи было полезно поглядеть, как работают ребята из Дании, Германии, Болгарии, Израиля. У них были целые программы: картины одна другой лучше. И так получилось, что при всем желании помочь своим соотечественникам, жюри отдало предпочтение в основном иностранным киношколам. Для наших это - наука. Ведь что такое жизнь в кинематографе, как не постоянный конкурс, экзамен?!



В чем, на ваш взгляд, главное отличие зарубежных студенческих работ от отечественных?



Прежде всего, в том (и я буду об этом говорить на ближайшем Ученом совете ВГИКа), что «у них» хорошая техническая база. А то, что сейчас имеет ВГИК или Университет кино и телевидения в Петербурге – это руины, барахло, которое осталось от старых студий. А за рубежом есть сейчас и звук «долби», и электронная техника. Вот они и побеждают.



Но согласитесь, Игорь Федорович, если в фильме нет мысли и души, то никакие «долби» не помогут…



Конечно! Меня поразило (особенно в израильских картинах), насколько точно их драматическая и порой трагическая жизнь перенесена на экран. Это сделано с пониманием человеческих отношений и сложностей жизни и потому очень волнует.



Что отличает наше молодое кино от "взрослого"?



Интересно, что сейчас в режиссуру идет больше девушек, чем парней. Это видно не только по тому, что представлено на фестивале, но и по нашим вузам. Наверное, причина в том, что в жестком, мускулистом, агрессивном мужском мире, в котором мы сегодня живем, женщина лучше разбирается в человеческих чувствах, пороках и добродетелях. И в женских работах это виднее, чем у мужчин.



Как вы думаете, почему такая тенденция проявилась именно сейчас? Ведь, например, в вашем кинематографическом поколении было не так много женщин, а мир ведь был тоже достаточно жесткий?



В моем поколении было несколько иначе… В той же «Зимней вишне» рассказывалось о мужском ничтожестве, о неспособности совершить поступок. Мужики сидели на кухнях, ходили по курилкам, получали свои продуктовые пайки. А вкалывали в основном женщины. И часто – одинокие женщины. Сейчас ситуация иная: возобладало мужское силовое, немного хамоватое начало. И поэтому в искусство потянулись женщины, чтобы глубже понять человека и отчасти нейтрализовать эту ситуацию.



Вы – опытный педагог, признанный мастер. Можете ли вы еще на стадии учебы определить, будет ли из молодого человека толк в профессии?



Это очень трудно. Например, на моем курсе более или менее ясно лишь с теми, кто постарше. Потому что профессия режиссера предполагает наличие какого-то жизненного опыта. Режиссер должен разбираться в людях: не только на сценарном уровне, но и уметь работать с людьми на съемочной площадке. А что выйдет из молодых ребят, которые пришли со школьной скамьи, я пока ничего не могу сказать. Хотя в любом правиле бывают исключения: вспомните хотя бы Тарковского. Но в принципе второе образование вовсе не вредно для тех, кто приходит в режиссуру. Примеров можно назвать немало: Данелия и Хотиненко были архитекторами, Авербах – врачом…



Масленников - журналистом...



Да. В режиссуру приходили люди зрелые, и им оставалось овладеть только профессиональными навыками. Сейчас молодой человек, желающий получить вторую профессию, должен платить за учебу. Получается, что государство не заинтересовано в развитии культуры.



В чем вы стараетесь убедить ваших учеников?



Я им говорю: «Никому не подражайте, старайтесь быть честными, имейте и отстаивайте свое мнение. И тогда у картины появится ваша «физиономия». Неизвестно, какая она будет: приятная или уродливая. Но она будет ваша». Режиссура – это очень хитрая профессия, она выдает с потрохами, когда что-то не так.



Что вы «на дух» не приемлете в кинематографе вообще и в молодом, в частности?



Ничего нового не скажу: я не приемлю формотворчества. На уровне учебных работ через всякие «фокусы» проходят все. И мы в молодости пытались снимать шиворот-навыворот. А с годами приходит поиск смысла. Если в сценарии нет идеи, мысли, то и актерам играть нечего. А сейчас в кино много людей случайных. Поскольку способ «кинематографического фотографирования» и монтаж стали делом достаточно простым, то всем кажется, что фильм снять несложно. Вот и идут потоком сериалы на телевидении. В день их показывают до семидесяти! Это настоящая катастрофа! И, прежде всего, для зрителей. А ведь великую иллюзию кино создать очень трудно.



Да никаких особенных секретов нет. Нужны, во-первых, профессиональные навыки, некоторая одаренность. Но главный дар режиссера – чувство правды.



Но ведь правда у каждого своя, это показали и фестивальные фильмы…



Нет, фальшь видна сразу. Были фильмы, темы которых высосаны из пальца. Там всё неправда: выдуманные, глупые ситуации, актерское вранье и т.д. Значит, этим режиссерам Богом не дано чувство правды.



Игорь Федорович, отвлечемся от молодого кино и поговорим о вас. В эпоху ментовских убойных сериалов и «вампирских» блокбастеров вы вдруг взялись за Александра Николаевича Островского, скоро на экраны выйдет фильм "Русские деньги", снятый по пьесе «Волки и овцы». На ваш взгляд, пьеса актуальна?



Очень актуальна! Островский во многих своих пьесах отражает процесс капитализации России после отмены крепостного права. А мы переживаем вторую капитализацию после второй отмены крепостного права. И то, что раньше в его пьесах казалось далеким и странным: векселя, закладные, банкротство, «недружественное поглощение», - нам теперь стало вполне понятным. Но дело даже не в терминах, а в том, что, характеры, отношения людей и их физиономии - те же. Причем, очень живые. Так сказать, «новые русские» 19-го века. Поэтому ни один актер не отказывался от моего предложения: есть что играть! Там нет ни одной лишней фигуры: они все повязаны прекрасной драматургией. И я хочу продолжить это начинание: снять, если хватит сил, еще два фильма по пьесам Островского.



Никому не надо доказывать, что Островский театрален до мозга костей. Не было ли трудностей в процессе его воплощения в кино?



Да, вы правы, проблема здесь есть. Он не так прост в этом смысле. Потому что пьесы у него длинные, те же «Волки и овцы» – это пять актов. И доведение ее до уровня сценария – это кропотливая работа. И когда я сократил пятиактную пьесу до 1 часа 54-х минут, стало ясно, что дальше уже сокращать нечего. Ни слова! Если вынуть хоть один «кирпичик», обвалится вся стена. А следующие два сценария написал мой друг Владимир Валуцкий, и я уже готов их ставить. Это будут фильмы под тем же названием «Русские деньги». Только с подзаголовками: «Банкрот» и «Доходное место».



Кстати, о деньгах. Кто будет финансировать реализацию этой благородной затеи?



Надеюсь, что государство. «Волки и овцы» мы сняли на государственные деньги. Но так ведь и должно быть, государство должно выделять деньги на культуру. А то в последние годы получилось так, что оно вдруг решило, что искусство и культура – категории самоокупаемые.



Когда выходит на экраны очередной боевик или блокбастер, на каждом углу появляются призывные афиши и баннеры. Что-то я не видел таковых в связи с «Волками и овцами»…



И не увидите!



Почему?



Там другой менеджмент: в рекламу вкладывается столько же, сколько и в производство. Это многие сотни тысяч долларов. Откуда у нас такие деньги? У нас на всю картину было около одного миллиона…



В таком случае возвратимся к главной теме нашей беседы. К чему, на ваш взгляд, склонятся в итоге молодые кинематографисты: к клипам и «дозорам» или к Островскому?



В связи с «дозорами» и клипами могу сказать следующее: я своим студентам говорю, что если они будут снимать клипы и рекламу, то я их выгоню. «Почему?» – удивляются они. Объясняю, что еще в старые времена в Академии художеств если учащийся живописного факультета был замечен в том, что подхалтуривает в газетах карикатурами, то его выгоняли. Оказывается, есть такая тайна человеческой природы: если художник занимается карикатурой, то он портит руку и глаз и назад уже не может вернуться. То же самое происходит и с теми ребятами, которые занимаются клипмейкерством. Это – другое занятие, другая профессия. Так же как и карикатура. Это, может быть, вещи замечательные, но тогда занимайтесь только этим. Когда клипмейкеры начинают заниматься кино, ничего не выходит. Эти люди уже не могут создать реальную среду фильма, реальных людей, живые чувства. У них получается лишь калейдоскоп аттракционов.



Но ведь даже если молодого режиссера заметят, то его в лучшем случае ждет предложение снять очередную серию «Ментов». Это они сами мне говорили на фестивале. Какое будущее ждет ваших учеников и участников нынешнего фестиваля «Начало»?



Это правда, жизнь им предстоит тяжелая. Их подстерегают «ловцы душ», которые за копейки предлагают на них работать. Так в Петербурге развалилась студия анимации: всех, кого мы учили, «растащили» по разным странам. Так что молодых ждут тяжелые испытания. Но кого они не ждут?..



03 мая 2006, 10:49

http://polit.ru/culture/2006/05/03/maslennikov.html

---

Д.Чейни: Белоруссия - последняя диктатура Европы

Д.Чейни: Белоруссия - последняя диктатура Европы

Вице-президент США Дик Чейни, находящийся на саммите глав государств Балтийского и Черноморского регионов в Вильнюсе, помимо России раскритиковал сегодня и Белоруссию. По мнению вице-президента, белорусскому народу нужно вернуть свободу, "которую отняла последняя диктатура Европы", цитирует слова Д.Чейни "Эхо Москвы".

Д.Чейни также пообещал, что Америка окажет поддержку белорусской демократии. Он призвал власти Белоруссии прекратить незаконные действия и освободить из тюрьмы Александра Милинкевича и других сторонников демократии.



Между тем как раз сегодня в Минске к 15 суткам ареста приговорили зампредседателя партии "Белорусский народный фронт" Виктора Ивашкевича. Он был признан виновным в организации несанкционированной акции "Чернобыльский шлях", которая состоялась в столице Белоруссии 26 апреля.



Отметим также, что российские политики продолжают комментировать резкие высказывания, сделанные сегодня Д.Чейни в отношении России. Так, председатель комитета Совета Федерации по международным делам Михаил Маргелов заявил, что "тон вильнюсского собрания был задан выступлением Чейни, который счел необходимым вновь обвинить Россию в "отступлениях от демократии" и использовании энергетических поставок для "шантажа".



М.Маргелов выразил надежду, что высказывания вице-президента США "не вызваны лишь желанием прикрыть миролюбием новый санитарный пояс между Россией и Европой".



"Присутствие вице-президента США, а также высокопоставленных представителей Евросоюза и НАТО на саммите в Вильнюсе призвано поднять статус этой встречи. Тем более, что она проходит почти накануне саммита "большой восьмерки" в Петербурге. И создается впечатление, что в Вильнюсе, помимо обсуждения основной повестки дня, собравшиеся спешат дать "наказы" западным лидерам именно для петербургского форума", - сказал российский сенатор.



М.Маргелов отметил, что Д.Чейни призвал Россию "перешагнуть через давние обиды", что следовало, впрочем, адресовать не России, а именно участникам вильнюсской встречи, вся политика которых только и основывается на действительных и мнимых обидах. Разумеется, главным "обидчиком" неизменно выступает Россия, что бы ни случалось с этими странами на протяжении всей их писанной и по большей части несамостоятельной истории", - заключил М.Маргелов.



04.05.2006

http://top.rbc.ru/index.shtml?/news...82552_bod.shtml

---

Совместное заявление представителей гражданского общества России

текст петиции с возможностью её "подписания": http://www.petitiononline.com/040506/petition.html

---

Хит-парад оружия будущего

Хит-парад оружия будущего

В рейтинге оружия от New Scientist микроволновые пушки обогнали ядерные ракеты

Любовь к различным хит-парадам у американцев в крови. Составляются рейтинги всего: песен, фильмов, сковородок, машин, танков... Рейтинги действующих вооружений составляются давно, существуют даже специальные агентства, основной деятельностью которых является создание таких хит-парадов. Научно-популярное издание New Scientist таковым не является. Зато оно регулярно пишет о новых военных технологиях и инновациях. В апреле 2006 года этот журнал на основе своих публикаций составил рейтинг вооружений и технологий, о достоинствах и недостатках которых судить очень и очень сложно - некоторые из них вообще пока существуют только в виде концепций, и их дальнейшая судьба неизвестна. Речь идет об оружии, которым солдаты будут воевать в будущем. По какому принципу журналисты распределяли места в этом хит-параде, сказать сложно. Возможно, он является лишь списком, и номера в нем служат лишь для ориентирования.



1. Автономные вооружения

Автономными вооружениями называются любые военные машины, летательные аппараты и морские корабли, а также прочая техника, вооружение и оборудование, которым человек не управляет непосредственно. Они контролируются при помощи дистанционных пультов либо бортового компьютера. Воздушные беспилотные системы обычно назвают дронами. Наземные - просто роботами.



В задачу автономных систем входит выполнение миссий, потенциально опасных для человека. Поскольку война в принципе является воплощением опасности, то в будущем, по мнению многих ученых (и кинорежиссеров), воевать будут только роботы. В конце концов, как утверждают критики этих технологий, машины поднимут восстание и уничтожат человечество.



Развитие автономных систем началось еще в годы Второй мировой войны. Тогда они были экзотикой на поле боя, выполняя, в основном, миссии по обезвреживанию мин. С 70-х годов прошлого века, по мере развития электроники и, особенно, с появлением компьютеров, такие системы стали более совершенными и мощными. Теперь уже без беспилотных самолетов и роботов-саперов невозможно представить ни одну серьезную военную операцию.



Активнее всего беспилотные самолеты используют американцы, однако такие аппараты разрабатываются во многих странах. Пока что авиационным роботам в основном доверяют разведывательные миссии, но в будущем они постепенно перепрофилируются в "автономных убийц".



Как утверждает американский журнал Air Force Magazine, по мере развития систем управления, связи и наблюдения БПЛА постепенно превратятся в полноценные истребители-бомбардировщики.



В настоящее время во многих странах активно разрабатываются морские автономные аппараты. Пока они также выполняют разведывательно-дозорные функции, а также занимаются разминированием. О разработке ударных подводных роботов пока ничего не сообщается, но, учитывая, в каком направлении развиваются БПЛА, скорее всего дело дойдет и до них.





2. Лазеры

Английское слово laser является аббревиатурой, составленной из первых букв слов Light Amplification by Stimulated Emission of Radiation (усиление света в результате вынужденного излучения). Лазер это квантовый генератор, испускающий когерентные электромагнитные волны вследствие вынужденного излучения активной среды, находящейся в оптическом резонаторе. В зависимости от вида активной среды различают газовые, твердотельные и жидкостные лазеры.



Идея использовать лазеры в военных целях также не нова. Лазерный луч способен передавать энергию на большое расстояние, и не воспользоваться этим военные не могли. Правда, реализация этих замыслов осложнена по некоторым техническим причинам, но в эту сферу вкладываются огромные средства, и поэтому сомнений в том, что вскоре лазеры станут таким же обычным оружием, как ракета или пушка, нет.



Первая "профессия" военного лазера это целеуказание. В стрелковом оружии лазеры применяются в конструкции некоторых оптических прицелов - яркую точку лазерного прицела, которая указывает на то место, куда попадет пуля, хорошо видно издалека. При мерно по этому же принципу действуют и лазерные целеуказатели для высокоточных боеприпасов. Головка наведения ракеты или снаряда ориентируется на лазерный "зайчик", который направляет на цель сторонний наблюдатель (иногда - БПЛА, но чаще всего самолет, с которого запускается ракета или бомба). Недостатком лазерного целеуказания является то, что сильное задымление и даже просто пасмурная погода может исключить применение такого оружия.



В США лазерная программа разрабатывается в рамках проекта противоракетной обороны. Предполагается, что мощный лазер, установленный на авиалайнере Boeing 747, будет способен преследовать, перехватывать и уничтожать баллистические ракеты сразу после их запуска. В настоящее время готовятся испытания системы, в ходе которых будут произведены тестовые стрельбы в воздухе.



Наконец, лазер является одним из возможных вариантов нелетального оружия. Самым перспективным способом применения является временное ослепление противника лазерным лучом. Подобные вооружения пытались создавать уже довольно давно, однако они страдали двумя недостатками - они были настолько мощными на близких расстояниях, что могли лишить человека зрения навсегда, и настолько слабыми на дальних дистанциях, что не могли ослепить человека даже на короткое время. Первое полноценное нелетальное лазерное оружие было создано лишь осенью 2005 года.





3. Космические вооружения

Первое, что приходит в голову, когда слышишь словосочетание "космическое оружие", это "Звездные войны". Так на Западе еще со времен Рональда Рейгана называют программу противоракетной обороны США. Однако собственно космические системы вооружений являются лишь небольшой частью ПРО. В будущем этот компонент будет расширяться. В настоящее время США пока только рассуждают о гипотетической возможности размещения оружия на орбите Земли, однако достоинства таких вооружений, как считают многие аналитики, в результате перевесят мнение тех, кто опасается начала гонки вооружений и больших финансовых затрат.



Кроме компонентов ПРО, которые появятся на орбите еще не скоро, а также спутников-шпионов, которые используют уже многие страны, на вооружение в будущем могут быть приняты бомбардировщики (самолеты, которые будут бомбить вражеские объекты кинетическими боеприпасами), небольшие спутники-истребители, в задачу которых будет входить уничтожение вражеских разведывательных космических аппаратов, гигантские космические зеркала, при помощи которых можно будет перенаправлять лазерный луч с Земли на вражеские военные объекты.



Достоинством космических вооружений является, прежде всего, то, что для орбитального аппарата не существует границ. Он может находиться (как физически, так и юридически) над любой точкой Земного шара. Соответственно, такой аппарат, будучи оснащенным средствами поражения, сможет уничтожить практически любой объект противника.



4. Сверхскоростные летательные аппараты

Речь идет не об обычных самолетах с реактивными двигателями, которые способны преодолевать звуковой барьер, а о машинах, которые могут летать со скоростью, в пять и более раз превышающей скорость звука. Для этого необходимо оснастить самолет прямоточным реактивным двигателем. В этом двигателе нет турбин, необходимых для нагнетания воздуха в камеру сжигания топлива, вместо этого давление в ней создается встречным потоком воздуха за счет уже набранной высокой скорости самолета.



В последние годы в США работы в области разработки прямоточного двигателя активизировались. Построен уже прототип самолета X-43A, который несколько раз пытался поставить рекорд, разогнавшись до 10 махов (один мах равняется скорости звука). Пока что ему этого не удалось.



Между тем инженеры из научно-исследовательского центра Arnold Engineering Development Center смогли "разогнать" модель прототипа будущего беспилотного сверхзвукового самолета в аэродинамической трубе до 14 махов (4640 метров в секунду). Они отрабатывали особенности планера самолета.



Пока инженеры пытаются построить прямоточный двигатель, военные разрабатывают концепции применения сверхскоростных самолетов. Изначально планировалось, что это будет бомбардировщик, однако в настоящее время рассматриваются возможности применения его в качестве военно-транспортного и десантного самолета.



5. Нелетальное микроволновое оружие

Принцип действия микроволновой пушки сходен с обычной бытовой микроволновой печью. Когда такое оружие применяют против человека, узконаправленные микроволны частотой около 95 гигагерц, попадая на кожу, проникают на глубину до одной трети миллиметра. Они нагревают воду, содержащуюся в клетках кожи и межклеточном пространстве, причиняя человеку невыносимую боль, похожую по ощущениям на ожог.



Оружие не причиняет серьезных травм, но с помощью микроволновой пушки можно управлять поведением людей, например при подавлении беспорядков или во время проведения военных операций за рубежом, когда применение обычного огнестрельного оружия против мирных жителей нежелательно.



В настоящее время американцы уже испытывают в Ираке наземную "микроволновую пушку". Испытания морского варианта этой системы начнутся в апреле. Новое оружие также планирует применять национальная гвардия США для защиты американских портов от террористов. Морское микроволновое оружие будет разработано на основе системы Active Denial System, предназначенной для установки на самолеты.



6. Ядерное оружие

Ядерное оружие - это самое мощное, самое глобальное и самое смертоносное из всех существующих видов вооружений. И самое мирное - именно благодаря тому, что во время Холодной войны у двух противников - США и СССР - существовали соизмеримые ядерные арсеналы, эта война не стала "горячей". Этот паритет называют ядерным сдерживанием.



В настоящее время ядерный арсенал России сокращается. Это происходит из-за того, что с боевого дежурства в год снимается больше ракет, чем производит ракетостроительная промышленность. Впрочем, как утверждают в Минобороны РФ, эту проблему они решат двумя способами - повышением эффективности вооружений и увеличением объемов производства.



7. "Тазеры"

"Тазеры" представляют собой электрошоковые устройства дистанционного применения, предназначенные для мгновенного обездвиживания человека путём пропускания сквозь тело электроразряда в



50 тысяч вольт. "Тазер" выстреливает двумя заостренными электродами, которые поражают человека на расстоянии, проникают под кожу на глубину до пяти сантиметров и проводят электрический ток.



Производители позиционируют "Тазеры" как несмертельное, но весьма эффективное оружие. В настоящее время в США электрошоковые пистолеты использует семь тысяч из 18 тысяч полицейских управлений. В 2001 году "Тазерами" была вооружена всего тысяча местных департаментов полиции.



Однако, как утверждают международные правозащитные организации, это оружие нельзя в полной мере считать нелетальным - за всю пятилетнюю историю применения электрошоковых пистолетов они убили 156 человек. При этом, по данным Amnesty International, число жертв "Тазеров" в США ежегодно растет - в 2001 году полицейские и охранники убили троих, в 2005 году жертвами электрошокера стал 61 человек.



8. Электромагнитный импульс

Действие оружия, которое часто называют "электромагнитной бомбой", основано на электромагнитных импульсах большой мощности. В бомбе будет установлен мощный источник микроволнового излучения, который сможет "облучить" большую территорию. Возникающее при этом сильное электромагнитное поле вызывает в электрических проводниках кратковременные перенапряжения в тысячи вольт. В результате проводники, включая дорожки микросхем, не выдерживают этого напряжения и перегорают. Одним из достоинств такого оружия является то, что оно не наносит прямого вреда человеку.



Впервые на действие электромагнитного импульса обратили внимание во время высотных испытаний атомной бомбы.



Так, во время испытательного взрыва над Тихим океаном в 50-х годах электромагнитные волны достигли Гавайских островов, которые находились в нескольких сотнях километров. Этот импульс прервал радиопередачи даже в Австралии.



Защиты от электромагнитного импульса почти не существует. Военное оборудование можно защитить, но масштабы катастрофы все равно будут такими, что ликвидировать последствия взрыва придется несколько месяцев.



Если "электромагнитную бомбу" активизировать на большой высоте, то она может вывести из строя все коммуникации на огромной территории. Иран утверждает, что у него есть и сама такая бомба, и средство доставки. Насколько достоверны эти сообщения, судить сложно. Подтверждений этой информации из других источников нет.



9. Многоуровневая противоракетная оборона

Другими словами, система противоракетной обороны США. Как утверждает New Scientist, это самый эффективный способ предотвратить ядерный удар по территории страны. Как утверждает Минобороны РФ, против российских баллистических ракет любая противоракетная оборона бессильна. Многослойность ПРО заключается в том, что она состоит как бы из трех уровней - компоненты ПРО должны будут перехватывать баллистические ракеты на начальном, среднем и финишном этапе полета.



В самом начале, когда ракета еще не набрала скорость, ее, с одной стороны, сбить проще, но с другой, времени на принятие решения у командования ПРО совсем мало. Действительно, как утверждают российские военные, современные ракеты "Тополь-М" на начальном этапе развивают достаточно высокую скорость.

Пуск ракеты-перехватчика SM-3. Фото с сайта defenseworld.net





Американцы же надеются в случае начала войны уничтожить большую часть ракет противника при помощи авиационной лазерной установки.



На среднем этапе полета ракет их будут перехватывать ракеты-перехватчики SM-3 (Standard Missile-3). Противоракеты уже установлены на военной базе "Форт Грили" (Fort Greely) на Аляске, а также на калифорнийской базе "Ванденберг" (Vandenberg). На Аляске установлены 10 ракет, в Калифорнии - две. Еще одна база появится в Европе. Где именно, точно пока неизвестно, но США собираются вести переговоры по этому вопросу с Польшей. Испытания SM-3 проходят с переменным успехом, что дает критикам повод усомниться в эффективности программы ПРО в целом.



Что касается последнего этапа, на котором боеголовки будут перехватывать обычные ракеты ПВО, то Россия заявляет, что в дальнейшем будет совершенствовать боевые блоки и средства доставки, чтобы легко преодолевать этот рубеж обороны. В случае начала ядерной войны, утверждает Минобороны, активно маневрирующие боеголовки, летящие в сопровождении ложных целей, невозможно будет перехватить при помощи любой ПРО. Впрочем, как утверждают американцы, ПРО создается скорее для защиты от обстрелов США баллистическими ракетами так называемых стран-изгоев. Такие государства, считают американцы, все равно не смогут нанести масштабный ядерный удар, а с небольшим количеством ракет ПРО будет в состоянии справиться.



10. Информационные технологии

Современные вооруженные силы больше всего зависят не от мощных вооружений, а от информации. Именно данные о расположении военных объектов противника могут сыграть решающую роль в нанесении смертельных ударов в самом начале войны. При этом важно не только получить полную информацию о противнике, но также и защитить свою от посягательств вражеской разведки.



Развитие военных технологий в этой области идет сразу по нескольким направлениям - получение информации, ее защита, а также разработка вооружений и приемов для уничтожения информационной инфраструктуры

Компьютеры станут одними из приоритетных целей во время войны.



противника. Одними из наиболее уязвимых мест этой инфраструктуры являются сети, подключенные к компьютерной сети интернет. В разных странах правительства уже готовят команды военных хакеров, которые в случае начала войны должны будут взломать военные сети врага и лишить его важной информации.



В мае прошлого года ЦРУ провело секретные маневры "Молчаливый горизонт", в ходе которых компьютерные специалисты Управления отрепетировали массированную атаку хакеров на различные американские интернет-сайты. По словам организаторов учений, масштабы виртуального нападения, которое специалисты разведуправления отразили в течение трех дней, сопоставимы с терактами 11 сентября.



Министерство обороны США сформировало группу, в задачу которой будет входить подавление активности противника в интернете и других электронных сетях. Новый элемент Вооруженных сил называется Объединенное командование структурных компонентов сетевых боевых действий (Joint Functional Component Command for Network Warfare - JFCCNW). В задачу JFCCNW будет входить не только взлом вражеских компьютерных сетей во время боевых действий, но также и охрана всех американских сетей Министерства обороны.





* * *

В этом достаточно условном рейтинге прослеживается интересная тенденция. Многие виды оружия будущего развиваются в "нелетальном" направлении. Кроме сугубо полицейского "Тазера" в рейтинге присутствуют микроволновая пушка, лазерный ослепляющий луч, а также несмертельное ОМП - электромагнитная бомба. Информационные атаки также нельзя отнести к смертоносным видам ведения войны, применение роботов направлено на уменьшение потерь, а ПРО вообще существует только в контексте ядерной войны.



Что касается самого ядерного оружия, то, несмотря на присутствие его в рейтинге, в будущем, по мере развития высокоточного оружия, ядерные арсеналы будут сокращаться. И эта тенденция не может не радовать: оружие становится менее опасным. Правда, авторы фильма "Терминатор" считают, что именно такой путь развития военной техники приведет мир к катастрофе.



Павел Аксенов

http://lenta.ru/articles/2006/04/25/topten/

---

Москва объяснила свою роль на постсоветском пространстве

Москва объяснила свою роль на постсоветском пространстве

В Москве надеются, что участники открывшегося в Вильнюсе саммита государств Балто-Черноморского региона воздержатся от негативных оценок России. Как сообщает РИА Новости, об этом заявил замминистра иностранных дел РФ Григорий Карасин.

"Хотел бы, чтобы России фигурировала там не в качестве объекта разбора, а как важный позитивный фактор международной политики", - сказал дипломат. Он отказался прогнозировать результаты этого форума. "Предсказания - вещь неблагодарная. Надо посмотреть на содержание и результаты саммита", - отметил он.



В рамках проходящей в столице Литвы конференции "Общее видение общего добрососедства" 4 и 5 мая проходит саммит лидеров стран Балтийского и Черноморского регионов. В нем принимают участие президенты Литвы, Латвии, Эстонии, Финляндии, Польши, Украины, Молдавии, Болгарии, Румынии, Армении, Грузии, Азербайджана, а также лидеры ЕС и НАТО.



Кроме того, по просьбе президента США Джорджа Буша в работе саммита участвует вице-президент Ричард Чейни, который выступил с докладом о концепции целостной и свободной Европы. Он раскритиковал Россию за сворачивание демократических реформ, а также осудил действия Москвы в сфере поставок энергоресурсов на внешние рынки. Говоря о прекращении поставок газа на Украину в начале 2006 года, вице-президент США отметил, что "никакими доводами нельзя оправдать превращение нефти и газа в инструмент для манипуляций и шантажа".



Президент Грузии Михаил Саакашвили, выступая на саммите, заявил, что демократии в Грузии и на Украине "угрожает опасность". "Если в Москве создают препятствия нашим демократическим ценностям, то это означает увеличение опасности", - сказал он.



Касаясь возможного выход Грузии из Содружества независимых государств, Саакашвили отметил, что в Тбилиси серьезно размышляют о будущем СНГ, "так как оно превратилась в закрытую организацию".



http://lenta.ru/news/2006/05/04/summit/

---

Корпорации BBC рекомендовано называть вещи своими именами

Корпорации BBC рекомендовано называть вещи своими именами

Британской вещательной корпорации BBC рекомендовано изменить язык освещения палестино-израильского конфликта и "называть террористические акты терроризмом", пишет газета Jerusalem Post.

Такая рекомендация содержится в заключении независимой комиссии, которая должна была выяснить, насколько объективно освещаются события на Ближнем Востоке в выпусках новостей телерадиокомпании.



В то же время основным выводом экспертов является то, что в целом работа BBC на этом направлении соответствует стандартам объективности и точности подачи информации.



Исследование проводилось по настоянию многочисленных произральских лоббистских групп, недовольных тем, как именно корпорация подает новости, связанные с ближневосточным конфликтом.



В руководстве BBC выразили удовлетворение выводами комиссии и пообещали работать над дальнейшим повышением качества предлагаемых новостей.



http://lenta.ru/news/2006/05/03/bbc/

---

Эхуд Ольмерт пообещал значительно изменить границы Израиля

Эхуд Ольмерт пообещал значительно изменить границы Израиля

Эхуд Ольмерт, глава партии "Кадима", победившей на последних парламентских выборах в Израиле, выступил перед новым составом Кнессета с речью, в которой рассказал об основных направлениях работы в должности премьер-министра страны, пишет газета Ha'aretz.

Основную часть доклада Ольмерт посвятил плану размежевания с палестинцами, осуществление которого является краеугольным камнем предвыборной программы его партии.



Ольмерт, правительство которого будет приведено к присяге вечером 4 мая, рассказал, что после реализации программы разграничения нынешние границы Израиля сильно изменятся: все небольшие изолированные поселения на западном берегу реки Иордан будут эвакуированы. При этом примерно 70 тысяч израильтян, проживающих там сейчас, будут переселены в крупные поселения, которые, в свою очередь, станут суверенной территорией Израиля - несмотря на протесты палестинцев.



Он пояснил, что существование мелких поселений, разбросанных по всей Самарии и Иудее, опасно для страны. По мнению главы "Кадимы", неизбежное в этом случае смешение населения ставит под угрозу существование Израиля как еврейского государства.



По плану будущего премьера, разграничение с палестинцами пройдет в любом случае - согласятся они на него или нет. Он, правда, отметил, что достижение договоренности с арабами по этому вопросу крайне желательно, но не необходимо. При этом будущий премьер подчеркнул, что о переговорах с движением ХАМАС в его нынешнем виде не может быть и речи.



Часть доклада Ольмерта была посвящена Ирану. Он призвал сограждан и мир серьезно отнестись к угрозам Исламской республики и тут же пригрозил Тегерану, что у Израиля есть все возможности защитить себя от любой агрессии.



http://lenta.ru/news/2006/05/04/olmert/

---

Вице-президент США обрушился с критикой на Россию

Вице-президент США обрушился с критикой на Россию

С резкой критикой положения в РФ выступил вице-президент США Дик Чейни. Выступая на саммите лидеров Балтийского и Черноморского регионов в Вильнюсе, он заявил, что в России ограничены основные свободы.

"Противники реформ пытаются повернуть время вспять" - цитирует радиостанция "Маяк" слова одного из наиболее жестких критиков российской политики в американской администрации. "Россия должна сделать свой выбор, вернуться на путь демократических реформ", - продолжил Д.Чейни.



Д.Чейни раскритиковал попытки Москвы "использовать энергетический шантаж" по отношению к соседним республикам. По мнению американского вице-президента, в настоящее время Москва не придерживается демократических принципов, признанных во всем мире, и не реагирует на замечания Запада.



В числе приглашенных на саммит – президент Украины Виктор Ющенко и глава грузинского государства Михаил Саакашвили. Кроме того, среди участников саммита был и Верховный представитель ЕС по внешней политике и безопасности Хавьер Солана.



Риторика, которую использовал вице-президент США, уже стала объектом комментариев официальных представителей российского внешнеполитического ведомства. Так, по словам замглавы российского МИДа Григория Карасина, в Москве не хотят, чтобы Россия была объектом разбирательств на саммите государств Балтийского и Черноморского регионов.



В то же время, РФ заинтересована в присутствии на саммите лидеров стран Балтийского и Черноморского регионов и расценивает саммит как "позитивный фактор международной политики", заявил Г.Карасин. Однако высокопоставленный дипломат не стал прогнозировать результаты этого форума. "Предсказания - вещь неблагодарная. Надо посмотреть на содержание и результаты саммита", - отметил он.



04.05.2006

http://top.rbc.ru/index.shtml?/news...50325_bod.shtml

---

В.Путин подписал закон о минимуме капитала банков

В.Путин подписал закон о минимуме капитала банков

Президент России Владимир Путин подписал федеральный закон "О внесении изменений в федеральный закон "О банках и банковской деятельности" и федеральный закон "О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)", сообщает пресс-служба главы Российского государства. Этот закон принят Государственной думой 7 апреля 2006г. и одобрен Советом Федерации 26 апреля 2006г.

Федеральным законом предусматривается дополнить федеральный закон "О банках и банковской деятельности" новыми нормами, устанавливающими минимальный размер собственных средств (капитала) для банков в сумме рублевого эквивалента 5 млн евро, для небанковских кредитных организаций - 500 тыс. евро и их ответственность за снижение этого минимального размера.



Федеральным законом также вносятся поправки в ст.62 и 63 федерального закона "О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)" в части, касающейся отмены права Банка России устанавливать размер собственных средств (капитала) для действующих кредитных организаций в качестве условия создания на территории иностранного государства их дочерних организаций (филиалов, представительств).



При этом предельный размер имущественных вкладов в уставный капитал кредитной организации устанавливает Банк России.



Требование о минимальном размере уставного капитала в 5 млн евро будет применяться к кредитным организациям в качестве условия создания филиалов, представительств и дочерних организаций на территории иностранного государства. Уточняется, что филиалы могут создаваться с разрешения Центробанка, представительства - после его уведомления, а дочерние организации - "с разрешения и в соответствии с требованиями Банка России".



Согласно подписанному закону, банки, капитал которых окажется к началу 2007г. ниже планки в 5 млн евро, смогут продолжать работу, в том числе создавать филиалы, представительства и дочерние организации на территории иностранных государств, если их капитал не упадет ниже уровня, достигнутого на указанную дату.



В случаях, когда объем средств будет держаться ниже этой планки в течение трех месяцев и более, возможен отзыв банковской лицензии.



04.05.2006

http://top.rbc.ru/index.shtml?/news...34514_bod.shtml

---

Крах концепции «несостоятельности» рынка. «Кабинетная» теория не выдерживает проверки

Крах концепции «несостоятельности» рынка. «Кабинетная» теория не выдерживает проверки реальностью

Проблема степени допустимости государственного вмешательства в функционирование рыночной системы уже на протяжении долгого времени является одной из важнейших и, несомненно, актуальных экономических проблем (см., например: Рынок как средство развития общества, Великие заблуждения экономической политики, Бюрократическое управление частными предприятиями). В продолжение темы «Полит.ру» публикует статью профессора кафедры государственного управления и адьюнкт-профессор юриспруденции Университета штата Вашингтон (Сиэтл) Ричарда Зерби и профессора кафедры государственного управления Американского университета (American University, Вашингтон) Говарда Маккарди «Крах концепции «несостоятельности» рынка. «Кабинетная» теория не выдерживает проверки реальностью». Авторы подробным образом рассматривают так называемую теорию «несостоятельности» рынка, которая зачастую используется для обоснования государственного вмешательства в экономику, и альтернативную ей схему транзакционных издержек, которая позволяет авторам сделать следующий вывод о возможности государственного вмешательства: «Государство должно вмешиваться в деятельность рынка только в том случае, если выгоды от принимаемых мер превышают издержки». Впервые материал опубликован в «Regulation» (2000. Vol. 23. № 2). Перевод статьи осуществлен и предоставлен русским проектом Института Катона.



Вопрос о том, какую роль следует играть государству на рынке, — отнюдь не нов; он имеет поистине фундаментальное значение. Над ним бьются госчиновники всего мира, причем эта задача стала еще актуальнее в свете недавней тенденции к приватизации ряда функций государства и пересмотру самих основ его деятельности. В поисках объективных критериев для принятия подобных решений чиновники все чаще обращаются к концепции «несостоятельности», или «провалов», рынка. Она получила достаточно широкое распространение в самых разных областях — учебных программах вузов, практических действиях государства, анализе правовых проблем. Однако эта теория страдает фатальными недостатками. Альтернативная научная схема, построенная на принципе транзакционных издержек, куда лучше подходит — в качестве концептуальной основы — для анализа проблемы государственного вмешательства в экономику.



Краткая история концепции «несостоятельности» рынка

Дэвид Веймар и Эйдан Вайнинг, авторы одного из самых популярных учебников по проблемам политического анализа, задаются вопросом: «В каких случаях государство имеет легитимное право вмешиваться в дела частных субъектов? В Соединенных Штатах общепринятый ответ на этот вопрос основывается на постулатах теории “несостоятельности” рынка, относящейся к ситуации, когда реализация частных интересов не приводит к эффективному использованию имеющихся у общества ресурсов или справедливому распределению общественных благ» (Weimar, Vining 1992: 13).



Первоначально концепция «несостоятельности» рынка представляла собой нормативную теорию для определения ситуаций, в которых государству необходимо вмешиваться в деятельность рынка. Однако в процессе «созревания» эта концепция приобрела и иную функцию — функцию «диагностического прибора», с помощью которого политическое руководство могло на основе объективных показателей определить конкретный масштаб и характер подобного вмешательства. Как утверждает Джозеф Фаррел, «теорема благосостояния позволяет систематизировать проявления неэффективности, связав их с внешними эффектами монополизации или иными причинами. Это помогает нам понять суть подобных проявлений неэффективности, а возможно и устранить их, подобно тому, как диагноз… помогает определить метод лечения» (Farrell 1987: 116).



Применяя этот диагностический подход, аналитики пытаются выявить как конкретную типологию проблемы, приводящей к «несостоятельности» рынка, так и типологию различных проявлений нерыночной «несостоятельности» (сбоев в работе госаппарата), которая может возникнуть, если государство возьмется эти проблемы лечить. Сторонники данного подхода преподносят этот «двойной тест на “несостоятельность” рынка» как важнейший элемент диагностического процесса. Подобно врачам, выбирающим способ лечения, аналитики ставят диагноз — определяют «болезнь» и оценивают опасности, связанные с ее лечением, в частности, побочные эффекты. В некоторых учебниках даже имеются таблицы, позволяющие студентам выявить соответствующий тип вмешательства для различных «типовых» проявлений «несостоятельности» рынка и государства.



В соответствии с диагностической моделью политических аналитиков учат применять наиболее «щадящие» методы вмешательства. Если сбой в работе рынка можно устранить, создав стимулы, позволяющие рынку произвести «самонастройку», скажем за счет налоговых льгот, подобным мерам следует отдавать предпочтение перед более радикальными методами вмешательства вроде создания государственных монополий.



Теория, являвшаяся поначалу простой попыткой обосновать с помощью объективных критериев необходимость государственных расходов, превратилась в полномасштабную квазинаучную диагностическую и директивную методику. В качестве нормативного обоснования государственного вмешательства теория «несостоятельности» рынка ошибочна, но безвредна. Однако ее использование для «постановки диагноза» приводит отнюдь не к безобидным результатам — зачастую оно оборачивается неверными рекомендациями по вопросам экономической политики.



Концепция «несостоятельности» рынка неизбежно оказывает влияние на государственную политику. В 1993 году правительство США издало указ № 12 866, требующий от чиновников федеральных ведомств проводить экономический анализ предлагаемых ими мер регулирования. Инструкция по выполнению этого распоряжения предписывает чиновникам определять, «представляет ли проблема серьезный случай “несостоятельности” рынка», и только после этого решать вопрос о необходимости государственного вмешательства. Далее в инструкции говорится о выявлении категории проявления «несостоятельности», сравнении возможных вариантов вмешательства и принятии мер против «непреднамеренного негативного воздействия на эффективность рыночных операций».



На основании этих инструкций в 1996 году Административно-бюджетное управление Белого дома (Office of Management and Budget) составило документ под названием «Анализ воздействия мер регулирования» (Regulatory Impact Analysis). В нем приводится немало примеров «тестов на “несостоятельность” рынка». Среди них — введенные в 1994 году (и вызвавшие весьма неоднозначные отзывы) стандарты повышенной ветроустойчивости жилых трейлеров: утверждается, что государственное вмешательство в домостроительную отрасль было вызвано «асимметричностью» информации и проблемой внешних эффектов (см.: De Alessi 1996).



Почему моделирование «несостоятельности» рынка не работает

В стандартных теориях «всеобщего благосостояния» утверждается, что «несостоятельность» рынка — это его неспособность обеспечить все преимущества, которые можно получить от экономической деятельности. Если общие производственные издержки меньше, чем преимущества, которые могут получить потребители, считается, что производство недостаточного количества товаров или информации — результат «сбоя» рыночного механизма. Чрезмерное загрязнение окружающей среды признается результатом «несостоятельности» рынка, если преимущества для всего населения от сокращения вредных выбросов превышают расходы фирмы на эти цели. Ведь фирма не сокращает выбросы, хотя, казалось бы, с точки зрения общественно-экономической деятельности совокупная выгода от установки очистных сооружений должна принести преимущества и ей самой. В случаях же, когда система ценообразования якобы не учитывает все издержки и выгоды от экономической деятельности, подобные ситуации традиционно называют «внешними эффектами» («экстерналиями»).



Но при наличии «экстерналий» — а они являются неотъемлемым элементом анализа «несостоятельности» рынка — преимущества от экономической деятельности просто невозможно реализовать, если таковая деятельность имеет смысл только в том случае, когда транзакционные издержки равны нулю. Нобелевский лауреат по экономике Рональд Коуз с необычайной проницательностью отмечал, что принятый в экономической науке анализ подобных ситуаций, в ходе которого упор делается на «недополученные» выгоды от экономической деятельности, основывается на постулате о том, что транзакционные издержки при достижении таких выгод равны нулю. То есть получается, что «несостоятельность» рынка проявляется, а «экстерналии» возникают в тех случаях, когда на практике никаких выгод из дальнейшей экономической деятельности извлечь невозможно.



Определение понятия «транзакционных издержек»



Транзакционные издержки определяются как ресурсы, необходимые для передачи, установления и поддержания прав собственности. В реальном мире, конечно, транзакционные издержки не могут быть равны нулю. Однако анализ «несостоятельности» рынка проводится применительно к ситуации, когда транзакционные издержки равны нулю, хотя на практике такое просто невозможно. В концептуальном плане модель «несостоятельности» рынка неверна, поскольку она не учитывает транзакционные издержки. Между тем «экстерналии», которым в анализе «несостоятельности» рынка отводится центральное место, как раз и определяются транзакционными издержками. По сути, «экстерналии» возникают потому, что издержки на их устранение чересчур велики. В этом смысле каждый пример «несостоятельности» рынка и возникновения «экстерналий» на деле связан с транзакционными издержками.



Транзакционные издержки влияют на «экстерналии» следующим образом: совокупная стоимость той или иной «экстерналии» представляет собой минимально допустимую величину связанных с ней транзакционных издержек. Если они меньше совокупной стоимости «экстерналии», нести такие издержки целесообразно. Представьте себе, что некая заинтересованная сторона страдает от последствий загрязнения окружающей среды, виновником которых является источник вредных выбросов, расположенный поблизости. Ущерб от загрязнения составляет 125 000 долларов, а стоимость установки оборудования, позволяющего его избежать, равна 100 000 долларов. То есть ущерб от загрязнения превышает оптимальную с экономической точки зрения сумму, а значит, по определению возникла «экстерналия». Другими словами, происходит «перепроизводство» загрязнения. В данном случае сумма в 25 000 долларов представляет собой выгоду, которую можно получить от ликвидации вредных выбросов — но только в том случае, если транзакционные издержки равны нулю. Однако в действительности издержки на эти трансакции (переговоры, судебные иски, контракты), естественно, превышают нуль. Если их сумма не достигает 25 000 долларов, меры по ликвидации загрязнения будут приняты. Если же издержки превышают 25 000 долларов, стимулы для решения проблемы исчезают.



Транзакционные издержки существуют всегда



Существование не имеющих конкретной цены, но и не равных нулю транзакционных издержек означает, что некоторые экономические операции просто не происходят — те, что осуществились бы в случае, если бы не имеющие установленной цены транзакционные издержки действительно бы ничего не стоили (или стоили бы меньше, чем потенциальные выгоды от данной операции). Невозможность осуществления таких операций и называется проявлением «несостоятельности» рынка.



Не имеющие конкретной цены транзакционные издержки существуют всегда, и из-за этой их «вездесущности» «экстерналии» также возникают постоянно. Теоретически концепцию «несостоятельности» рынка можно применить к множеству видов деятельности, а не только к тем двум, что традиционно приводятся в качестве примера на первом курсе экономических факультетов — национальной обороне и борьбе с экологическим загрязнением. К примеру, если один из жильцов данного квартала не сажает в палисаднике цветы, хотя благодаря этому цена недвижимости в квартале возросла бы на большую сумму, чем стоит высаживание цветов, возникает «экстерналия» (или проявление «несостоятельности» рынка). Когда автомобилист едет по шоссе слишком медленно, не учитывая, что тем самым заставляет других водителей терять время, он также становится виновником своего рода «экстерналии». Впрочем, поскольку автострады принадлежат государству, в данном случае речь идет о «несостоятельности» «нерыночного» характера.



«Экстерналии» существуют везде, где законодательство, влияющее на функционирование рынков, недостаточно эффективно. Закон, потворствующий такому проявлению неэффективности, как нарушение заключенного контракта, создает «экстерналию»; не обходится без внешних эффектов и деликатный закон, устанавливающий слишком мягкое наказание за нарушение правил дорожного движения, что приводит к чрезмерному количеству таких нарушений. Представьте себе, что при покупке машины государство взимает с вас сбор за право владения. Если этот сбор слишком велик, автомобилей будут покупать меньше, чем при отсутствии такого сбора, представляющего собой один из видов транзакционных издержек. Вот вам пример «несостоятельности», обусловленной нерыночными причинами.



Поскольку проявления так называемой «несостоятельности» рынка («экстерналии») встречаются на каждом шагу, вся эта концепция, по сути, служит оправданием для неограниченного государственного вмешательства в экономику. Аналитики, которых пугает отсутствие каких-либо пределов государственного регулирования, разработали концепцию «нерыночной» «несостоятельности», или бюрократических сбоев, напоминая нам о том, что государственное вмешательство тоже не обходится без транзакционных издержек. Однако теория «нерыночной» «несостоятельности», или «несостоятельности» государства не слишком-то урезонивает тех, кто выступает за активное вмешательство государства в функционирование рынков.



Эмпирические данные и классические «экстерналии»

Из-за концептуальных пороков модели «несостоятельности» рынка рекомендации, разработанные на ее основе, также ошибочны. Рассмотрим два примера: один касается маячной службы, другой — пчеловодства. В каждом из этих случаев, если следовать модели «несостоятельности» рынка, добровольная деятельность не может принести экономических выгод. Однако эти прогнозы абсолютно неверны, и понять причину ошибки помогает концепция транзакционных издержек.



Маячная служба



Выдающийся экономист Пол Самюэльсон подкрепляет свои аргументы относительно теории «несостоятельности» рынка примером, связанным с маячной службой: «Вот пример услуг, оказываемых государством, относящийся к более поздней эпохе — маяки. Маяки спасают человеческие жизни и грузы, однако их смотрители физически не в состоянии собирать с капитанов кораблей деньги за свою работу. “Итак, — подытоживает позднейший комментатор, — здесь налицо расхождение между частными выгодами и издержками, с одной стороны, и социальными выгодами и издержками — с другой”. Философы и государственные деятели всегда осознавали незаменимость правительства в подобных случаях “расхождения между частными и социальными выгодами”. Пример с маячной службой — один из важных элементов преподавания теории “несостоятельности” рынка» (Samuelson 1964: 45).



Однако в связи с этим примером возникает одна серьезная проблема. Вывод в данном случае не подтверждается фактами. Рональд Коуз исследовал историю маячной службы в Англии и Уэльсе (Coase 1974). Вопреки тому, что внушает нам теория «несостоятельности» рынка, в XVII веке большинство маяков строились и эксплуатировались негосударственными ведомствами. Их строили частные лица для получения индивидуальных выгод. Представив соответствующие петиции от судовладельцев и капитанов, они получали от короны патенты на содержание маяков. (Раздача патентов, конечно, является формой государственного вмешательства: в данном случае — вмешательства во благо экономики, основанного на праве государства устанавливать права частной собственности.) Патент позволял частному лицу построить маяк и взимать сборы с кораблей. Эти сборы выплачивались в порту агентам владельца маяка или таможенникам; их сумма варьировалась в зависимости от тоннажа кораблей, проходящих мимо данного маяка. Тоннаж можно считать разумным критерием определения «спроса» на конкретный маяк, поэтому сборы приблизительно соответствовали «равновесию Линдаля» — эффективной (дифференцированной) системе ценообразования.



Частные маяки строились несмотря на то, что еще в 1566 году был создан специальный государственный орган, Trinity House (правление маячно-лоцманской корпорации. — Примеч. пер.), который уже в начале следующего столетия также занялся строительством маяков. Впрочем, Trinity House без особого желания вкладывал в строительство средства из собственного бюджета и одновременно пытался помешать частным лицам сооружать маяки. К 1820 году Trinity House эксплуатировал 24 маяка, а частные лица — 22, однако многие из маяков, содержавшихся государством, были в свое время построены частными лицами. Теория «несостоятельности» рынка привела бы нас к выводу о том, что эффективную службу маяков способно организовать только государство. Однако опыт истории показывает, что дело здесь обстоит иным образом.



Пчелы и урожайность



В статье «Внешние источники экономии и потерь в условиях конкуренции» Дж.Э. Мид анализирует вопрос о позитивных встречных «экстерналиях», существующих между пчеловодами и владельцами яблоневых садов, утверждая, что для достижения максимальной эффективности в данном случае необходимы государственные субсидии (Meade 1952). Садоводы, выращивающие яблоки, оказывают ценные услуги пчеловодам, поскольку пчелы питаются цветочным нектаром фруктовых деревьев, а пчелы, опыляя растения, играют важную роль в садоводстве. Мид полагает, что садоводы и пчеловоды не способны к взаимовыгодной совместной экономической деятельности, поскольку первые в состоянии получать все выгоды от опыления бесплатно.



Однако Стивен Н.С. Чейнг, исследовав взаимоотношения между садоводами и пчеловодами в штате Вашингтон, пришел к выводу, что о «несостоятельности» рынка в данном случае говорить не приходится (Cheung 1973). Напротив, в Соединенных Штатах давно уже существуют контрактные взаимоотношения между фермерами, выращивающими яблоки, и пчеловодами. Эта система настолько развита, что, если первоначально между сторонами заключается письменный контракт (порой настолько простой, что он записывается на оборотной стороне открытки), то в дальнейшем эти взаимоотношения продлеваются путем устной договоренности. Разнообразные фактические данные позволили Чейнгу прийти к выводу, что, вопреки мнению Мида, «распределение ульев и “потоков” нектара напоминает бесперебойно действующий рыночный механизм», обеспечивающий эффективное использование ресурсов. Возникновение между пчеловодами и садоводами «законченных» рыночных отношений представляется маловероятным, поскольку из-за транзакционных издержек ограничить выгоды от опыления, получаемые теми садоводами, которые не желают за это платить, невозможно, однако эта система тем не менее функционирует на добровольной основе благодаря наличию культурных норм, определяющих достойное поведение для данного случая, и соблюдение этих норм не требует больших расходов.



«Несостоятельность» государства: проблема соли

Как в общественном, так и в частном секторах существуют «экстерналии», порождающие «нерыночные» проявления «несостоятельности». Анализируя рентабельность того или иного проекта, государственные ведомства порой игнорируют издержки, которыми осуществление их планов оборачивается для других госструктур и частных лиц. Представим, что ведомство А осуществляет проект, позволяющий ему экономить по миллиону долларов в год, но при этом другое государственное ведомство — Б — несет издержки в размере 2 миллионов в год. Результатом этого становится возникновение «экстерналии». Теоретически, если предположить, что транзакционные издержки равны нулю, следовало бы ожидать, что ведомство Б предложит ведомству А некую сумму денег или иные стимулы в попытке побудить его отказаться от данного проекта. Следует ли на этой основе сделать вывод, что третье государственное ведомство, руководящее ими обоими, должно вмешаться, и вынудить А отказаться от проекта? В рамках модели «несостоятельности» рынка ответ на этот вопрос, несомненно, будет утвердительным.



А теперь рассмотрим вопрос о борьбе с гололедом на дорогах. Дорожные службы очищают автострады ото льда, посыпая их солью, поскольку результат в данном случае оправдывает расходы на закупку соли и проведение соответствующих работ. Кроме того, соль стоит дешевле, чем альтернативные средства борьбы с гололедом, например кальциево-магниевый ацетат (КМА). Этот реагент обходится в пять раз дороже соли.



Однако по оценке другого ведомства — Агентства по охране окружающей среды (Environmental Protection Agency), — обработка дорог солью наносит ущерб экологии, автомобилям и мостам на сумму в 2,91 миллиарда долларов в год. По мнению специалистов, использование КМА позволило бы сократить этот ущерб на 1,9 миллиарда долларов. Закупка КМА, по сравнению с солью, обойдется на миллиард долларов дороже, но его применение позволит снизить экологический ущерб на почти вдвое бóльшую сумму. Таким образом, если не принимать во внимание транзакционные издержки, распоряжение о том, чтобы дорожные службы использовали КМА вместо соли, позволило бы сэкономить 900 миллионов долларов.



Если бы транзакционные издержки равнялись нулю, следовало бы ожидать, что люди, страдающие от обработки дорог солью, предложат дорожным службам некую сумму денег, чтобы убедить их перейти на КМА. Однако, учитывая численность категории людей, которым соль на дорогах наносит ущерб (а в нее входят не только те, кого волнует состояние экологии, но и каждый автомобилист), они были бы просто не в состоянии скоординировать свои действия, чтобы добиться подобного соглашения: слишком велики транзакционные издержки. Поскольку совокупные социальные издержки от использования соли на 900 миллионов долларов превышают совокупные социальные издержки от использования КМА, политическое решение о переходе с соли на этот реагент можно было бы считать эффективным, если бы транзакционные издержки на его реализацию и надзор за его соблюдением составили бы меньшую сумму, чем 900 миллионов долларов. Тот факт, что подобное решение до сих пор не принято, позволяет судить о масштабах транзакционных издержек внутри государства.



Оценка эффективности государственного вмешательства

Какую же роль должно играть государство по отношению к рынку? На наш взгляд, вопрос о государственном вмешательстве должен носить скорее эмпирический, чем теоретический характер. Как отмечает Ричард Нельсон в статье «Роль государства в условиях смешанной экономики», «удовлетворительной нормативной теории относительно роли, которую должно играть государство в обществе со смешанной экономикой, не существует» (Nelson 1987: 556).



Центральное место следует отводить транзакционным издержкам



Правильная нормативная теория в этой сфере должна основываться на принципе транзакционных издержек, и ее практическое применение требует прежде всего углубленных эмпирических исследований. Самый важный эмпирический вопрос в этой связи звучит так: каковы чистые выгоды (если они есть) от любого конкретного институционального решения? Единственное общее замечание относительно эффективности государственного вмешательства — государство должно вмешиваться в деятельность рынка только в том случае, если выгоды от принимаемых мер превышают издержки. Не существует простого «диагностического инструмента», позволяющего с уверенностью говорить о превышении выгод от вмешательства над издержками по целым категориям проблем. Эмпирическое же исследование позволяет аналитику определить конкретные издержки для каждого отдельного случая.



Концепция транзакционных издержек позволяет аналитикам ответить на один из главных вопросов: какие именно из подобных издержек влияют на выработку коллективных решений и каким будет для каждого конкретного случая воздействие принимаемых государством законодательных и практических решений на величину этих издержек? Такая концепция позволяет понять сущность уже свершившихся на практике институциональных решений и избежать бесконечных поисков «несостоятельности» в частном или общественном секторе, служащих основанием для государственного вмешательства.



Анализ транзакционных издержек позволяет привлечь внимание к тем характеристикам государства, которые дают ему преимущество по сравнению с другими институтами в плане снижения подобных издержек. Одним из таких важных преимуществ следует считать имеющиеся у него полномочия действовать принудительными методами. Государство обладает монополией на применение силы или принуждения на определенной территории. Оно может менять законы и силой обеспечивать их соблюдение, вводить плату за определенные общественные блага через налогообложение и использовать свои полицейские функции для запрета на одни действия и придания обязательного характера другим.



Принудительные методы приносят выгоду, если приводят к снижению транзакционных издержек индивидов, к примеру, их расходов на самозащиту. Если бы государство не принимало обязательных для исполнения законов против грабежа, людям пришлось бы тратить больше денег на защиту от воров — нанимать охранников, устанавливать более надежные замки и системы сигнализации. Их совокупные расходы на самозащиту были бы куда выше, если бы законодательные органы не принимали правовых мер против воровства и не разрабатывали механизмы их соблюдения.



Однако сокращение индивидуальных расходов — не единственный критерий эффективности принудительных мер. Их можно считать эффективными в том случае, если экономия средств превышает транзакционные издержки на соблюдение этих мер. А процесс, с помощью которого обеспечивается такое соблюдение, связан с целым рядом транзакционных издержек: расходами на расследование нарушений того или иного предписания и судебное преследование виновных в таких нарушениях, административными расходами ведомства, отвечающего за соблюдение предписания, убытками от невыявленных нарушений закона, а также издержками общества на надзор за деятельностью государственного ведомства, отвечающего за соблюдение данного предписания.



Когда принудительные методы эффективны, а когда — нет



Представим себе, что в обществе не существует законов против воровства и среднестатистический гражданин тратит на защиту от грабителей 150 долларов в год, и еще 100 долларов в год теряет из-за краж. Предположим, что для исправления ситуации предлагается закон, который будет стоить индивиду в среднем 70 долларов в год в виде налогов (включая все расходы на его соблюдение) и позволит снизить ущерб от краж до 40 долларов на душу населения в год. Подобный закон следует признать эффективным, поскольку расходы гражданина на самозащиту составляют 150 долларов, а совокупные издержки от государственного вмешательства — всего 110 долларов.



Монополия государства на принуждение эффективна потому, что издержки на мониторинг применения силы государством ниже издержек на мониторинг частных структур, если бы они были наделены теми же полномочиями. Возьмем совсем уж невероятный случай — проанализируем, что произошло бы, если бы компания Microsoft присвоила себе полномочия сажать за решетку людей, совершивших, по ее мнению, преступления против собственности корпорации. Предположим даже, что расходы Microsoft на подобную деятельность будут значительно ниже, чем расходы соответствующего государственного органа. Если оставить за скобками издержки на мониторинг «правоохранительной» деятельности Microsoft, присвоение ему таких полномочий следовало бы считать эффективным решением. Корпорация наняла бы надзирателей, «частных» судей, взяла в аренду или купила бы помещения для содержания нарушителей под стражей — и при этом затратила бы меньше денег, чем расходует на содержание полиции, суда и тюрем государство.



Однако большинство американцев ни в коем случае не согласились бы наделить Microsoft подобными полицейскими функциями, поскольку в таком случае компания могла бы отправлять за решетку людей без достаточных улик, или вообще преследовать тех, кто ей чем-то не угодил. Стоимость мониторинга деятельности частных фирм вроде Microsoft, гарантирующего, что они не нарушат гражданские права людей, была бы выше издержек на надзор за деятельностью государственных полицейских органов, судов и тюрем. Таким образом, решение о передаче Microsoft полномочий по исполнению уголовных наказаний было бы неэффективным.



Общий принцип в отношении государственного вмешательства состоит в следующем: власти должны действовать на тех направлениях, где имеющиеся у них полномочия по использованию принудительных методов дают им абсолютное преимущество над всеми остальными. Юридическую защиту собственности — борьбу с мошенничеством, вымогательством, контрактное и административное право — можно считать, пожалуй, самым наглядным примером «товара», который обходится потребителю дешевле, если он получает его от структуры, обладающей правом на принуждение.



Транзакционные издержки и верховенство закона



В рамках подхода, основанного на принципе транзакционных издержек, проблемы права приобретают более важное место в науке о государственном управлении. Меры, предпринимаемые государством для совершенствования деятельности рынка, заключаются главным образом в создании институтов, способствующих укреплению прав частной собственности. Как отмечают Дуглас Норт и Роберт Томас в своей книге «Расцвет западной цивилизации: новая экономическая история», «государство обеспечивает защиту и соблюдение прав собственности, поскольку оно способно делать это с меньшими издержками, чем частные общественные организации» (North, Thomas 1973: 8). Порой рынок действует неэффективно потому, что государство не обеспечивает соблюдение определенных соглашений в его рамках. В подобных случаях государственное вмешательство путем укрепления прав частной собственности может привести к совершенствованию деятельности рынка за счет сокращения ненужных расходов на самозащиту и мониторинг. Подобные рынки неэффективны не в силу некоей изначально присущей им «несостоятельности», а из-за того, что государство по халатности не создало здесь соответствующей институциональной системы.



Подход, основанный на принципе транзакционных издержек, активно используется и в вопросах, связанных со структурой законодательства. В частности именно он позволяет объяснить, почему в случаях, когда возможны переговоры, назначение пособий выглядит предпочтительнее, но там, где издержки таких переговоров высоки, более уместен принцип возмещения фактических убытков. Кроме того, он во многих случаях позволяет глубже понять особенности «контрактного поведения» и контрактного права, а также объяснить необходимость государственного регулирования коммунальных услуг. Последний вопрос не вписывается в концепцию «несостоятельности» рынка, однако легко поддается анализу по принципу транзакционных издержек.



Аналогичным образом, вмешательство государства желательно и в том случае, когда имеется разнобой в единицах измерения (это тоже один из видов транзакционных издержек). Введение государством единых мер веса и других единиц измерения позволяет резко снизить издержки в этой области; к тому же результату приводит и деятельность частных организаций, например, Чикагской торговой палаты или Нью-йоркской биржи, которым государства отчасти делегировала свои полномочия в использовании принудительных методов. Этот случай не относится к проявлениям «несостоятельности» рынка; скорее это пример того, что государство порой способно лучше всех обеспечить соблюдение единых стандартов.



Выводы

Модель «несостоятельности» рынка в конечном итоге оказалась неработоспособной из-за присущих ей недостатков — как в теоретическом, так и в эмпирическом плане. Подобно другим моделям, построенным на абстрактных умозаключениях, она лишена достаточной эмпирической базы. Как указал Коуз, изучение оптимальных в теории систем мало что дает с точки зрения практики. Аналитики, приверженные «кабинетной» экономической науке, где фактические обоснования заменяются уравнениями, разрабатывают концепции, имеющие очень мало общего с реальной общественной системой. В них представлен мир, существующий лишь на «классной доске», и о таких построениях можно сказать только одно: «Анализ проведен весьма остроумно, но выводы повисают в воздухе».



Литература

Cheung 1973

Cheung S. The Fable of the Bees: An Economic Investigation // Journal of Law and Economics. Vol. 16 (1973).



Coase 1974

Coase R. The Lighthouse in Economics // Journal of Law and Economics. Vol. 17 (1974) [рус. пер.: Коуз Р. Маяк в экономической теории // Коуз Р. Фирма, рынок и право. М., 1993].



De Alessi 1996

De Alessi L. Error and Bias in Benefit-Cost Analysis: HUD’s Case for Wind Rule // Сato Journal. Vol. 16 (1996).



Farrell 1987

Farrell J. Information and the Coase theorem // Journal of economic perspective. Vol. 1 (1987).



Meade 1952

Meade J.E. External Economies and Diseconomies in a Competitive Situation // Economic Journal. Vol. 62 (1952). № 1.



Nelson 1986

Nelson R. Roles of Government in a Mixed Economy // Journal of Policy Analysis and Management. Vol. 6 (1987).



North, Thomas 1973

North D., Thomas R. The Rise of the Western World: A New Economic History. Cambridge, U.K.: Cambridge University Press, 1973.



Samuelson 1964

Samuelson P. Economics: An Introductory Analysis / 6th ed. N.Y.: McGraw-Hill, 1964 [рус. пер.: Самюэльсон П. Экономика. М., 1992. Т. 1–2].



Weimer, Vining 1992

Weimer D.L., Vining A.R. Policy Analysis: Concepts and Practice / 2nd ed. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice Hall, 1992.



04 мая 2006, 06:00 Ричард Зерби, Говард Маккарди

http://www.polit.ru/research/2006/05/04/zerbe.html

---

Блеск и нищета отечественного народоправства ч.1

Блеск и нищета отечественного народоправства

Заметки историка на полях политологических сочинений

Проблемы народовластия и гражданского общества в современной России уже не раз оказывались предметом многочисленных дискуссий последних лет (см., например: Государство, гражданское общество и коррупция). Однако, несмотря на практическое активное использование гражданами своих демократических прав, исследователи тем не менее вынуждены признавать, что сегодня в России нет эффективно функционирующего гражданского общества и реальной возможности для развития народовластия. «Полит.ру» публикует статью Игоря Курукина «Блеск и нищета отечественного народоправства», в которой автор предлагает очерк российской традиции народоправства и одновременно объяснение современной ситуации неготовности России к установлению демократии западного образца. «Народное «безмолвие» — главная, пожалуй, социальная проблема на протяжении всей нашей истории», - делает вывод исследователь. Статья опубликована в новом номере журнала «Отечественные записки» (2005. № 6 (27)).



Прихотливые обстоятельства новейшей политической истории в очередной раз заставляют общество задуматься над «вечными вопросами» о судьбе российской демократии: Станет ли Российская Федерация демократическим государством с республиканской формой правления? Сформируются ли у нас в стране многопартийная политическая система, эффективные институты гражданского контроля за действиями власти? Выводы у современных наблюдателей политического процесса получаются — очевидно, отражая соответствующую реальность, — несколько противоречивыми. С одной стороны, вроде бы «российские граждане активно пользуются демократическими правами. Более того, только опираясь на всенародные волеизъявления, наша государственность пока еще сохраняет стабильность и возможность для обновления и развития». С другой — рядом же высказывают довольно пессимистический взгляд на будущее, поскольку «мы вновь объективно не имеем возможностей для развития многопартийности, народовластия, совершенствования республиканской формы правления. В стране вновь воссозданы все предпосылки для монополии на власть одного лица и возрождения прежней мобилизационной политической системы»[1].



В этих обстоятельствах, возможно, стоит повнимательнее присмотреться к отечественной традиции народоправства, краткий очерк коей, призванный осмыслить прошлый (не уверен, что его можно заменить синонимом «накопленный») опыт народовластия и участия граждан в работе центральных и местных органов власти, мы и попытаемся представить. В науке уже есть ряд серьезных исследований по этому предмету[2], но в сознании широкой публики история участия народа в делах государственного управления представлена скорее мифологическим пунктиром. Вроде бы все знают о древнерусском вече, значение которого на северо-востоке Руси «стало падать» уже в XII веке; затем вспоминаются Земские соборы XVI–XVII веков, чья деятельность почему-то обрывается. После чего следует переход к «великим реформам» 60–70-х годов XIX века, появлению земств и городских дум — и народного представительства в виде Государственной думы 1906 года. В результате, как правило, дело сводится к обобщениям насчет «неспособности и неготовности российской монархии к обновлению в соответствии с меняющимися политическими и экономическими условиями жизни»[3], что и приводит ее в конце концов к крушению. Спора нет, отечественное самодержавие и вправду оказалось не лучшим учеником в конституционной школе — но если бы все было так просто…



Вряд ли можно утверждать, вслед за нелучшими школьными учебниками, что «единодержавие» в Северо-Восточной Руси установилось если не во времена Киевской Руси, то где-нибудь в XII веке. Будто «гражданская война» после смерти князя-«самовластца» Андрея Боголюбского (†1174) привела к ликвидации вечевых институтов, а князь «стал править, опираясь на дружину». Иван Грозный и другие московские государи искренне считали себя наследниками власти владимирских князей, однако сообщения летописей свидетельствуют, что князья домонгольской Руси вынуждены были считаться с вечевыми собраниями не только в Новгороде, но и во Владимире, Переславле-Залесском, Ростове и других городах. Преемник князя Андрея Всеволод III в 1211 году, решая вопрос о престолонаследии, созвал «бояр своих с городов и с волостей, епископа Иоанна и игумены, и паны, и купце, и дворяны, и вси люди...». Да и отношения древнерусских князей и дружинников напоминали скорее вассальные (т. е. договорные) связи западноевропейских феодалов, а не холопскую службу. Напоминали — потому, что все же в X–XI веках княжеские воины не были «феодалами» — т. е. не владели селами и крестьянами и не составляли известную по любому учебнику истории Средних веков феодальную лестницу-иерархию. На Руси сравнительно поздно — только в XII–XIII веках наметился процесс «оседания» вольных слуг на землю.



Другое дело, что вече остается самым загадочным институтом русской государственности — источников, повествующих о его устройстве и роли, до нас не дошло. В XII–XIII веках вече проводило денежные сборы, решало вопросы обороны, приглашало князей, но его состав не поддается определению. Проявляло оно себя преимущественно в критических ситуациях; могло судить и карать княжеских слуг, но не подменяло собой княжеской власти и нигде, за исключением Новгорода и Пскова, не переросло в постоянную и организованную деятельность правительственного института.



Новгород и Псков сумели создать систему «разделения властей»: посадник, тысяцкий, архиепископ, князь имели свой штат и свою сферу деятельности. Новгородское вече сотни раз упоминается в летописях, но их составители не считали нужным объяснять, кто и каким образом входил в его состав, каковы были его компетенция и порядок работы. Вечевая площадь на Ярославове дворище (1200–1500 м2) могла вместить несколько сот человек, но не многотысячное население города. Поэтому одни историки полагают, что вече состояло из бояр; другие считают возможным более широкий состав представительства через систему кончанских вечевых собраний, участниками которых могло быть свободное население концов и улиц. Горожане составляли уличанские общины: «прусов» (Прусской улицы), «витковцев», «кузмодемьян» и собирались на уличанские веча. Археологи обнаружили вымощенные участки для таких собраний на перекрестках улиц, где новгородцы во время заседаний грызли орехи — их скорлупа осталась лежать толстым слоем на мостовой.



Однако новгородскую «демократию» не стоит идеализировать: большинство населения города находилось в зависимости от боярских кланов, а крестьяне-смерды в политической жизни не участвовали — они платили дани и пошлины администрации, строили крепости на рубежах и трудились в боярских вотчинах.



Настоящими хозяевами республики были бояре. Каждому из примерно 40 знатных родов принадлежали по 8–10 городских усадеб, переходивших из поколения в поколение. Такие владения представляли собой мощные хозяйственные комплексы с хоромами и хозяйственными постройками, ремесленными мастерскими, с челядью и прочими зависимыми людьми. Усадьбы каждого рода группировались в определенном «конце» Новгорода и держали под контролем несколько кварталов и их обитателей: древнейшие берестяные грамоты — это записи долгов горожан и крестьян-«смердов», хранившиеся на боярских усадьбах.



Боярскими вотчинами стали 90% новгородских земель. «Погосты» в сотни квадратных километров и промыслы давали боярам возможность концентрировать в своих руках экспортные товары — тонны воска, десятки тысяч бобровых и беличьих шкурок, мед, рыбу и «рыбий зуб» (моржовые клыки). Задолго до появления Петербурга Новгород был для Руси «окном в Европу»: в обмен на пушнину шли серебро и золото, бочки вина, сукно, драгоценности, изысканная утварь, соль, янтарь и цветные металлы. Все это добро поступало на боярские усадьбы, где располагались мастерские ремесленников: бояре предоставляли им не только «крышу», но также сырье и продовольствие.



По реформе 1354 года стали избираться шесть посадников — т. е. целая коллегия, представлявшая разные боярские группировки. К началу 1420-х годов в Новгороде одновременно существовало уже 24 посадника и шесть тысяцких — из тех же бояр; к середине XV века посадников стало 36, т. е. практически каждый боярский клан имел своего представителя в этой властной структуре. Боярские кланы объединились, но фактически ликвидировали вечевой строй, а вместе с ним — и желание «черных людей» защищать республику. «И того ради не изволиша в единомыслии быти, и всташа чернь на бояр, а бояри на чернь», — не мог скрыть отсутствие единства у сограждан новгородский летописец, описывавший драматическую историю покорения новгородцев Москве. Олигархический режим не смог отстоять независимость.



И не только потому, что проиграл Москве в 1478 году военное противоборство. Богатый Новгород так и не стал инновационным центром передовых технологий и форм производства на Руси. «Сырьевая» эксплуатация обширных колоний приносила боярам колоссальные доходы, но тормозила развитие передовых технологий и деловой инфраструктуры — в Новгороде не появились ни мануфактуры, ни банки, ни торговые компании. Новгородская торговля целиком зависела от более предприимчивых и технически оснащенных немецких купцов. Экспорт-импорт шел на немецких судах, поэтому новгородцы не могли даже заключать равноправные договоры с ганзейскими городами. Зависимость купцов и ремесленников мешали формированию профессиональных корпораций горожан. Кстати, Новгород не смог создать не только флота, но и профессиональной армии — боярской олигархии она была не нужна. Но в борьбе с поместной московской конницей городское ополчение оказалось бессильно.



Да и проблема видится не только в особенностях новгородской истории. На Западе XII век стал временем рождения городов-коммун, где появились купеческие гильдии, ремесленные цеха, корпорации юристов, ученых со своим судом и другими правами, закрепленными в уставах и хартиях. На Руси, напротив, города создавались княжеской властью. «Сердцем» русского города становилась не ратуша, а детинец-кремль с княжеской администрацией и боярскими дворами с зависимым населением. Элементы «городского строя» (органы самоуправления — «концы» и «слободы», купеческие объединения) стали появляться с XII века, но даже в эпоху расцвета Руси в XII–XIII веках в наших городах не возникли университеты; организацией, обеспечивавшей развитие образования в стране, до конца XVII века оставалась церковь.



В годы ордынской власти регулярные поборы уносили из страны средства, которые могли быть вложены в развитие собственной экономики и культуры — в то самое время, когда в Западной Европе появлялись первые мануфактуры, банки, биржи, возникали торговые компании и ассоциации. К XVI веку жители примерно 180 русских городов составляли менее 2% населения, тогда как в Англии — около 20%, а в Нидерландах — 40%. В шуме усобиц XIV–XV веков исчезли городские вечевые собрания: летописцы перестают упоминать о них, а если и случалось — то уже говорят об их участниках как о «злых коромолниках». Князья имели право посылать своих наместников в города, чтобы возвращать ушедших в город подданных. Этим русские «посады» отличались от городов Западной Европы, где сам «воздух делает свободным»: по прошествии года и одного дня проживания в городе человека нельзя было вернуть в зависимость от прежнего владельца. «Собирание земель» в одном Московском государстве сделало все города «государевыми» — и уничтожило почву, на которой действовали вечевые институты.



А еще годы татарского нашествия прервали процесс складывания основных ячеек средневекового общества — боярских вотчин: их владельцы первыми гибли в сражениях или уходили в небытие вместе с неудачливыми князьями. Возрождение вотчинного землевладения в XIV веке шло уже в новых условиях в результате княжеских раздач: русский боярин был гораздо теснее связан с верховной властью, чем английский или немецкий барон. Сами же владения могли быть отобраны — так же легко, как князья теряли «столы». Вместо прежней «дружины» в языке эпохи появился княжий «двор», а на практике вассально-договорные отношения со слугами постепенно заменялись принципом: «полновластный государь — бесправный холоп».



Московское государство складывалось как военный лагерь при концентрации властных прерогатив и управленческих функций в центре при отсутствии прочных институтов земельной собственности и подчиненном положении церкви. В условиях становления «патриархальной монархии с элементами сеньориального режима»[4] не сложились самоуправлявшиеся сословия-корпорации, которые бы принимали участие в политическом конституировании страны. Отношения власти и подданных не создали ни твердых норм престолонаследия, ни теорий об ограничении или ответственности княжеской власти иначе, как только перед Богом. Государь считался с родовой «честью» своих слуг и с «отцом»-патриархом, но эти отношения не имели сколько-нибудь четкой правовой основы.



Эта вчерне сложившаяся в конце XV века институциональная конструкция еще не была застывшей. Представление о XVI столетии в нашей истории тесно связано с образом Ивана Грозного (1533–1584), который в литературе, кино или публицистике приобретал прямо противоположные характеристики: от мудрого правителя до коварного злодея, однако всегда оставался строителем неограниченного «самодержавства». Но далеко не все в XVI веке делалось самим Грозным или по его замыслам.



Уже правительство регентши Елены предприняло серию мер, направленных на изменение едва сложившейся системы — возможно, на приближение московского устройства к известной ей литовской модели. С 1538 года на территории уездов создавались округа-«губы» во главе с губными старостами, избиравшимися из числа местных помещиков, которые вместе с выборными из крестьян и посадских людей боролись с разбоем и воровством. С 1552 года стала проводиться земская реформа: замена наместников выборными «земскими старостами» или «излюбленными головами». Земские старосты раскладывали и собирали налоги, вершили суд, проводили выборы нижестоящих должностных лиц — сотских и десятских, подбирали себе для ведения дел помощников — земских дьяков. Налоговая реформа ввела единый размер податной единицы — «большую соху». Соборный «приговор» 1551 года существенно ограничил права духовных корпораций: отныне продажа вотчин монастырям разрешалась только с санкции царя. Военная реформа 1556 года ввела единый порядок службы для помещиков и вотчинников.



В 1549 году царь впервые выступил с «докладом» о злоупотреблениях бояр и наместников, распоряжавшихся страной во время его несовершеннолетия, перед собранием епископов и находившимися в столице дворянами, после чего было принято решение о неподсудности дворян-помещиков наместникам. Это событие стало первым в нашей истории заседанием Земского собора — совещательного органа, состоявшего из представителей разных социальных групп: членов Думы, епископов, выборных от служилых людей, купечества и посадов, — обсуждавшего важнейшие государственные вопросы.



Все эти структурные реформы отвечали интересам не только широкого круга «служилых людей», но и зажиточных крестьян и посадских людей. Они укрепляли централизацию, но вместе с тем предоставляли определенные права формировавшимся сословиям: рядом с органами центральной власти появилось и выборное представительство в центре и на местах. Но по мнению одного из лучших знатоков отечественного средневековья С. О. Шмидта, «нет нужды говорить о земских соборах как о зачатке российского парламентаризма; это толкование XIX века. В условиях раннего складывания абсолютизма Земские соборы стали удобным инструментом в руках государя (уместно провести аналогию с Верховным Советом СССР, который также никого не представлял). Цель созыва Земских соборов, равно как и Уложенной комиссии при Екатерине II, состояла в том, что на каком-то этапе в общественном мнении нужно было создать видимость привлечения лучших сил к делам государственного управления (такие маневры были свойственны не только российской власти: вспомним Генеральные штаты во Франции, которые не созывались 150 лет и были востребованы накануне Великой французской революции)»[5].



И все же можно говорить о том, что в XVI веке проявились две тенденции развития: первая способствовала складыванию сословного строя с органами местного самоуправления, вторая утверждала неограниченное самодержавие с привилегированной бюрократией и крепостным правом. Вторая оказалась сильнее. Относительно быстрое объединение — при отсутствии сложившихся сословий и вольных городов — привело к сосредоточению в руках государя огромной власти и позволило концентрировать ресурсы страны для решения общенациональных задач. Они решались путем создания поместной дворянской армии, укрепления бюрократического аппарата и за счет ограничений сословных прав и местных «вольностей». Можно спорить о смысле введения знаменитой опричнины, но в любом случае она стала одним из факторов, придавших русскому самодержавию его деспотический облик. Вызванный войнами и опричными потрясениями кризис привел к тому, что при проведении переписи земель в начале 80-х годов крестьянам было запрещено уходить из вотчин и поместий. Так с введением «заповедных лет» начался двухсотлетний процесс становления системы крепостного права, т. е. ликвидация личных прав крестьян в России.



Попытки ограничения царской власти в эпоху Смуты («подкрестная запись» Василия Шуйского 1606 года, договоры с королевичем Владиславом 1610 года) остались безрезультатными. Духовно-религиозный подъем, которым отмечено окончание этой первой в отечественной истории гражданской войны, не нашел выражения в юридических установлениях, которые бы регулировали отношения власти и подданных. А ведь избрание царя «Владислава Жигимонтовича» и договор с ним не были делом рук лишь своекорыстной боярской группировки — в выработке этого соглашения активное участие принимали московские и провинциальные дворяне[6]. Возможно, здесь проявилась определенная закономерность: длительная эпоха социальных потрясений подталкивает уставшее общество из предложенных возможностей выбирать, хотя бы на некоторое время, наиболее консервативный путь?



Век XVII как будто стал временем расцвета соборной практики. Из Москвы рассылались царские грамоты о выборе депутатов «изо всех чинов… для земского совета» по примерным нормам. Воеводы должны были организовать такие выборы от посадских и служилых людей; только в исключительных случаях (как в 1613 году) на Соборе были представители государственных крестьян и никогда — владельческих. По итогам выборов составлялся протокол; депутаты с письменными полномочиями прибывали в столицу, где им выдавали жалование (5 руб.) на расходы. Не всегда понятно, как проходили выборы: города посылали разное количество депутатов; не сложились какие-либо твердые нормы представительства и от различных групп населения.



При этом «повестка дня» и законодательная инициатива принадлежала царю. Прибывших собирали в Кремле; царь или один из думных дьяков объявлял «повестку дня» и просил собравшихся обсудить тот или иной вопрос. Депутаты совещались, после чего подавали по «чинам» свои коллективные мнения. Так в 1614–1618 и в 1632–1634 годах принимались решения о взыскании дополнительных налогов; Собор 1621 года решал вопрос о войне с Польшей; в 1639 году депутаты обсуждали случаи насилия над русскими посланниками в Крыму; в 1648–1649 годах — Соборное уложение; в октябре 1653 года — принятие «под царскую руку» запорожского войска и опять вопрос о войне с Польшей за Украину. Иногда правительство довольствовалось высказанными мнениями; в других случаях, как в 1653 году, составлялся соборный «приговор»: войско запорожское «з городами и з землями принять», а «против польского короля войну весть».



В 1613–1622 годах соборы заседали почти постоянно, затем стали созываться все реже и реже, и в 1653 году собор состоялся в последний раз. Окрепшая власть перестала нуждаться в санкции «всей земли», а «земские люди» не смогли закрепить свое право на участие в решении государственных дел. Да не очень-то и стремились. Утратившие при Иване Грозном и в Смуту большую часть родовых вотчин, отчужденные от местного дворянства московские бояре не стали земельной аристократией, способной противостоять самодержавной власти. С другой стороны, разобщенное по городовым организациям уездное дворянство не могло составить политического противовеса знати и приказной бюрократии. Дворяне добились в 1649 году права на вечное владение и бессрочный сыск беглых — и были таким «божьим даянием» довольны. Изучение политических взглядов служилых людей показало, что на протяжении столетия их симпатии сдвигались «от поддержки “сословно-представительного” порядка к апологии самодержавия»; какие-либо политические вопросы в дворянских челобитных второй половины XVII века не затрагивались[7].



Но и раньше на выборы «для государева и земского дела» служилые люди собирались медленно и неохотно: в 1636 году в Галиче съехалось всего 4,4% «избирателей; в 1648 году в Рязани — 1,5%; воеводам приходилось порой сажать в тюрьму служилых, которые упорно не хотели съезжаться и выбирать депутатов. Дворяне смотрели на участие в Земских соборах как на очередную тяжелую службу — и так и писали об этом в своих челобитных — наряду с тем, что они «городовое дело делали, на город лес возили и земляной вал валили». Так же оценивало эту службу и правительство: за отбывание депутатской повинности служилые люди повышались в ранге, получали прибавки к поместным и денежным окладам, жаловались «по воеводствам и по приказам». Посадских людей награждали освобождением от постоя или правом «питье держать про себя безъявочно и безпошлинно». Но и они старались отделаться от этой повинности, и тогда воеводы просто назначали какого-нибудь кузнеца Кондрашку Лобова, который и ехал в Москву в качестве представителя торгово-промышленного населения г. Ливен в 1651 году[8].



«Третье сословие» горожан и буржуазии в XVII веке еще не сложилось — в то время как укреплялись опоры царской власти — бюрократия и армия. В середине столетия одновременно действовали уже около 40 приказов, а в 1690 году — 50. За 50 лет с 1646 по 1698 год количество дьяков и подьячих выросло почти в пять раз — с 845 до 4 646 человек. Ответом на вызов «пороховой» или «военной революции» на Западе стало образование регулярной армии, что привело к угасанию организации служилых «городов» и делало царя все более независимым от своей социальной опоры.



Бюрократизация шла и «снизу»: в 200 с лишним уездов Московского государства стали присылаться из Москвы воеводы, сосредоточившие в своих руках военную, административную и судебную власть над местным населением. При воеводском дворе появилась «приказная изба» с подьячими: там имелось «Уложение», велось делопроизводство. Выборные земские власти попали в подчинение к воеводе. Но и воевода не мог управлять уездом без поддержки местного населения и его выборных органов, т. к. они раскладывали и собирали налоги. Поэтому земский и волостные старосты порой могли, например, уговорить воеводу снизить налоговое бремя по случаю голода или военного разорения. В иных случаях «мир» добивался смещения жадного или жестокого воеводы или, наоборот, просил, и опять успешно, оставить воеводу по истечении срока за его «рассуд вправду»[9].



В глазах служилых людей назначение на административный гражданский пост воспринималось как отдых от боевой службы, и дворяне не стеснялись просить государя «отпустить на воеводство покормиться» — нынешние администраторы так откровенно уже не заявляют, хотя «кормятся» столь же успешно. За два года своего «воеводства» дворянин XVII века получал «в поднос» и «в почесть» от населения 1,5–2 тыс. руб., что являлось целым состоянием — не считая судебных пошлин, взяток, махинаций с таможенными и кабацкими сборами, поборов с купцов и даром взятых у ремесленников вещей.



Но дело не только в «наглых» действиях воевод, которые разоряли хозяйства крестьян и посадских людей, вызывали бегство податных людей, связывали деловую инициативу. Последствием «кормления» всего аппарата управления было его влияние на сознание и чиновников, и зависимого от них населения, которое привыкало видеть во власти прежде всего источник личных доходов. Поэтому многие выборные старосты и их помощники (сторожа, дворники, приставы), такие же посадские люди и крестьяне, становились «воеводскими людьми» и начинали «примучивать» своих же земляков и соседей. Праздничные поборы, взятки «от понаровки», мздоимство при исполнении должностных обязанностей облеченных властью мирских людей выглядят в источниках делом привычным. Насилие, воспринимаемое как имманентный фактор властных функций, пронизывало психологию всех социальных слоев и групп населения; это, как показывают современные исследования, было характерно для любого провинциального уезда[10].



Ситуация мало изменилась и в следующем столетии. Петровские преобразования и утверждение имперской государственности заслонили память о «робких попытках народовластия», а на местах воеводское «кормление» только усилилось — потребности просвещенного «шляхетства» были выше, чем у их предшественников в XVII веке. Царя порой напрасно упрекают в чрезмерном увлечении Западом. Петр отказался от шведской модели местного самоуправления (с кирхшпилем-приходом, управляемым кирхшпильфогтом вместе с пастором и выборными от крестьян): «…ис крестьян выборным при судах и у дел не быть для того, что всякие наряды и посылки бывают по указом из городов, а не от церквей, к тому ж и в уездех ис крестьянства умных людей нет». А появление цехов, гильдий и магистратов вовсе не означало настоящего городского самоуправления. Петр и здесь пошел российским путем. Российские магистраты должны были выявлять пришлых людей без «покормежных писем»; выдавать паспорта; организовывать полицейские наряды во главе с десятскими и сотскими; искоренять «праздных и гулящих», «понуждать» их «к каким возможно художествам и ремеслам или работам». У этого «самоуправления» не было реальных, гарантированных законом источников доходов, что делало невозможным развитие «художеств» и торгов, учреждение бирж, ярмарок, школ, богаделен, обеспечение пожарного «охранения», чистоты улиц и ремонта мостов. Прибывший в город со своим отрядом офицер или местный воевода мог отдавать приказания бесправному «бурмистру», а то и поколотить его. Закон предписывал магистратам прежде всего собирать «положенные с них доходы»; к тому же это «самоуправление» было поставлено под контроль бюрократического «министерства городов» — Главного магистрата.



Между тем бюрократия была еще слишком слаба, чтобы вовсе устранить от самоуправления «земских людей», а созданный Петром механизм власти имел уязвимые места. Царь, опираясь на сложившиеся в русском обществе традиции, подрывал нередко те из них, которые обеспечивали устойчивость власти. Особенностью петровской «революции» была установка не на сохранение и «улучшение» признанных норм и обычаев, а на «полный отказ от существующей традиции и от преемственности по отношению к непосредственным политическим предшественникам»[11].



К тому же прошедшие петровскую «школу» дворяне, осознавшие свои возможности и «разум», со временем не могли не задуматься о плюсах и минусах реформ. Побывавший во Франции Людовика XIV дипломат Андрей Матвеев был в восхищении от прогулок по «Версальской слободе» и увидел «на обеде у короля чин слово в слово весь двора московского старого». Но он же подчеркнул и весьма существенную разницу: «Но хотя то королевство деспотическое или самовладечествующее, однако самовластием произвольным николи же что делается, разве по содержанию законов и права, которыя сам король, и его совет, и парламент нерушимо к свободе содержит всего народу»[12]. Поощряемое и направляемое Петром знакомство русской знати с заграницей поневоле заставляло ее сравнивать европейские порядки с отечественными — тем более, что сам Петр в условиях недостатка квалифицированных чиновников постоянно привлекал к управлению выборных из дворян и даже создал особое избирательное собрание из 100 человек для выборов руководителей и членов центральных учреждений.



Вполне реальной была и организованная оппозиция. Еще далеко не ясным представляется «дело» царевича Алексея, за которым стояли не только «попы» и озлобленные реформами неудачники, но и весьма просвещенные петровские вельможи — фельдмаршалы Б. П. Шереметев и В. В. Долгоруков, сенаторы Я. Ф. Долгоруков и Д. М. Голицын. Оппозиционные стремления отчетливо обнаружились в событиях 1730 года, когда «избранная» Верховным тайным советом Анна Иоанновна приняла ограничивавшие ее власть «кондиции», и самодержавная монархия стала ограниченной — ровно на месяц, с 25 января по 25 февраля 1730 года. Тогда в зимней Москве наступила небывалая политическая «оттепель». Только что привыкшие к бритью бород и европейским камзолам дворяне еще хорошо помнили дубинку императора и его грозные, точно «писанные кнутом» (по выражению Пушкина) указы, но приступили к сочинению новой формы правления — до нас дошли составленные в те дни семь дворянских проектов и планы реформ самого Верховного тайного совета.



Однако эти новые веяния затронули лишь самые верхи русского общества, как показал опыт екатерининской Уложенной комиссии 1767 года, когда императрица призвала все свободные «сословия» направить в столицу депутатов, уполномоченных изложить нужды и пожелания пославших их сообществ и принять участие в составлении нового свода законов. Именно там впервые гласно стал обсуждаться новый для большинства участников вопрос о понятии личной свободы (когда свободный человек волен делать все, не запрещенное законами) и острейшая для России проблема крепостного права. Основы центральной власти — самодержавная власть императора — не затрагивались в работе комиссии, но недостатки местных органов управления обсуждались в наказах с мест и во время дебатов, что дало Екатерине II необходимые сведения для подготовки будущих реформ.



В дискуссиях депутатов проявилось отсутствие опыта законодательной деятельности, низкая политическая культура самого «благородного сословия». В списках «подписантов» почти каждого из дворянских наказов можно встретить несколько неграмотных дворян-избирателей; такие провинциальные подпоручики и капитаны искренне сознавались, что «по скудоумию своему» не могут сочинить представлений об общих нуждах, или считали таковыми отмену закона, запрещавшего привозить в города водку из имений, отчего они «принуждены бывают с питейных домов покупать водку и вино с противными и с непристойными специями и запахом». Сразу же проявились непримиримые противоречия между дворянством и купечеством, купечеством и крестьянством, дворянством и крепостным крестьянством (как и между отдельными группами внутри этих групп). Сущность этих противоречий в конечном счете сводилась к борьбе за доступ к источникам доходов и за обладание правом собственности на них[13].



Социокультурный разрыв между «верхами» и «низами» российского общества будет препятствовать согласованной работе во имя «общих нужд» и позднее, что представляется не менее важным, чем нежелание власти поделиться своими полномочиями с подданными. Эта беда «аукнется» и в работе земств и городских дум, на которые возлагалось много надежд в эпоху «великих реформ» 60–70-х годов XIX века. «В наших думах, — писал компетентный современник, — прения устанавливаются таким образом: когда идет дело об общественном интересе, например, о санитарных условиях города, о просвещении, гласные не являются и господствует полное равнодушие; но когда речь идет о местах под кабаки, под лавки, или вопрос о распоряжении и расходовании общественных сумм, единодушие полное»[14]. Многие мещане и ремесленники от участия в выборах вообще уклонялись, чего не могли предполагать инициаторы реформы.



Отсутствие прочных сословных структур, неразвитость общественной жизни и господство «личного начала» (т. е. «преобладание в государственном управлении частноправовых элементов» — как определяли это явление отечественные правоведы) предоставляли самодержавию известную независимость, в том числе — способность к серьезным реформам вплоть до второй половины XIX века. Но эти же особенности, в сочетании с высокой концентрацией власти, делали правительственный курс более непредсказуемым, по сравнению с западноевропейскими образцами. Общество же — в лице достаточно узкого круга вельможной знати и гвардии — не могло, да и не было способно контролировать власть иными средствами, кроме «удавки». В XVIII столетии таким средством «общественного контроля» были дворцовые перевороты. Их боялись и в XIX — накануне исторической даты в ночь с 18 на 19 февраля 1861 года четыре батальона пехоты и шесть эскадронов кавалерии были подтянуты к Зимнему дворцу; сам Александр II ночевал в другом крыле здания, а у дворцового подъезда наготове стояли лошади на случай, если бы пришлось спасаться бегством[15]. Но, как известно, царь-освободитель погиб в результате совсем другого заговора — практику «дворцовых революций» взяли на вооружение революционеры-народовольцы.



Либеральная бюрократия часто была сильнее «общества», а главным либералом подчас становился государь император, который и являлся гарантом проводимых реформ и модернизации. Но ровно до того предела, который начинал угрожать его самодержавию. До начала XX века сохранялось никак не ограниченное прямое участие государя в управлении. Беззаконными оставались основанные на «особом доверии государя» полномочия его агентов — генерал-губернаторов, что отлично осознавали сами представители высшей администрации России XIX века[16].



http://www.polit.ru/research/2006/05/02/kurukin.html

---

Блеск и нищета отечественного народоправства ч.2

Блеск и нищета отечественного народоправства

Заметки историка на полях политологических сочинений

Историки не раз пытались ответить на вопрос, что помешало в 60–70-х годах XIX века «увенчать здание» реформ созданием «всероссийского земства». В числе причин назывались и «николаевское наследие» Александра II, и «самодержавный инстинкт, многовековой опыт абсолютной монархии»[17]. Но не только это. Известный публицист М. Н. Катков называл земство «зданием без фундамента и крыши». Насчет «крыши» понятно — общероссийский земский орган слишком походил на парламент. Для императора и чиновников земство было уступкой дворянам в ответ на освобождение барских крестьян. А с точки зрения достаточно консервативных помещиков это было освобождение от чиновничества. Но так ли уж неоправданно отсутствие в ту пору волостного земства? Дворян (тем более просвещенных и деловых) было слишком мало, чтобы обеспечить нужное количество гласных в волостных земских учреждениях. А готовы ли были в 60-х годах XIX века крестьяне к самоуправлению, выходящему за границы традиционных «мирских» хозяйственных забот? Можно упрекать царя — к примеру, того же Николая II, — искренне не понимавшего никакого народного представительства, которое он презрительно величал «парламентриляндией адвокатов». Но стоит задать вопрос — кому, в чьи надежные руки он должен был отдать завещанную предками власть? Являлись ли они таким же гарантом?



В предреволюционной России для получения избирательных прав требовалось отвечать имущественному цензу: обладать недвижимым имуществом, иметь торгово-промысловые свидетельства на право заниматься предпринимательской деятельностью, арендовать квартиру и уплачивать квартирный налог (так жили врачи, юристы, преподаватели, техническая интеллигенция, лица свободных профессий, чиновники). Если признать «средним классом» этих «цензовых граждан» (с соответствующим образованием, квалификацией, образом жизни, уровнем потребления и представлениями человека о самом себе), то в 1907 году в 50 губерниях Европейской России их было 1 288 тыс. За вычетом тех, «кому на Руси жить хорошо», т. е. высших чиновников, генералитета, латифундистов, крупной буржуазии (60 тыс. семей или 366 тыс. чел., т. е. около 0,34% населения), остается 5,5%; все остальные — 94,2% — были «низшим классом». Отставание России от развитых стран (в Великобритании в 1911 году — 20,3%; в США в 1910-м — 21,4%, а с фермерами — 37,9%) по численности среднего класса слишком очевидно[18]. Можно предположить, что с представленной этим тонким слоем «парламентриляндией» считаться и не хотели.



Наверное, это все же было ошибкой — политика не сводится к простой арифметике. В волостном земстве (или даже во всероссийском масштабе) мужики — с массой ошибок — приобретали бы политический опыт, учились бы, вместе с бюрократией и представителями других социальных групп, практике принятия совместных и компромиссных решений. Тем самым монархия в перспективе не только не проиграла бы, но и расширила собственную опору, что понимали наиболее дальновидные революционеры той поры. Из Петропавловской крепости соратник Чернышевского и член первой «Земли и воли» Николай Серно-Соловьевич призывал Александра II к реформам и признавал, что «правительство обладает еще громадною силою; никакая пропаганда сама по себе не опасна ему; но собственные ошибки могут быстро уничтожить эту силу».



Постепенно и уничтожили. Трагедия только в том, что отсутствие легальной политической «школы» подготовило радикализм революционеров с одной стороны и массу темного крестьянского гнева с другой. Это хорошо показал 1905 год. Появление легальных партий и Государственной думы запоздало лет на 20–30, и стороны, встретившиеся в Таврическом дворце, плохо понимали друг друга и свою ответственность перед страной — точнее, понимали ее по-своему. Правительство, искренне радовавшееся поначалу «мужицкой» и «поповской» Думе, быстро поняло, что народные представители не желают исполнять «одобрямс» — и решило с ними не сотрудничать. Премьер Горемыкин, по воспоминаниям А. П. Извольского, «рассматривал Думу как собрание беспокойных лиц, действия которых не имеют никакой значимости, и публично заявил, что даже не сделает им чести рассуждать с ними, но будет поступать так, как будто их не существует». Сам он на заседаниях Думы (за исключением заседания, когда им была оглашена правительственная декларация) не появлялся и призывал других министров последовать его примеру, и уж только в крайнем случае посылать в Думу своих помощников. Министры так и делали: они не внесли в Думу ни одного законопроекта, кроме как о выделении средств для строительства прачечной в Юрьевском университете.



Депутаты же, в свою очередь, в ответе на тронную речь царя объявили, что «условия, в которых живет страна, делают невозможным истинно плодотворную работу». И здесь же потребовали упразднить «самовластие чиновников», отменить смертную казнь, ввести бесплатное всеобщее образование, установить ответственность министров перед Думой и принудительное отчуждение помещичьих, удельных, кабинетских (т. е. лично царских) и монастырских земель — все и сразу! А заодно заявили, что не видят областей, «закрытых свободному пересмотру народного представительства», — вопреки Основным законам империи[19].



Не удивительно, что при таком настрое ни Первая, ни Вторая Думы работать эффективно просто не могли и были распущены — причем с изменением избирательной системы в 1907 году с нарушением тех же самых Основных законов. Только Третья Дума смогла, наконец, худо-бедно сотрудничать с правительством Столыпина, который последовательно пытался провести реформы. Но его программа встретила сопротивление и сверху и снизу. А устаревший политический режим стремился урезать без того узкие возможности легальной политической деятельности, о чем свидетельствует неосуществленная попытка разогнать даже послушную IV Думу в 1913 году. Вполне либеральный министр финансов В. Н. Коковцов мог заявить депутатам: «У нас парламента, слава Богу, еще нет!»



Депутаты же позволяли себе не хуже Жириновского резвиться во время заседаний, когда известный думский хулиган В. М. Пуришкевич бросил стакан с водой в голову лидера партии кадетов П. Н. Милюкова. Он же обзывал общественных деятелей и интеллигенцию сволочью, и как-то в день 1 мая, когда левые депутаты украшали себя красной гвоздикой в петлице, явился на заседание с такой же гвоздикой... в ширинке брюк. За подобные выходки он «нередко был исключаем из заседаний, он не подчинялся председателю и требовал вывода себя силой. Когда охрана Таврического дворца являлась, он садился на плечи охранников, скрестивши руки, и в этом кортеже выезжал из зала заседаний»[20].



Оно бы и ничего — видели же мы нечто подобное и в современной Думе, — только у той России катастрофически не было времени на усвоение новой политической культуры — даже тех 20 лет, о которых мечтал Столыпин. На местах все решала «сила» мелких и крупных начальников, однако, не опираясь ни на традиционный, ни на договорный баланс социальных статусов и интересов, она не имела достаточной собственной легитимности. Точнее, обладала ей постольку, поскольку сохранялась вера в ее источник — православного государя царя, охраняющего Россию, которая до поры принимала на себя всю тяжесть оправдания российской действительности. Когда же этот ресурс был исчерпан, вековая монархия пала на удивление легко.



Россия стала одной из самых демократических стран в мире. Упразднены были полиция и корпус жандармов; отменены смертная казнь, все вероисповедные и национальные ограничения в имущественных правах, выборе места жительства и поступления на службу и в учебные заведения. Исчезла цензура, на страницах свободной прессы появились даже призывы к объединению «товарищей воров и грабителей». Граждане могли свободно объединяться в общества и проводить любые собрания в любом месте, за исключением рельсовых путей. Восстанавливался мировой суд, расширялись права суда присяжных и отменялся для них имущественный ценз. В административных судах можно было обжаловать решения уездных и губернских властей. Выборы в земства и городские думы должны были проводиться на основе всеобщего и равного избирательного права.



Здесь и проявился достигнутый уровень зрелости «электората» — и того, который в одночасье стал властью, и рядовых обывателей. Проекты Временного правительства были интересными и высокопрофессиональными. 25 марта было образовано «Особое совещание» по подготовке закона о выборах. Свое первое заседание оно провело только через два месяца, списки избирателей были составлены в сентябре, а проект новой конституции — к концу октября 1917 года. Только 20 октября правительство приступило к обсуждению законопроекта о выкупе той части помещичьих земель, которая сдавалась в аренду крестьянам.



Правительство тщательно прорабатывало законы, медлило (долго спорили, давать ли избирательные права бывшему царю) и по-видимому боялось «отклониться» от «стандартов» демократии. Как будто совершенные демократические процедуры в стране, граждане которой на протяжении веков обходились без «прав человека» и обладали минимумом политической грамотности (да еще при массовой неграмотности), но зато с сильнейшими традициями авторитаризма и патриархальности, могли исключить партийные распри, олигархическое правление или новую диктатуру.



B этой ситуации победителями выходили самые радикальные вожаки, опирающиеся на тех, кто не желал ждать. Массы крестьян и рабочих (часто вчерашних крестьян, сохранявших надел в деревне) едва ли разбирались в юридических тонкостях — их волновали результаты, а не устройство новых государственных институтов. Временное правительство, как назло, запаздывало — в то время, когда каждая неделя усиливала кризис в стране.



Едва ли возможно категорично утверждать, что осенью 1917 года российские граждане «однозначно высказались за переход от монархической к республиканской форме правления»[21]. Изучение сотен писем и обращений россиян 1917 года в Петроградский Совет и ВЦИК показало, что для мужиков и царь, и Учредительное собрание стояли в одном ряду, и их надежды на «демократию» мало чем отличалась от надежд на «доброго царя» и «сильную руку». И не в виде парламента, а скорее в облике всемогущего революционного, все распределяющего и организующего государства, демократии советского (по сути общинного) типа, что было чревато диктатурой. В сознании российских обывателей 1917–1918 годов вполне мог умещаться лозунг: «Царь и Советы» или «Республика с новым царем»[22].



Избиратель верил в чудо. «Наша дворничиха, тетя Паша, верит, что теперь все дешево будет. Хлеб, ждут, подешевеет до 3 копеек, сахар, масло тоже», — так восприняли революцию рядовые обыватели. Вышло же наоборот. Цены росли. В городах вводились карточки на хлеб, затем на чай, сахар, молоко и другие продукты. Предприятиям не хватало сырья и топлива. С перерывами работали железные дороги.



Свобода объединений и партий парадоксальным образом сопровождалась разъединением, недовольством конкретной социальной группы действиями всех остальных. Промышленники и казенные фабрики требовали дотаций, а рабочие и служащие — повышения зарплаты. Горничные, кухарки, прачки желали получать за сверхурочную работу по двугривенному в час и полагали, что после революции уже хозяева должны представлять им рекомендации: кто как кормит и как обращается с прислугой. Извозчики заламывали цены: «А торговаться будете, совсем не поеду, и никто меня не заставит, фараонов ныне нет».



Пролетарии устраивали в переполненных вагонах «трамвайную борьбу с буржуями». Крестьяне же считали, что это городские наживаются за счет деревни, повышают цены на промышленные товары; труд рабочих нормирован, в то время как крестьяне работают от зари до зари, а рабочие хорошо живут и перенимают барские привычки. А солдаты ненавидели всех, кто не нес фронтовых тягот,— дезертиров, белобилетников, солдат тыловых гарнизонов, бывших полицейских, инородцев, откупившихся от призыва и вообще «богачей», в числе которых могли оказаться и крестьяне, не помогающие бедствующим солдатским семьям, и рабочие. Ведь «мы в окопах не считаем часы. А уже третий год работаем как день так ночь, зима, морозы, дожди». Они же «получают по 300 рублей и более рублей в месяц, а мы 50 копеек, да семьи наши 3 рубля 50 копеек на человека, мы работаем по 12 и 24 часов в сутки, а они по 8 и при блаженном заработке и не грозящем опасностью»[23].



Неуютно чувствовали себя в правление «министров-капиталистов» и сами «буржуи». Уличные «хвосты»-очереди и стихия городского дна быстро разочаровали обывателя в еще недавно восторженно принятой революции: ее символ — «царица-свобода» — стал восприниматься оборванной и опустившейся уличной девкой. Энтузиазм и митинговая активность сменились апатией — и надеждой на любую власть, которая наведет, наконец, хоть какой-то порядок.



Навели, как известно. Однако не стоит думать, что наши беды и неустройство политической системы происходят только от того, что «мы только-только слезли с дерева советского феодализма». В том-то и дело, что еще не слезли и не только с советского. В России на рубеже XXI столетия «реликты средневековья (воспринимаемые — подчас бездумно — как исконные начала общественной психологии)… во многом определяют реальное значение неформальной структуры власти, порождают зыбкость и непредвиденную изменчивость правового статуса высших учреждений и распределения полномочий внутри реально правящей элиты»[24]. Политологи отмечают в современной действительности тенденции «реконструкции традиционной для России политической организации» — прежде всего, концентрации и персонификации власти; определяющую роль «личных отношений, персональных и групповых неофициальных связей» в становлении и функционировании новых государственных учреждений[25]. Сохраняется (и даже усиливает свои позиции) «нерациональная» российская бюрократия с весьма размытыми представлениями о законности и границах своих прав, ориентированная на исполнительность (в ущерб квалификации) и личную преданность в качестве залога успешной карьеры. Благополучно дожили до начала нового века патронажно-клиентские отношения в политике, имеющие под собой не только прежние традиции, но и характерный тип массового сознания[26]. В общем, как сказал в свое время В. О. Ключевский, «в нашем настоящем слишком много прошедшего; желательно было бы, чтобы вокруг нас было поменьше истории».



Другое дело, что и традиции, и стереотипы массового сознания не вечны и не изначально предопределены. Правда, инерция велика — страна слишком большая, и ее регионы живут в разных измерениях, едва ли вообще поддающихся измерению общим московским аршином. Так что настраиваться на скорые успехи демократии в духе знаменитых некогда «500 дней» не стоит. Скорее, лет на 40–50. Или меньше — главное ведь не в сроках, а в участии. Народное «безмолвие» — главная, пожалуй, социальная проблема на протяжении всей нашей истории. Кстати, и источник побед — ну чем можно взять нашего человека, прошедшего огонь и воду советской власти, «перестройки» и ее последствий? Но ведь чем дольше молчим — тем страшнее и беспощаднее когда-нибудь прорываемся...







[1] Цитируем, на наш взгляд, типичный исторический очерк: Российское народовластие: развитие, современные тенденции и противоречия / Под общ. ред. А. В. Иванченко. М.: Новое издательство, 2005 (Исследования Фонда «Либеральная миссия»). С. 112, 116.



[2] См., например: Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978; Очерки по истории выборов и избирательного права / Под ред. Ю. А. Веденеева, Н. А. Благодаровой. М.; Kaлyгa, 1997; Белоновский В. Н., Белоновский А. В. Представительство и выборы в России. С древнейших времен до XVII века (Теория, история, практика). М., 1999; Представительная власть в России: История и современность / Под общ. ред. Л. К. Слиски. М., 2004; Минникес И. В. Выборы в истории Российского государства XVI–XVII вв. Иркутск, 2004. Имеется и слишком обширная для данной ссылки литература о практике работы земств и городских дум XIX — начала XX века и о работе Государственной думы 1906–1917 годов.



[3] Российское народовластие: развитие, современные тенденции и противоречия. С. 31



[4] Котляров Н. Средневековый тип государственности и его русская модель XIV–XVI вв. // Сословия и государственная власть в России. XV — середина XIX вв.: Междунар. конф. «Чтения памяти акад. Л. В. Черепнина»: Тез. докл. М., 1994. Ч. I. С. 220.



[5] Цит. по: Шмидт С. О. Единое европейское государство // Родина. 1995. № 9. С. 71.



[6] См.: Флоря Б. Н. Польско-литовская интервенция и русское общество. М., 2005. С. 210–215.



[7] См.: Высоцкий Д. А. Общественно-политические взгляды поместного дворянства и внутреннее развитие Русского государства XVII в.: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Л., 1988. С. 16; Андреев И. Л. Коллективные дворянские челобитные XVII века как исторический источник // Источниковедение: поиски и находки: Сб. науч. трудов. Воронеж, 2000. Вып. 1. С. 66.



[8] См.: Шмелев Г. Отношение населения и областной администрации к выборам на земские соборы в XVII в. // Сборник статей, посвященных В. О. Ключевскому. М., 1909. С. 493–497.



[9] См.: Александров В. А., Покровский Н. Н. Власть и общество. Сибирь в XVII в. Новосибирск, 1991. С. 125, 227, 270–271.



[10] См.: Енин Г. П. Воеводское кормление в России в XVII в. (содержание населением уезда государственного органа власти). СПб., 2000. С. 221.



[11] Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Споры о языке в начале XIX в. как фактор русской культуры // Ученые записки Тартуского университета. Вып. 358. Тарту, 1975. С. 170.



[12] Русский дипломат во Франции (записки Андрея Матвеева). Л., 1972. С. 191, 196.



[13] См.: Представительная власть в России: История и современность / Под общ. ред. Л. К. Слиски. С. 112–113.



[14] Цит. по: Приклонский С. А. Очерки самоуправления земского, городского и сельского. СПб., 1886. С. 263–264.



[15] См.: Дневник П. А. Валуева. М., 1961. Т. 1. С. 72–73.



[16] См.: Власть и реформы: от самодержавной к советской России. СПб., 1996. С. 293; Ремнев А. В. Генерал-губернаторская власть в XIX столетии: К проблеме организации регионального управления Российской империи // Имперский строй России в региональном измерении. М., 1997. С. 54; Флоринский М. М. Из истории института верховной власти в России XVIII — начала XX в. // Мавродинские чтения. СПб., 1994. С. 130.



[17] См.: Литвак Б. Г. Переворот 1861 г. в России: почему не реализовалась реформаторская альтернатива. М., 1991. С. 282; Эйдельман Н. Я. «Революция сверху» в России. М., 1989. С. 140. Б. Н. Миронов оценил политическое развитие страны в XVIII–XIX веках как трансформацию сословной монархии в «правомерную бюрократическую монархию» и далее – к «всесословной правомерной монархии», ограниченной законом и органами общественного самоуправления (см.: Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи. М., 1999. Т. 2. С. 148–151). Обсуждение книги вызвало критические замечания по поводу «правомерности» российского самодержавия (см.: Российский старый порядок: опыт исторического синтеза // Отечественная история. 2000. № 6. С. 45–46, 51, 69, 90, 92). В других исследованиях отмечаются как раз приверженность правителей к «архаической системе самодержавия», их стремление распространить личный контроль на возможно более широкую сферу государственного управления и присутствие в нем «личного начала» вместе с патриархальными представлениями о взаимоотношениях власти и общества (см.: Власть и реформы: от самодержавной к советской России. С. 259, 279, 396, 406).



[18] См.: Миронов Б. Н. Опора, буфер и гарант // Родина. 2001. № 4. С. 47–48.



[19] См.: Ответ Государственной думы на тронную речь // К 10-летию I Государственной думы. Пг., 1916. С. 63–66.



[20] Глинка Я. В. Одиннадцать лет в Государственной думе. 1906–1917: Дневник, воспоминания. М., 2001. С. 51, 70.



[21] Российское народовластие… С. 44.



[22] См.: Поршнева О. С., Поршнев С. В. К характеристике менталитета народных масс: революция 1917 г. в фокусе массового сознания // Круг идей: историческая информатика на пороге XXI века. М.; Чебоксары, 1999. С. 123; Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 — март 1918 г.). Екатеринбург, 2000. С. 286; Соболев Г. Л. Письма из 1917 года // Коммунист. 1989. № 15. С. 8.



[23] Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение… С. 284–285.



[24] См.: Шмидт С. О. Средневековье в государственном строе России // Междунар. науч. конф. «Государственное управление: история и современность» (Москва, 29–30 мая 1997 г.) / Под ред. В. А. Кувшинова. М., 1998. С. 11–12.



[25] См., например: Афанасьев М. Н. Клиентелизм и российская государственность: Исследование клиентарных отношений, их роли в эволюции и упадке прошлых форм российской государственности, их влияния на политические институты и деятельность властвующих групп в современной России. М., 2000. С. 191.



[26] См.: Афанасьев М. Н. Клиентела в России вчера и сегодня // Политические исследования. 1994. № 1. С. 126–127; Розенбаум Ю. А. Какой должна быть государственная служба // Власть. 1996. № 7. С. 55; Мельников В. П., Нечипоренко В. С. Государственная служба в России: отечественный опыт организации и современность. М., 2000. Ч. 2. С. 244.



02 мая 2006, 06:00 Игорь Курукин

http://www.polit.ru/research/2006/05/02/kurukin.html

---

Критическая масса позднесоветской культуры л.2 ч.1

Критическая масса позднесоветской культуры

Открытые семинары “Полит.ру”. Цикл “Истоки и судьба перемен: Культурная динамика 1953-2005 гг.”. Семинар №2. Стенограмма. Ведущий - Алексей Зудин

"Полит.ру” публикует стенограмму второго семинара из цикла “Истоки и судьба перемен: Культурная динамика 1953-2005гг.”, проходившего в клубе Bilingua (см. также первый семинар). Ведущим цикла был известный политолог и преподаватель Алексей Зудин, признанный специалист в области сравнительного анализа групповых интересов и систем представительства, исследования политического процесса и политической системы России, культурологических аспектов модернизации и “транзита”.



Считается, что глубинной причиной многочисленных трудностей, с которыми с конца 80-х годов сталкивается формирование нового общественного уклада, служит отсутствие необходимых культурных ресурсов. Тезис о культурной неподготовленности России к переменам нуждается в уточнении. Сквозной анализ культурных сдвигов за 30-летний период, предшествовавший началу реформ, обнаруживает постоянное увеличение модернизационного потенциала позднесоветского общества. Масштаб и глубина сдвигов в направлении модернизации были таковы, что к концу позднесоветского периода их присутствие в различной степени ощущалось почти на всем пространстве официальной культуры. Итоги позднесоветской культурной трансформации стали важным фактором российского “транзита”. Они также в значительной степени определили рамки культурной динамики в постсоветский период. Замысел цикла состоял во вскрытии культурных истоков дальнейшей трансформации.



"После 1953 года набирают силу процессы, кульминацией которых в 1985 году становится поворот тогдашнего политического руководства на кардинальную реформу системы. Особенность этого процесса в нашей стране состоит в том, что в отсутствие контрэлиты руководство переменами взяли на себя старые элиты, пропитанные новыми ценностями. Собственно говоря, тема нашего семинара посвящена судьбе этих самых новых ценностей: откуда они взялись, как формировались, как распространялись и какие процессы порождали. Ни Горбачева, ни Гайдара никто на парашютах не сбрасывал, и нигде «промывание мозгов» они не проходили. Они – естественный продукт эволюции позднесоветского общества".



Участники семинара: Вахнина Людмила, член Совета правозащитного центра “Мемориал”, член экспертного совета при Уполномоченном по правам человека; Дорофеев Максим, советник Административно-правового департамента Министерства регионального развития РФ; Зайка Ксения, слушательница МШСЭН; Лукьянов Александр, научный сотрудник географического факультета МГУ; Московкин Лев, спец. корреспондент “Московской Правды”; Ситнова Ирина, преподаватель Московского социально-психологического университета (МПСИ) и РГСУ; Фетисов Андрей, Эксперт центра этнорелигиозных и политических исследований; Чикурова Марина, аспирант Кафедры теории и практики культуры РАГС; Чудновский Григорий, эксперт в области конфликтологии переходных процессов; Шагалович Дмитрий, эксперт Минэкономразвития РФ. Организатор семинара - Алексей Боганцев, ПОЛИТ.РУ. Ведущий семинара – Алексей Зудин, преподаватель ГУ-ВШЭ, МВШСЭН, консультант ИМЭМО РАН, Центра политических технологий.



Зудин: Есть некая проблема в рамках политологических теорий, которые описывают процессы демократического транзита. Утверждается, что важную, если не решающую роль для того, чтобы демократический транзит состоялся, играет наличие контрэлиты. Когда начинаются перемены, официальное руководство вступает в диалог, конфронтацию или некую систему взаимоотношений с этой самой контрэлитой, и в зависимости от того, как сложатся отношения между официальным руководством и контрэлитой, выстраивается траектория перемен. В этой связи обычно говорят, что одна из важных особенностей трансформации на постсоветском пространстве, в отличие от стран Восточной и Южной Европы, а также Латинской Америки, состоит в том, что у нас контрэлиты не было. Это не просто социологический или политический, это почти физический факт. Тогда возникает вопрос: а почему все-таки перемены начались? И почему с определенного момента был взят курс на демократизацию? Моя точка зрения состоит в том, что на самом деле перемены начались не в 1985 и даже не в 1991 году. Перемены начались раньше. Конечно, можно спорить по поводу начальной точки этих перемен, но есть достаточно оснований, чтобы считать за эту начальную точку 1953 год.



После 1953 года набирают силу процессы, кульминацией которых в 1985 году становится поворот тогдашнего политического руководства на кардинальную реформу системы. Особенность этого процесса в нашей стране состоит в том, что в отсутствие контрэлиты руководство переменами взяли на себя старые элиты, пропитанные новыми ценностями. Собственно говоря, тема нашего семинара посвящена судьбе этих самых новых ценностей: откуда они взялись, как формировались, как распространялись и какие процессы порождали. Ни Горбачева, ни Гайдара никто на парашютах не сбрасывал, и нигде «промывание мозгов» они не проходили. Они – естественный продукт эволюции позднесоветского общества. Между тем в последнее время все чаще в разного рода публицистике говорят про «агентов влияния»: все дело в том, что отдельные представители элиты прониклись чуждыми идеями, пользуясь общим хаосом, сумели проникнуть в самый центр власти и все развалили. Возможно, я слишком примитивно излагаю эту точку зрения, но последний советский председатель КГБ Крючков ее активно продвигает.



Вопрос из зала: Для меня было потрясением услышать эту точку зрения от известного диссидента и философа, выступавшего в этом зале, - Александра Зиновьева. Он прямо сказал, что если бы не было Горбачева и Яковлева или их расстреляли вовремя, ничего не было бы.



Зудин: Можно выделять разные оси позднесоветской эволюции (была эволюция экономической системы, была эволюция социальной структуры), но решающую роль для начала перемен сыграла культурная эволюция позднесоветского общества. В оценках культуры позднесоветского общества у нас обычно все сваливают в одну кучу – и «сталинскую классику», и период Брежнева. Это было время господства официоза, а когда высказывались другие точки зрения, за это наказывали, хотя и по-разному: при Сталине – более свирепо, при Брежневе – менее свирепо, хотя тоже достаточно жестоко. Получается, что различия между культурными эпохами внутри советского периода сводятся преимущественно к жесткости санкций за отклонение от официальной точки зрения.



Мой подход вырос из несогласия с идеей, которая в явной или неявной форме господствует в научной литературе: культура советского общества в целом соответствовала официальному автопортрету, то есть она была моностилистической. Раз признавался только один стиль, одна точка зрения, одна форма, значит, так оно и было. Да, конечно, были и диссиденты, и шестидесятники, но это были изолированные и немногочисленные группы, которые «погоды не делали». С моей точки зрения, это достаточно поверхностная оценка, и она приводит к принципиально неверным выводам. Я утверждаю, что на всех этапах развития для советского общества была характерна биполярная модель. Не монополярная, а биполярная. В центре была официальная культура, в которой было сакральное ядро, в этом сакральном ядре располагались общественно-политические ценности, и в этом одна из особенностей этой официальной культуры. Эта официальная культура до 1953 года вела активную экспансию, стремясь подчинить себе все наиболее важные значения либо просто вытеснить их на периферию в зону «низких», профанных значений. Пример – быт. Что такое быт в сталинское время? Это нечто низкое. А значит, нечто низкое – это и частная сфера, сфера индивидуального человеческого мира. Быта вообще не должно быть. Человек должен жить работой, причем работает он не ради семьи, а ради общества, читай – государства. Своеобразной эмблемой предельной экспансии можно считать известную «Книгу о вкусной и здоровой пище», которая открывалась цитатой Сталина. Т.е. даже пища должна иметь некую связь, некое соотношение с высшими официальными ценностями. Постоянное противоречие между сакральным ядром и профанной периферией, собственно говоря, создавало энергетику, которой питалась динамика культурных процессов. После 1953 года вектор динамики поменялся. Началось необъявленное, плохо осознаваемое или совсем не осознаваемое современниками проникновение периферии в официальное пространство, причем со временем оно все более усиливалось. Потому что сакральный центр все более мертвел и утрачивал способность притягивать, зажигать и вдохновлять.



Считается общеизвестным, что в позднесоветский период официальная идеология умирала. Что менее известно, так это то, что, пытаясь выжить, она начинала все больше заимствовать ценности, которые она на ранних этапах отторгала и отбрасывала на периферию или в подполье. И к концу позднесоветского времени (условная точка - 1985 год) все пространство официальной культуры было буквально пропитано периферийными по происхождению, по месту рождения и по исходному отношению к официальной культуре ценностями и представлениями. Все более широкое и сильное движение с периферии в центр – это ось, магистральное направление процесса культурной трансформации, который происходил в позднесоветский период. Понятно, что он имел самые различные проявления. Усложнилась дифференциация общества, появились новые ценности, старые пытались мимикрировать, приспосабливаться к новым, надевали на себя новые культурные маски. Состояние официальной культуры на последней стадии своей жизни – это очень интересное состояние. Это состояние, когда официальный канон, с одной стороны, есть, но фактически его нет, он исчез. Почему он исчез? Потому что больше никто не знает, в чем он состоит. Появились множественные – и, что принципиально важно, конкурирующие интерпретации этого канона. То есть в обществе под покровом официальной точки зрения утвердился фактический культурный плюрализм. Появление культурного плюрализма – это преддверие политических перемен.



Теперь немного об основных этапах культурной динамики в период с 1953 по 1985 год и дальше. Культура рассматривается в социологическом смысле, это позволяет отслеживать изменения на широком пространстве, от культуры повседневности до общественных наук. Первая культурная модернизация совпадает с периодом правления Хрущева. Условно говоря, это 1953-1964 гг. В чем заключалась первая культурная модернизация? Прежде всего, это демонтаж «большого стиля», главной особенности официальной культуры в последний период правления Сталина. Общей для всех жанров официальной культуры от архитектуры до музыки была торжественная, приподнято-напыщенная нота. Официальная культура объявляла о своем родстве с высокой классикой и усиленно это выдуманное родство эксплуатировала. Дома культуры – обязательно с колоннами, а урны для мусора на улице – обязательно в высокохудожественном стиле. «Большой стиль» был высокомерен и предельно дистанцирован от общества. Так было не всегда, мы знаем, где-то до середины 1930-х годов симбиоза с классикой не было, а действовала еще радикальная революционная норма: «сбросим классику с парохода современности». Для обозначения «большого стиля» Вайль и Генис используют выразительный образ. Это – репродуктор-«тарелка»: он прикреплен на телеграфном столбе очень высоко, и из него на нищие города и веси изливаются потоки классической музыки. Между образцами, которые тиражировала официальная культура, и нищей, бесправной жизнью абсолютного большинства людей – пропасть, которая постоянно культивировалась. Так вот теперь эта пропасть начинает сокращаться. Демонтаж «большого стиля» сблизил официальную культуру с профанной культурной периферией.



Какую работу провела первая модернизация? Первое – реабилитация моральных ценностей, попытка восстановить связи официальной культуры и идеологии со сферой моральных ценностей. Становятся важными понятия правды и искренности. Это происходит после 1953 года. Следующая характеристика первой культурной модернизации – это реабилитация научного знания. Научное знание в рамках официальной культуры всегда обладало определенной ценностью. Но эта ценность была подчиненной, и реальное место научного знания удостоверяется знаковой фразой из одного из советских кинофильмов о пятилетке: «Если цифры против нас, тем хуже для цифр!». Для сталинской классики научное знание – ценность второстепенная, подчиненная сакральному ядру. Это ценность сегрегированная: науке отвели строго ограниченное место, а обитают в этом месте опереточные сталинские академики. В фильмах того времени живое воплощение науки – эксцентричный профессор, снабженный бородкой, он положительный, но производит комическое впечатление. Такой не может быть героем, для него нужен ведущий. Так вот, в период первой культурной модернизации наука и ценности рациональности повышают свое место в культуре. Они становятся самоценными. Роль специалистов начинает усиливаться. Раньше имели широкое хождение внелогические способы обоснования суждений, например: нужно поступать так-то и так-то, потому что Сталин говорит, потому что партия учит. Теперь способы обоснования суждений поменялись, появились ссылки на «компетентных специалистов». В публичном пространстве сфера науки уже не населена комичными академиками. Физик становится полноценным героем советского кино, совершенно самостоятельным положительным персонажем. На какое-то время тема космоса стала интегратором, который объединил официальную и неофициальную культуру в позднесоветском обществе.



Также очень важно – снижение агрессивности. Классическая версия официальной культуры и идеологии предельно агрессивны. Наверное, самым главным показателем было самоназвание сталинского государства: это было государство «диктатуры пролетариата». С конца 1950-х годов происходит переквалификация: «диктатура пролетариата» сменяется «общенародным государством». Из названия исключается институционализированная агрессия, это символически закрепляет отказ от массовых репрессий внутри страны. Кроме того, мифический пролетариат лишается части своей символической избранности: в принципе, в «общенародном государстве» никакие отдельные социальные группы не имеют права претендовать на особую роль. Впрочем, эта линия дальнейшего развития не получила. Происходит ослабление и агрессии, направленной во внешний мир. До 1953 года официальная точка зрения состоит в том, что ядерная война неизбежна, и надо к ней готовиться. Это как потом в Китае было. Но долго держать всех в истерическом состоянии невозможно, и после смерти Сталина появляется другая официальная доктрина, построенная на сосуществовании двух систем – советской и западной. Сосуществование предполагает и признание общих ценностей, и официальный перевод соперничества в плоскость «мирного соревнования двух систем», а необъявленные критерии этого соревнования – кто в большей степени соответствует ценностям современности. Западным компартиям также официально разрешили сменить революцию на «мирный путь в социализм». Это изменение официальной идеологии было очень важным и имело серьезные последствия для культурных процессов в позднесоветском обществе.



Другая важная черта первой культурной модернизации – возвращается значимость внешних оценок. Что такое сталинская классика? Это в том числе и время колоссального национального самомнения. Возможность того, что мы что-то откуда-то заимствуем, полностью исключается. После войны, когда был пик национального самомнения, значение «чужих» авторитетов было сведено к минимуму. Все следы заимствований старательно изгонялись из культуры, французские булочки переименовывались в московские и т.д. Между тем так было не всегда. Официальная идеология формировалась как ответвление западной идеологической традиции и предполагала определенную открытость внешним (прежде всего западным) оценкам. Она долго эксплуатировала авторитеты Барбюса, Драйзера, Герберта Уэллса, так называемых «друзей Советского Союза» на Западе, которые своим позитивным отношением подтверждали претензии советского руководства. Теперь роль внешних оценок снова становится важной. Становится важным, признают ли нас во внешнем мире не только как силу, которая вызывает страх, но и как мирного лидера в науке, культуре, спорте. У советского общества появилась внешняя точка отсчета.



Культура начала выходить и из внутренней самоизоляции, в которой она оказалась на исходе сталинской эпохи. Официальная культура отторгала значительную часть культурной традиции собственной страны. В недавнем телесериале о Есенине как-то вынесли за скобки, когда именно запрещались его книги… Так вот, начинает демонтироваться не только внешняя изоляция, но и разрушается внутренняя. К читателям возвращаются Достоевский, Бунин, Есенин. Это далеко не все запрещенные авторы, но часть из них снова вводится в культурный оборот. Из-за того, что в обществе стало легче дышать, в поэзии, кинематографии, в театре, в литературе происходит то, что позднее было названо «лирическим взрывом», появляется новое поколение и новые подходы, новые авторы, в центре внимания которых – человек. Не судьбы мира, не прозорливость партии, не происки врагов, а конкретный человек с его переживаниями, человек в этом мире. Происходит реабилитация ценности личности и всего того, что с личностью связано: индивидуальности, внутреннего мира, чувств и, самое главное, реабилитируется понятие совести, то есть право личности на моральную автономию. В культуре начинаются первые, пока еще робкие, попытки бунта против официализированной патриархальной морали, которая была призвана выполнять роль регулятора отношений между людьми.



Следующий период культурной трансформации – это период официального консенсуса, условно – с 1965 года и до конца 1970-х годов. Важнейшим завоеванием первой культурной модернизации было восстановление роли диалога и дискуссии, а это ведь – главный механизм жизни культуры. Культура вырастает из диалога и представляет собой совокупность ответов на вопросы. Человек спрашивает, находит некие ответы, размышляет над ними и спрашивает снова и снова. Чем богаче культура, тем более она способна откликаться на самые разнообразные вопросы. Институт, который обеспечивает бесконечное движение вопросов и ответов, называется диалогом. Важнейшим вкладом периода первой модернизации было то, что институт диалога был восстановлен. Различные стороны жизни общества стали публично обсуждаться. Освобождение культуры и общества от чрезмерного идеологического и административного гнета породило автономные процессы, которое приобретали достаточно острые формы. Это побудило советское руководство «нажать на тормоза». «Вкладом» периода официального консенсуса, к которому общество принудили сверху, было то, что из сферы публичного диалога изъяли официальную идеологию и политику. Но все остальные сферы остались, в них дискуссия продолжалась и приобретала все более сложные и глубокие формы.



Третий период – это закат консенсуса, конец 70-х – начало 80-х годов. Происходит дальнейшее усиление политического консерватизма, нарастание социального кризиса в обществе и его проекция в сферу культуры. Одним из проявлений кризиса стала активизация культурной архаики. Одной из особенностей советской культуры было то, что она формировалась в результате симбиоза между официальной идеологией и культурной архаикой, наиболее примитивными представлениями и ценностями. Архаика вышла на поверхность в результате катастрофы, результатом которой стала революция и Гражданская война. В годы катастроф то, что прячется в щелях и в подполье общества, в глубинах индивидуальной психики, выходит на поверхность. Официальная идеология сознательно использовала культурную архаику для разрушения как традиционной культуры, укорененной в деревне и провинции, так и культуры тогдашней современности, связанной с городом. Историческая полоса дальнейших потрясений исключительной глубины и травматизма, связанных с индустриализацией, террором, коллективизацией, наконец, войной, – все это обеспечивало расширенное присутствие культурной архаики. После войны начинается постепенная рутинизация социальных структур, а после 1953 года – и сознательное укрепление ценностей, противоположных архаике и связанных с современностью. Культурная архаика стала возвращаться на периферию.



Но по мере того как официальная советская экономика начала погружаться в кризис, связанный с окончательным исчерпанием плановой системы, культурная архаика стала всплывать на поверхность. Психологическая атмосфера в обществе ухудшилась. Расширилась социальная среда, воспроизводившая культурную архаику. Позднесоветский город снова заполнился мигрантами, которых он оказался не в состоянии переваривать. Модернизированный слой культуры также столкнулся с внутренним кризисом, потому что он лишился возможности дальнейшего развития. Еще недавно питавшие надежду ценности современности стали обессмысливаться. В модернизированной культуре особую популярность приобретает «черный юмор» («черные анекдоты» и «чернушки» - частушки, выдержанные в соответствующем стиле). Все знакомы с сатирическими стихами Игоря Губермана? Его знаменитые «гарики» родились в тот период. Кто такие «Митьки» помните? Митьки – это результат уже прямого соединения культуры современности с активизировавшейся культурой архаики. Ну и последний период, который, собственно говоря, совпадает по времени с закатом консенсуса, но по содержанию от него резко отличается, – это формирование предпосылок второй культурной модернизации. К середине 1980-х сложилась большая коалиция модернизированных субкультур. А теперь я хотел бы послушать ваши вопросы и комментарии…



Вопрос из зала: Расскажите, пожалуйста, про четвертый период.



Зудин: Хорошо. Первая модернизация запустила мощные культурные процессы. И одним из наиболее важных был процесс дифференциации. Мы с вами говорили на первой встрече, что цель официальной культуры – создать однородное общество с унифицированной культурой («многонациональная по форме, социалистическая по содержанию») – с самого начала была нереализуемой. Сложность осталась. Претензии официальной культуры привели не к ликвидации сложности, а к ее упрощению. Если вы помните, в официальной культуре выделялось два внутренних слоя. Первый был связан с преимущественно эгалитарными ценностями и утвердился в раннесоветский период, а второй стал формироваться со второй половины 30-х годов и был вызван к жизни появлением в советском обществе привилегированной группы – номенклатуры. Официально этой группы как бы не существовало, но в публичном пространстве появились ее ценности. Так официальная культура разделилась на две части: эгалитарную, культуру для масс, и привилегированную, реальными атрибутами которой наделялись лишь представители партийно-советской номенклатуры. Если первый слой официальной культуры индивидуальность как таковую исключал, был примат коллективистских ценностей и форм жизни, то второй слой, появившийся в связи с рождением привилегированной группы, признавал значение индивидуальности, но какой? Чем выше человек занимает место в официальной иерархии, тем больше у него возможностей для проявления индивидуальности. Паперный, автор «Культуры Два», назвал это «иерархическим распределением индивидуальности». Недавно появилось интересное исследование о том, как менялся официальный идеал женской красоты. Первоначально этот идеал пытались сделать универсальным, он был приближен к стилизованному типу работницы, женщины, которая занята на производстве. Но с середины 30-х годов рядом с уже существующим возникает новый идеал женщины Это уже не работница, это обеспеченная домохозяйка: она интересуется модой, у нее завелся быт, который, в общем-то, официально не приветствовался. Атрибутом этого слоя официальной культуры становятся и личные автомобили, которые выдаются заслуженным людям. Еще один атрибут – «торгсины», специализированные магазины, предшественники позднесоветской «Березки».



Вторая линия дифференциации отделяла официальную культуру от неофициальной. Неофициальная культура в советский период была всегда, но проявлялась по-разному. В эпоху сталинской классики она заявляла о себе довольно богатым устным творчеством. Прежде всего, это были песни, которые не совпадали с официальным репертуаром, но исполнялись в ресторанах и во время домашних застолий. После войны офицеры и солдаты ввезли в страну пластинки с песнями эмигрантов, Лещенко и Вертинского. Частью устной традиции за пределами официальной культуры был Есенин, стихи которого были очень популярны, и были соответствующие песни. Культурный оборот, совершавшийся за рамками официальной культуры, включал домашние библиотеки, которые хранили самые разные книги. Конечно, многие книги, которые расходились с официальной культурой, люди уничтожали из страха, но так поступали далеко не все. Наибольшими шансами на выживание в домашних библиотеках обладала художественная литература. Иногда следы исключенной из официального пространства культуры можно обнаружить даже в официальных культурных продуктах того времени. Послевоенную комедию «Весна» помните? Там есть комический персонаж, которого играет Фаина Раневская. Какую книжку она читает? Правильно, «Идиот», которого нет ни в библиотеках, ни в школе, он не издается, его вообще как бы нет. Для сталинской культуры Достоевский – это нечто усложненное, интеллигентское, там какие-то метания, терзания, это все нам чуждо и не нужно. Нелепую домработницу поэтому и наградили Достоевским. Она этого Достоевского держит в руках, и все видят: «Идиот». По замыслу, очевидно, это было призвано придать домработнице дополнительный комизм. Но для нас с вами – это знак, что «исключенные книги» продолжают присутствовать в реальном культурном обороте.



Внутри официальной идеологии возросшая дифференциация на первых порах проявляется достаточно робко, преимущественно в форме специализации. Официальная идеология, ощущая свою неполноценность, начинает создавать «вспомогательные эшелоны». За рамками партийного аппарата возникают специализированные центры, которые были призваны «подтянуть» официальную идеологию и культуру к современным требованиям и быть посредником во взаимоотношениях с внешним миром. Появляются Институт международного рабочего движения, Институт мировой экономики и международных отношений, Институт США и Канады, Институт экономики мировой социалистической системы. Была признана необходимость иметь специалистов по соответствующим проблемам. Повышение роли специалистов и науки, характерное для позднесоветской культуры, захватывает не только физику и физиков. Параллельно в течение всего позднесоветского времени шла легализация прикладных социальных наук. Первой была психология. С ней, слава Богу, не случилось того, что с кибернетикой, но она была на грани упразднения, считалось, что физиология важнее – ну какая может быть «наука о душе», если материя первична. Затем легализовали социологию, это произошло уже в 60-е годы, и многие люди, занимавшиеся этой работой, здравствуют и поныне. И уже на излете позднесоветского времени, в 1979 году, состоялась легализация политической науки. До этого политология считалась «буржуазной лженаукой», которая занимается разного рода «измышлениями».



Легализация политологии проходила в стилистике гротеска. Представьте себе: 1979 год, в здании МГУ на тогдашних Ленинских горах в течение двух дней идет конгресс Всемирной политологической ассоциации. За стенами – брежневская Москва, полупустые магазины, газета «Правда», первое лицо партии и государства уже стало вездесущим и начало вызывать неловкость и стыд, потому что не может даже нормально говорить, а в фойе и коридорах, выполненных в духе советской эстетики, висят таблички с названиями секций - «Правительство и оппозиция», «Проблемы политического плюрализма» и так далее и в том же духе. В аудиториях участники, перемежая английскую и русскую речь, оживленно ведут разговоры о немыслимом – в спокойных и рациональных терминах обсуждают политическую власть в ее многообразных проявлениях. Впервые предметом публичного обсуждения стали вопросы, относящиеся к сакральному центру официальной идеологии. Это воспринималось почти как взрыв атомной бомбы. Обстоятельства места и времени наложили свой отпечаток: на секциях задавали вопросы о судьбе советского диссидента Юрия Орлова, а в коридорах «гэбэшники» в штатском вылавливали подозрительных. Но политическая наука была легализована – последней из всех прикладных социальных наук. Изъятые «официальным консенсусом» из сферы общественной дискуссии, проблемы власти все-таки стали объектом публичного диалога на закате брежневской эпохи, правда, в ограниченных рамках специальной дисциплины.



В отличие от идеологии, в официальной культуре дифференциация проявлялась в более откровенных формах. Там это было связано с проявлением «литературно-журнальных партий». Политических партий быть не могло, была единственная руководящая и направляющая сила, но появились партии литературно-журнальные. Основная полемика разворачивается между журналами «Новый мир», и «Октябрь». «Новый мир» – это центр тех, кого потом назвали «шестидесятниками», а «Октябрь» – это центр сталинистов. Главный раскол проходит по линии отношения к фигуре Сталина. Литературно-журнальные партии – это уже откровенная и открытая форма биполярности внутри официальной культуры.



И, наконец, родилась новая культурная периферия. Часть ценностей оказались в двойственном положении: их перестали запрещать, но полностью не признали. Многих представителей «лирического взрыва» в культуре (поэтов, писателей, художников) не принимали в официальные корпоративные организации: Союз писателей, Союз художников и так далее. Но они тем не менее получали некие негарантированные площадки для общественной репрезентации, со временем эти площадки менялись. Исторически первой площадкой общественной репрезентации неофициальной культуры стала площадь Маяковского. Это место, куда люди приходили и просто читали стихи. Потом таким местом стал Политехнический музей, а впоследствии новая культурная периферия получила возможность выйти за рамки устных публичных форм. Появился журнал «Юность», который идеологически был родственен шестидесятникам, но был ориентирован на молодежь. Составной частью новой периферии были не только творцы культуры, но и продукты, вроде как не запрещенные, но ограниченные к массовому тиражированию. В позднесоветский период Ахматова и Цветаева не запрещены, их очень мало издают. То же самое и с произведениями других авторов, которые расходятся с официальной точкой зрения или с победившей на данный момент интерпретацией. Писателей-деревенщиков, которые в большинстве своем пополнили формирующийся полюс стилизованной русской патриархальности, тоже стараются сдерживать на уровне тиражей. Иностранные кинофильмы закупаются, поскольку позднесоветское общество – это не закрытое, а полуоткрытое общество, часть из тех западных фильмов, которые вы сейчас видите по телевизору, была закуплена в советское время. Но показывались они не во всех кинотеатрах, не круглый год и достаточно ограниченно. Появляются продукты полуразрешенные, вплоть до того, что проходили закрытые показы советских мультфильмов. Знаменитый фильм, сделанный по рисункам Пушкина, я в первый раз видел на закрытом просмотре в музее Бахрушина.



http://www.polit.ru/culture/2006/04...tich_massa.html

---

Критическая масса позднесоветской культуры л.2 ч.2

Критическая масса позднесоветской культуры

Открытые семинары “Полит.ру”. Цикл “Истоки и судьба перемен: Культурная динамика 1953-2005 гг.”. Семинар №2. Стенограмма. Ведущий - Алексей Зудин

В попытке противостоять влиянию западных «радиоголосов» были созданы советские аналоги нового круглосуточного радиовещания. Каждый полчаса или час новости, музыка – то есть радиостанция «Маяк» и радиостанция «Юность». Здесь важно отметить, что эти новые инструменты стали результатом усложнения официальной культуры, но они родились как попытка противостоять давлению извне, стремление держать в поле зрения некую часть внутренней аудитории. Но до поры до времени и то новое, что попало в поле официальной культуры, и то, что оставалось за ее границами, продолжает в общем и целом оставаться в рамках официальной идеологии. Даже большая часть тех, кого после площади Маяковского избивают шелепинские дружинники, остается в рамках социалистического канона. Андрей Синявский говорил тогда, что у него «стилистические разногласия с Советской властью», а вообще-то он социалист. Доминирует романтическая версия социализма, которая приобрела новую притягательность благодаря революции на Кубе. Эта революция была неожиданной и необычной. Первый раз, без какого бы то ни было содействия со стороны советского руководства, под боком у Соединенных Штатов произошла революция, после чего новая элита самостоятельно делает выбор в пользу социализма советского типа. На Западе это время бума «новых левых» и неомарксизма, культовые фигуры – Маркузе, Фромм и Жан Поль Сартр. Советское политическое подполье в годы первой культурной модернизации типологически также не отличается от молодежных антисталинских кружков, появившихся в конце войны и после 1945 года. Они ориентировались на борьбу с режимом, который «обуржуазился», предал заветы Маркса и Ленина и отклонился от социалистического идеала. Не только культурная периферия, но и политическое подполье остаются в поле притяжения социалистического идеала.



В дальнейшем дифференциации усложняется: раскалываются оба противостоящих полюса. Антисталинский полюс раскалывается идеологически – по отношению к Западу и по отношению к власти. Здесь рубежом стал 1968 год, после которого для многих стало ясно, что никакая серьезная реформа советской системы невозможна. Собственно говоря, 1968 год имел и внутреннее измерение. В 1968 году был «зарублен» первый проект закона о печати, который был подготовлен только-только созданным тогда Министерством юстиции. Справка для молодежи: особенность советской цензуры состояла в том, что никакого закона о цензуре не было, официально была свобода печати, цензура была секретной. Этот закон (он был создан в 1967 году, а окончательно отвергли его в сентябре или даже в августе 1968 года) был призван поставить цензуру в нормативные рамки. Согласно устной традиции, судьбу закона решил Суслов, который сказал примерно следующее: «От отмены цензуры в Чехословакии до введения наших танков прошел год. Меня интересует, чьи танки и когда мы будем вводить в Москву после того, как примем этот закон». Дальнейшая модернизация официальной доктрины была признана опасной тогдашним политическим руководством. Антисталинский полюс раскалывается на официальных технократических западников и антисталинских диссидентов. Одни выбирают работу внутри режима, с тем чтобы его постепенно рационализировать, осовременивать и цивилизовать, вторые встают на путь борьбы с этим режимом.



Раскалывается и сталинский полюс, но по другим причинам. Ортодоксальная составляющая там была особенно слабой, и все большее влияние начинают приобретать не сталинисты как таковые, а официальная или полуофициальная версия державных, патриархальных, националистических ценностей. Рядом с «Октябрем», который был знаменем сталинистов, появляется «Молодая гвардия», где в гораздо большей степени представлены державнические и националистические настроения. Ситуация осложняется еще и тем, что в позднесоветском обществе повторная секуляризация культуры натыкается на свои естественные пределы. В различной форме на обоих полюсах появляется внутренняя потребность в новой сакральности, рождается с разной степенью выраженности запрос на религию. Собственно говоря, произошли два события, которые очень усложнили всю эту картину. Появился в качестве полуавтономного полюса журнал «Москва», после того как там был опубликован роман «Мастер и Маргарита» М.Булгакова. Включение в легальный культурный оборот и общественная дискуссия вокруг этого романа имели большое значение как для антисталинского полюса, так и для сталинского. Плюс появилась сильная фигура Солженицына, которая стала претендовать на автономию в борьбе группировок. Вокруг этой фигуры началась консолидация стилизованной дореволюционной традиции. Это также усложнило культурную дифференциацию.



Но в позднесоветской культуре шла не только дифференциация, но и интеграция, возникали не только новые линии размежевания, но и новые связи. Одним из центров этой интеграции стал «вспомогательный эшелон» официальной идеологии, уже упоминавшиеся специализированные центры в лице ИМРД, ИМЭМО, ИСКАНа и ИЭМСС. Дело не только в том, что люди, которые там работали, находятся в постоянном контакте с альтернативными представлениями, – это, так сказать, их естественный рабочий материал. Дело даже не в том, что они создают конкурирующие интерпретации официальной точки зрения. Это еще и люди со своими культурными запросами. И на закате советской эпохи работники специализированных центров начинают обнаруживать культурное родство с новой периферией. Там часто появляются со своими выступлениями «полуопальные» деятели «полуразрешенной» культуры, кинематографисты, писатели, представители «сатиры нравов» – Жванецкий и Хазанов. Но представители «второго эшелона» – это не просто «спецы» и не только «интеллигенты», они еще находятся в тесных отношениях с высшим политическим руководством, и чем дальше, тем больше. За тридцать с небольшим позднесоветских лет расстояние, которое отделяло консультанта (появился новый профессиональный тип – консультант ЦК КПСС, не «аппаратчик», а консультант) от первого лица в партии и государстве, постоянно сокращалось, а затем и просто исчезло. Консультанты появились впервые при Хрущеве, но его как человека малообразованного и разделявшего многие сталинские стереотипы в отношении интеллигентов и специалистов от консультантов отделяла культурная пропасть.



Где-то в начале 60-х годов эти консультанты стали говорить, что вообще-то выборы надо проводить. Никакой многопартийности, Боже упаси, но выборы с альтернативными кандидатами проводить надо. Когда Хрущев об этом узнал, он их высмеял. Он просто не принял всерьез их проекты. Это показатель величины дистанции. При Брежневе дистанция сокращается. Брежнев, казалось бы, по типу человек вполне хрущевский. Но он с консультантами работает уже гораздо более плотно. Речи готовят в его присутствии, вместе работают, правят, обсуждают. Андропов (постараемся на две минуты отвлечься от того, какие посты он занимал и что нехорошего сделал, особенно по части использования психиатрических клиник для борьбы с диссидентами) в культурном плане еще ближе к консультантам. Среди близких ему друзей – одна из ключевых фигур в сообществе советских политических консультантов, Георгий Арбатов, тогдашний глава, а нынешний почетный директор Института США и Канады. Это не просто советник, это друг, между ними были достаточно близкие отношения. Он навещал Андропова, когда тот умирал. При Горбачеве культурная дистанция между первым лицом и консультантами пропадает. Его главным помощником становится Черняев, человек из Международного отдела, который курировал многих консультантов.



Параллельно формировалась система патронажа реформистского меньшинства в центральном партийном аппарате над наиболее продвинутыми в плане модернизации участками советской культуры. Как вы думаете, как долго прожил бы Театр на Таганке без такого патронажа? Я думаю, что он просто бы не родился. Этот патронаж распространялся, естественно, не только на Любимова, но и на других. Система этого неофициального шефства на излете советской эпохи становится одной из основ для формирования культурной коалиции, которая выходит далеко за рамки партийного аппарата. В партийном аппарате центром реформистки мыслящей части становится Международный отдел ЦК. В ЦК – это периферийное звено, это не отдел административных органов и даже не отдел агитации и пропаганды, это контора для внешних связей с зарубежными компартиями, а потом и с социал-демократами. Но силу реформистского меньшинства нельзя мерить численностью. Ее нужно мерить качеством, способностью этих людей давать более адекватные оценки, подсказывать более реалистические рецепты для партийного руководства, а кроме того – системой связей, которая выходила далеко за рамки партийного аппарата. Таким образом, в составе этой культурной коалиции можно выделить три звена. Первое – это сотрудники аппарата ЦК, главным образом те, кто работал в международном отделе, второе звено – консультанты, потому что консультант работает в другом месте, как правило, в том или ином специализированном центре, а уж эти консультанты были составной частью третьего звена – элиты интеллигенции. Для интеллигенции консультанты были знаковые фигуры, они пользовались достаточно большим авторитетом. И таким образом очень умеренное, но все-таки реформистское меньшинство в центральном партийном аппарате получило выход на модернизированный слой культуры, который сформировался в позднесоветском обществе.



Вопрос из зала: Эти периоды, которые мы обозначили, с 1953 года по начало 80-х, можно их было теоретически и практически пройти в более сжатый период?



Зудин: Многое зависело от способа выхода из 1953 года. Вот это возможная точка бифуркации. Мы знаем, что победил один сценарий, в котором была сначала большая коалиция против Берии, потом коалиция сокращалась, и остался один Хрущев. Но гипотетически был и другой сценарий. Я сторонник того, что он был. Этот второй сценарий – самый парадоксальный, потому что связан с фигурой Берии, человеком, который одновременно был и палачом, и «козлом отпущения» за всех остальных палачей. Но как жить дальше, стали думать все. То, что мы сейчас знаем о практических шагах и предложениях этого человека в промежутке между мартом и июнем 1953 года, дает некое представление о направлении возможного движения. Это были очень прагматические шаги: не устраивать в восточной зоне Германии отдельное государство, поступить точно так же, как поступили с Австрией, идея распустить колхозы. Можно предположить, что в частную собственность через Берию мы двинулись бы более коротким путем, но, скорее всего, переход к рынку под руководством Лаврентия Павловича с учетом его биографических особенностей проходил бы с большой кровью и необязательно завершился успехом. Но поскольку этот гипотетический вариант не был реализован, нам от него осталась только веселая частушка, которую я время от времени рассказываю студентам: «Цветет в Тбилиси алыча не для Лаврентий Палыча, а для Клемент Ефремыча и Вячеслав Михалыча».



Возможной развилкой могла быть, допустим, и другая реакция Хрущева на предложение молодых политических консультантов выборы проводить. Я сомневаюсь, что это было возможно, потому что все живое в политическом смысле было убито. Единичные фигуры, которые сохраняли остатки политического мышления, воспринимались как «белые вороны». В любом случае, попытка привнести подобие политической конкуренции в партию сразу бы породила реакцию со стороны партаппарата, и инициаторы очень быстро остались бы без головы. Следующая возможная точка бифуркации – косыгинские реформы, попытка в рамках плановой системы увеличить автономию предприятий. У этой схемы коалиционный потенциал выше, чем у однопартийной демократии, она включает директорский корпус с выходом на реальные трудовые коллективы. Но директорский корпус далеко, а партаппарат и министерства к потенциальным реформаторам гораздо ближе, и еще существует опасность потери управляемости, которая всегда пугает, и пугает обоснованно. С учетом этих обстоятельств данный сценарий также представляется маловероятным. Ретроспективно позднесоветское развитие представляется достаточно безальтернативным, хотя всегда нужно помнить, что сейчас безальтернативным кажется то, что, возможно, содержало не одну нереализованную альтернативу. Может быть, когда мы побольше узнаем из новейшей истории нашей страны, мы увидим и другие альтернативы, но пока я других не вижу, кроме тех, которые назвал, но все они - с невысокой вероятность осуществления.



Вопрос из зала: Была ли возможность в 70-е годы пойти на более широкую открытость внешнему миру, чем это было достигнуто к десятилетия? Или все-таки были какие-то внутренние ограничители в системе?



Зудин: Главным ограничителем оставалась официальная идеология. Это появилось сразу же вслед за переориентацией с идеи неизбежности ядерной войны на мирное сосуществование. В официальных документах появился тезис, что мирное сосуществование, а потом и разрядка не означают прекращения идеологической борьбы. Это означало запрет на системные изменения. Приветствуем импорт товаров, культурный обмен, интуристов, даже возможность закупать целые гигантские заводы, но все, что касается альтернативных образцов организации повседневной жизни, экономики, системы власти, – категорически нет.



Вопрос из зала: Скажем, в Югославии развитие экономических связей с Западом в конце концов сломало систему.



Зудин: Югославская модель никогда не была самостоятельным идеологическим проектом, а условия рождения «самоуправленческого социализма» носят несколько анекдотический характер. Тито был стопятидесятипроцентным сталинистом. Фигурой он стал в результате предвоенной чистки Коминтерна, когда все более или менее автономное, что там было, расстреляли. Тито был абсолютно правоверен, но он оказался заложником геополитики: в вооруженной борьбе с нацистами югославским коммунистам помогал не только Советский Союз, но и западные союзники. Связи и обязательства Тито оказались диверсифицированы, но когда война закончилась Сталин стал обращаться с ним так же, как со всеми остальными. После того как Тито официально отлучили от советской модели, возникла объективная потребность изобрести свою собственную. Идеологические и институциональные различия сознательно были созданы югославской стороной, чтобы сохранить политическую автономию от руководства КПСС. Так что настоящим отцом «самоуправленческого социализма» вполне можно считать товарища Сталина.



Экономические успехи югославской модели, на мой взгляд, также не стоит преувеличивать. Югославия быстро превратилась в геополитический спецпроект Запада. Это был первый случай, когда из монолитной стенки просоветских режимов удалось вынуть один кирпич. И, конечно, этим «кирпичом» очень дорожили. Главной причиной краха коммунистического режима в Югославии стали не экономические связи со странами Запада, а обострение национальных противоречий и обессмысливание югославского спецпроекта после краха коммунистических режимов в Восточной Европе.



Чудновский: Классификация и периодизация, которую вы дали, вполне рабочая. Видимо, ее можно использовать для разговора, и я бы ее не стал ни критиковать, ни сильно раскачивать, но я хочу в рамках ее все-таки поставить ряд структурных вопросов. Этапы – это всегда условная вещь, граница размазана, пока будем считать, что нам достаточно такого деления. Вопрос первый: появлялся ли какой-то мультипликатор? Дело в том, что каждая группа событий одного периода готовит следующий период и либо закрепляется и усиливается в следующем периоде, мультиплицируется, либо растворяется, размазывается до несущественного, впоследствии забывается, и какие-то совсем другие процессы начинают готовить следующий период. Характерный пример – это Сахаров, на мой взгляд, куда уж более показательный, чем Солженицын. Я еще в школе читал «Один день Ивана Денисовича», и это было очень короткое впечатление. Для меня Сахаров – более сильная личность, более жертвенная, чем Солженицын.



Смотрите, что происходит. Как будто бы он подтолкнул 90-е годы и через два-три года был абсолютно забыт. Сегодня мы эту фамилию часто не услышим, а слово «конвергенция», которое он использовал, утратило свой высокий смысл. Возвращаюсь к структурному вопросу, было ли вообще накопление модернизационного материала в культурной сфере. У меня такое впечатление, что он все время растворяется, размывается. А это означало, что власть всегда была сильной. И даже ваш рассказ показывает, что власть очень умело заменяла одни слова другими, но на самом деле действовала всегда по старой централизованной схеме. Децентрализация была практически минимальной. Например, постоянная готовность к атомной войне, потом сосуществование – это же все слова дипломатического свойства, просто руководство окультуривалось, возможно, с помощью консультантов и вводило в сленг новые слова. Вот последние 15 лет мы видим, как периодически политики меняются, даже президенты, новые слова появляются, это тоже интересное явление. А суть остается прежней с 2000 года, она не меняется, просто новые слова входят в оборот у политологов, у политтехнологов, консультирующих власть. Была такая красивая дипломатия, люди росли понемножку, но сохраняли свою природу. Это один момент.



Теперь о дифференциации. На мой взгляд, дифференциация была очень незаметной и очень узкой, групповой. Например, профессиональная дифференциация. Посмотрим, как меняется образ науки. Был «Депутат Балтики», известный профессор, блеск, мы в детстве смотрели, как «Чапаева» (кто тянулся к науке, конечно). Потом появились лица в «Весне», профессорша Орлова и бородатые академики, совершенная пародия на науку, они такие и были – я имею в виду не поведение, а внешний вид. Потом господин академик Дронов в «Любить человека», «Девять дней одного года». Да, если появились «Девять дней одного года», нам показали ярчайших физиков, которые спасли мир от будущей войны. Но вообще это абсолютно узкое, аполитичное сообщество, никаким образом, по-хорошему, кроме Сахарова, не влиявшее на природу власти, на природу общества, и это не проявление дифференциации. И если были узкие группы литераторов и любителей словесности, связанные с журнальными сюжетами, то это были очень узкие группы.



Дифференциация была незначительной, не структурной, в ней не содержалось двигательной силы. А теперь давайте поговорим о мифах, связанных с советским народом: «самый читающий» и «новая историческая общность». Вообще говоря, мы с вами какую ментальность имеем в виду? Вот что это за народ, который читал в метро, глотал книги, в 60-70-е годы? Сейчас кроссвордами занимаются. Но давайте зададимся вопросом, а много ли они вычитали в этом метро, утром едут, читают, недоспали, вечером – усталые. Но миф о читающей советской публике был очень распространенный. Если вы пошли в театр, то говорить было не о чем, люди не способны были в словах выразить чувства, эмоции, какие-то другие вещи. Это была специальная ментальность. Она была зажата до невозможности.



Зудин: Люди не говорили в официальном публичном пространстве, ведь театральное фойе – это его часть. Они говорили об этом потом, когда приходили домой.



Чудновский: Я о массе говорю. Если масса достаточно однородная – есть такое понятие «несущественная дифференциация», она не носит реформистского характера, она между собой не связанная. Такая масса не мультиплицирует, такой феномен надо бы тоже в вашей периодизации учитывать. Нет у меня уверенности, что вот эта модернизация действительно подготовила то, что у нас было с 1990 года. Потому что то, что получилось в последние 15 лет, – это такая дикая импровизация по текущим обстоятельствам. Она слабо связана с тем, что происходило в предыдущие десятилетия, это просто разрыв всех связей в рамках искусственно созданной, нерегулируемой свободы. Свободу специально создали, потому что знали, за что борются, прежде всего речь идет о собственности, о деньгах и власти. Причем порядок именно такой, власть – потом, а поначалу казалось, что она на первом месте.



На мой взгляд, неубедительно звучит, что к 1990 году нечто такое накопилось, что дало все эти изменения. Я не говорю, что не накопилось. Но у меня впечатление, что то, что накопилось, так же быстро растворилось в нашей нынешней яви, как и между периодами растворялось. Такая ватная структура, когда звук плохо идет, плохо проходит через системы, нет усилителей. И дело даже не в публичных площадках. Вы сейчас можете вспомнить природу публичных выступлений масс в 90-е годы, это были одиночные лица. Откройте сейчас десятки «гайд-парков», и это будут опять одиночные лица, потому что большая часть не готова к словесному обсуждению, к выделению 5-7 слов и наполнению их смыслами и соединению связями. Каждый будет говорить свое, просто свое. Мы – сильно дифференцированная система по личностному параметру и плохо объединяемая в группы, там, где нет мощного мотива, стимула: какая-то прибыль, корпоративная идея или иная. В свободном виде это процесс плохой структуризации в свободном варианте. То есть я хочу, чтобы по возможности эта проблема стала предметом рассмотрения.



Зудин: На мой взгляд, мультипликаторы были, и накопление модернизированных ценностей происходило. В противном случае бессмысленно говорить о пласте модернизированной культуры, который сложился к 1985 году. Когда вы говорите, что официальная переориентация на мирное сосуществование – это слова, то да, конечно, это слова. Но это были очень важные слова, за которыми стояли новые ориентиры. Одно дело – атмосфера в советском обществе до 1953 года, другое дело – после 1953 года. Разница трудноуловимая, но очень существенная: больше свободы и меньше страха. Быстро стал расти пласт секулярной культуры, его носители освободились от гнета, появилась возможность что-то говорить и что-то печатать. Это уже важно. Изменилась реакция на иностранцев. Реакция на иностранца в сталинской Москве – это страх перед шпионами. Реакция на иностранцев на фестивале демократической молодежи в середине 50-х – это восторженные толпы. Это переворот в сознании людей. Они общались, они скупали у иностранцев буквально все вещи, они романы крутили.



По поводу меньшинства и большинства. Конечно, многое из того, о чем я говорил, относится к меньшинству. Но были и проекции в массовую плоскость. Ценности благосостояния из сугубо символических, то есть тех, на которые можно смотреть, но дотянуться и индивидуально присвоить невозможно, стали превращаться в конкретные и достижимые для массовых категорий. Возможно, самой главной ценностью в этом ряду стала индивидуальное городское жилье – отдельная квартира. Разворачивается жилищное строительство, начинают исчезать сталинские бараки, где жило абсолютное большинство. Миллионы продолжают жить в коммунальных квартирах, но другие миллионы начинают получать очень скромное, низкокачественное, но индивидуальное жилье. По тогдашним понятиям – это переворот. И этот переворот имел большие психологические и культурные последствия, растянутые во времени, прежде всего – индивидуализация ценностей и становление легитимной частной сферы. Отдельная квартира впервые создает приватное пространство и становится мощным ускорителем индивидуализации личности. Впервые возникло адекватное место для индивидуальных ценностей. Из всех ценностей современности наиболее глубоко в российском обществе укоренилась ценность этой приватной сферы. Она самая стойкая сейчас, понимаете?



Дальше. Это не только квартира, после 1953 года появился частный автомобиль. До этого автомобиль был доступен только для советского начальства и знаменитостей. Теперь его стало можно купить за деньги. Появились товары широкого потребления. Свои, плохие, но с 1970-х все больше импортируемые из стран тогдашней народной демократии и даже с Запада, которыми насыщался мир отдельной квартиры. Вместе с ценностями благосостояния и индивидуального существования произошла легализация потребительских ценностей. Потребительство – это то, что раньше официально оценивалось негативно. И в 70-е годы постоянно напоминали, что культ потребительства противоречит советскому образу жизни, ведет к бездуховности и т.д. Но этот идеологический ограничитель уже не мешал, поскольку официально было признано «право» советских людей повышать свой жизненный уровень. Внимание к обустройству частной жизни было уже реабилитировано.



И еще. Позднесоветский культурный переворот нельзя ни в коем случае отождествлять с рождением приватизированного потребителя, потому что рядом был «лирический взрыв», давайте об этом не забывать. Вы вспомнили о людях, которые читали книжки, пытались восполнить внутреннюю пустоту. Чрезмерное потребление печатной продукции – это конпенсаторная форма, но она свидетельствует о реальности культурной трансформации. Ведь чтение, которое заменяло полноценную жизнь, говорит о том, что появилась потребность в более насыщенной и наполненной жизни, и эта потребность появилась как относительно массовое явление. И в 1970-е годы, наряду с приватизированным потребителем, который получает возможность создавать дома собственный мир, появляются и новые формы социальной и культурной активности, новые формы досуга. Принято считать, что Советскую власть в Прибалтике свергли «певческие поля», обычай, который соединял прибалтов с их досоветским прошлым. Так вот, «певческие поля» в Прибалтике находятся в прямом родстве с «певческими полянами» России. КСП, клуб самодеятельной песни, – это движение, которое захватывало десятки тысяч людей. Сначала с ним боролись, преследовали, потом перевели в разряд обсуждавшихся нами «полуразрешенных» явлений позднесоветской культуры. И это не исключение. Движение российских «зеленых» тоже родилось не в 1991 году. У них были позднесоветские родственники, назывались они, кажется, «зелеными дружинами». Это была низовая инициатива, связанная с охраной природы. В том-то и дело, что накопление, о котором вы сказали, происходило. И оно к середине 80-х годов создало потенциал повышенной социальной и культурной активности людей.



Вот вы говорите, что слова поверху прошли, а массы не задели. Но новые ценности проникали в массовое сознание не только на вербальном уровне, они меняли массовые поведенческие установки. На первой встрече я приводил социологические данные позднесоветского периода. Они стоят того, чтобы их повторить. Социологические исследования в Советском Союзе возобновились после длительного перерыва где-то с середины 1960-х годов. Напоминаю, что произошло это в русле общей культурной трансформации с модернизационным вектором. Конечно, эти исследования осуществлялись под партийным контролем, и манипуляция данными тоже была. Мне рассказывали, что поскольку западные фильмы часто оказывались популярнее отечественных, особенно среди городской молодежи, при публикации данных соответствующие колонки просто местами меняли: цифры про западные фильмы попадала в советскую колонку, а цифры про советские – в западную. Но была и вполне нормальная социология, например социология труда или изучение профессиональных ориентаций. Так вот, по свидетельству Татьяны Заславской, к концу 1970-х социологи обнаруживают, что в советском обществе начинает усиливаться инструментальное отношение к труду. То есть вместо того чтобы в полном соответствии с официальным каноном труд сам по себе становился внутренней потребностью, отношение людей к своей работе становится более рациональным: они все больше ориентируются на деньги и условия труда. Тяготение к денежным отношениям возникло на массовом уровне, и это прямой результат позднесоветской культурной трансформации. Люди сами сделали шаг от административной экономики и в направлении рынка.



Второй пример – изменение престижности профессий. Какая профессия наиболее популярна в начале 1960-е годы? Физик, конечно, и профессии, где велик удельный вклад высшего образования и интеллектуального труда. К концу 70-х годов прежние фавориты исчезают, не полностью, конечно, но ранг их снижается. А на первое место выходят профессии, которые так или иначе связаны с живыми деньгами: бухгалтер, товаровед и продавец. Раньше эти профессии находились в зоне общественного неодобрения. И это тоже шаг в сторону рынка, пусть и небольшой, но он важен тем, что его сделали массовые слои, а не элитные группы. Конечно, по скорости и зрелости культурная трансформация была разной в элитных, субэлитных и массовых слоях. Но эти процессы ни в коей мере не ограничивались только элитными слоями.



Какое значение это имело? Мы вряд ли ошибемся, если скажем, что пространственное распределение модернизированного слоя позднесоветской культуры было очень неравномерным, но если мы наложим это распределение на карту неформальной активности в период Перестройки, мы увидим значительное совпадение. В тех местах, куда приходила наука, достаточно сложная по тем временам техника и соответствующие этой науке и технике квалифицированные кадры, не только ученые, но и квалифицированные рабочие, формировалась пропитанная модернизированными ценностями социальная среда, которая в период Перестройки дала вспышки неформальной демократической активности. Другое дело, что таких мест было не очень много. И по этой причине наши перемены начались сверху, а не снизу. И тип перехода к новой системе, рыночной и демократической, если пользоваться языком политологов, – это был «навязанный переход», когда значительная часть элиты и значительная часть общества на перемены не ориентирована. Большинство исследователей удовлетворяется этим ответом. Это верный диагноз, и я с ним не спорю. Но для меня важно показать нечто другое, а именно: несмотря на то что переход был сверху и навязанный, он имел самостоятельные и глубокие корни в позднесоветском обществе, далеко выходящие за рамки элитных групп. В отличие от нацистской Германии, мы из своего тоталитаризма вышли сами. Это имеет, на мой взгляд, принципиальное значение. Германию из своего тоталитаризма выбросили силой. У нас принципиально иной генезис. Хорошо это или плохо – другой вопрос. Какие возможности и ограничения это создает для последующих преобразований – это тоже другой вопрос, хотя и очень важный. Для меня важно в данном случае констатировать самостоятельный разрыв России с тоталитарной системой, показать, что выбор реформистского меньшинства в руководстве опирался на долговременные сдвиги в обществе. Мы должны по достоинству оценивать путь, который сами прошли с 1953 года.



Проблема генезиса перемен в нашей стране – это не только вопрос истории, это вопрос текущей политики. Об этом в последнее время предпочитают не говорить. В отношении к истокам перемен в России интересным образом совпадают российские сталинисты, переодевшиеся «державниками», и представители американского правительства: и те, и другие используют тезис о поражении России в Холодной войне. Для тех и других центральное место занимает образ «побежденной страны». Вопрос: кто эти «мы», которые «потерпели поражение»? И какая страна нас победила? Нас никто не побеждал. Советский коммунизм проиграл Холодную войну с собственным обществом, он потерпел поражение у себя дома, и его победителем были мы сами, а не какая-то внешняя сила в лице Соединенных Штатов или кого-то еще. Мы сами прогнали своих коммунистов. Но одновременно с победой развалилось и союзное государство, мы этой победой были очень сильно ушиблены. И быстро подхватили: «Да, мы потерпели поражение в Холодной войне», и с готовностью все это повторяли лет десять. Если бы не потеряли себя после собственной победы над коммунизмом, возможно, и последующие события стали бы развиваться немного по-другому. Возможно, по-другому развивалось бы и демократическое движение. Возможно, другие формы были бы у российского либерализма. Он был бы более самостоятелен, приемлем для более широкого круга избирателей и не давал бы возможность поклонникам диктатур утверждать: «Вы родину не любите».



Вопрос из зала: Я очень во многом с вами согласна. И в оценке интеллектуальной элиты, и в оценке того, что было подготовлено, и в оценке того, что мы сами себя закопали в 1991-1992 годах, но это все касается, действительно, некоторого элитарного слоя, интеллигенции. Но я хочу поставить вопрос о том, что происходило в глубоких слоях, которые вы называете архаическими. Они были в какое-то время под влиянием интеллигенции, но сейчас вылез наружу этот архаический слой в очень особой и страшной форме. На меня произвела большое впечатление книга «Зачарованные смертью» Светланы Алексеевич. Там действительно показано, как наш народ, как этот архаический слой зациклен на смерти, он зачарован смертью. Может, это такая уж глубокая архаика, когда сознание требовало жертвоприношения. У нас этот слой ужасно настроен на жертвоприношение. Он готов себя принести в жертву тому идолу, которого он себе воздвиг. И мне кажется, что это страшная вещь, которая нас может погубить. Мы, может быть, пропустили какую-то точку, когда могли это преодолеть, вытащить народ из этого состояния, но мы этого не сделали.



29 апреля 2006, 09:08

http://www.polit.ru/culture/2006/04...tich_massa.html

---

Иммиграция в страны Европейского Союза

Иммиграция в страны Европейского Союза

---

Еще не холодная война

Еще не холодная война

Госдепартамент разъясняет отношение к России

Василий Кашин

Ведомости

04.05.2006, №79 (1606)

Руководство США не собирается ставить крест на отношениях с Москвой, несмотря усиливающуюся критику России американскими СМИ и общественными организациями. Госсекретарь США Кондолиза Райс заявила, что даже противоречия из-за Украины и ситуация с демократией в России не станут поводом для ухудшения отношений.





В понедельник госсекретарь США Кондолиза Райс и ее заместитель Дэниел Фрид на разных площадках синхронно выступили с разъяснениями политической линии США в отношении России. “Я по-прежнему считаю, что наши отношения с Россией являются взаимовыгодными и конструктивными”, — заявила Райс в понедельник на встрече с участниками Национальной конференции авторов редакционных статей. По таким темам, как ядерная программа Ирана и приход движения “Хамас” к власти в Палестине, позиции США и России расходятся, но не принципиально, пояснила Райс. Она напомнила, что, несмотря на разногласия с Вашингтоном, Россия все же поддержала резолюцию Совета управляющих МАГАТЭ о передаче иранского ядерного досье в СБ ООН, на чем настаивали американцы.



Расхождения с Москвой, по мнению Райс, связаны с тем, что Россия по-прежнему переживает эпоху изменений и с подозрением относится к политике США, особенно на Украине. “То, что мы видим сейчас, — это процесс формирования российских национальных интересов, которые иногда будут совпадать с нашими, а иногда нет”, — резюмировала госсекретарь, отметив, что расхождения у США имеются и с традиционными союзниками. США заинтересованы в “ответственном” поведении России при обсуждении крупных международных проблем, и особенно в признании законных интересов Соединенных Штатов на постсоветском пространстве, отметила Райс.



Но внутренняя российская политика беспокоит Райс гораздо больше внешней. Госсекретарь констатировала, что самой большой проблемой России сегодня является концентрация власти в Кремле: “Нет сомнения, что президентская власть невероятно сильна за счет всех остальных институтов”. При этом она дипломатично признала, что граждане России выигрывают 80% судебных исков против государства, а руководство России с готовностью обсуждает с американцами проблемы демократии.



Аналогичную оценку дал Фрид. “Нет никаких объективных причин для того, чтобы отношения России и США были напряженными”, — заявил он, выступая в аналитическом центре Brookings Institution. Президент Brookings Institution, бывший заместитель госсекретаря США Строуб Тэлботт, выступая на той же конференции, заявил, что двусторонние переговоры Владимира Путина и Джорджа Буша на саммите G8 в Санкт-Петербурге в июле вероятнее всего будут сфокусированы на проблеме Ирана, в то время как обсуждение конкретных проблем двусторонних отношений может быть отложено до следующего саммита “восьмерки”, который пройдет в Германии в 2007 г. Райс подчеркнула, что попытки изолировать Россию, исключив ее из G8, не будут способствовать развитию российской демократии.



Заявлениям Райс и Фрида предшествовала серия критических выступлений в адрес России со стороны американских СМИ и экспертного сообщества. Самым громким был опубликованный в марте доклад Council for Foreign Relations, озаглавленный “Неверное направление России”. Авторы доклада отмечали авторитарные тенденции в российской политике и рост противоречий между Москвой и Вашингтоном. По данным Washington Post, подготовка доклада была инициирована вице-президентом США Ричардом Чейни в качестве первого шага по пересмотру отношений с Россией. Американские СМИ объясняли противоречие в предыдущих высказываниях Райс и Чейни конфликтом между высокопоставленными чиновниками. Но в понедельник Райс эти домыслы усердно опровергала.



“Заявления Райс смягчают и балансируют более резкие высказывания, которые ранее раздавались в адрес России в США, — считает зампред комитета Госдумы по международным делам Леонид Слуцкий. — Они сформулированы настолько политкорректно, что с ними трудно спорить”. “Вице-президент и его окружение — сторонники более жесткого курса в целом, а не только в отношении России, — считает Тед Карпентер из вашингтонского Cato Institute, — однако в администрации Буша в целом осознают важность сотрудничества с Москвой”. Падение популярности американского президента делает его более зависимым от традиционной политической базы и заставляет учитывать взгляды наиболее консервативной части республиканцев, в перспективе это может отразиться на отношениях США с Россией и КНР, считает эксперт. Отношения развиваются в целом позитивно, но настрой может и измениться, соглашается Слуцкий.



http://www.vedomosti.ru/newspaper/a...06/05/04/106139