Ценности: Российских чиновников обманывали
Максим Трудолюбов
05.02.2010, 20 (2538)
Несколько высокопоставленных российских чиновников в январе ездили в Массачусетский технологический институт (MIT) перенимать опыт внедрения инноваций. Уровень делегации был поразительно высоким: два вице-премьера, министр экономики, помощник президента, руководители институтов развития (см. статью «Элита в инкубаторе», «Ведомости» от 29.01.2010).
Думаю, что в MIT высокопоставленные россияне должны были с облегчением узнать: им больше не нужно тратить время на инновации. Это просто не их уровень. MIT — частный исследовательский университет, управляемый советом попечителей, состоящим из нескольких десятков ученых. Ни к управлению университетами, ни к финансированию исследований, ни к процессу внедрения инноваций чиновники отношения не имеют (см. статью «Организация науки», «Ведомости» от 4.02.2010).
В MIT российские гости наверняка узнали, что распорядителями средств целевых фондов и членами комитетов по выдаче грантов являются лучшие ученые. Решение о том, кто является лучшим специалистом в своей области, тоже принимают сами ученые. Они входят в комитеты, присуждающие премии, составляют редакционные коллегии журналов, публикации в которых необходимы для формирования научной репутации. Чем выше оценивают ученого коллеги, тем выше его ценность для университетов. Так репутации превращаются в заработок.
Крупные университеты располагают огромными целевыми фондами. Деньги в эти целевые фонды жертвуются именно потому, что университет гарантирует: здесь не будет лжеученых. Здесь есть конкуренция и правила (т. е. институты), благодаря которым деньги будут потрачены на науку. Так институты превращаются в деньги: целевой фонд у MIT — $10 млрд, а у расположенного по соседству Гарварда — в два раза больше.
Из лаборатории на рынок научные идеи тоже выходят благодаря конкуренции и правилам. Создание технологии на основе идеи ученого оплачивает предприниматель, готовый рискнуть деньгами. В конце концов одна из множества технологий оказывается работающей. Это привлекает внимание большой корпорации, которая покупает новую технологию. Так идея, родившаяся в университете, становится частью сотового телефона, автомобиля или самолета. Между изначальным открытием и его коммерческим воплощением иногда проходят годы, иногда — десятки лет. Заранее предсказать, какая именно идея выстрелит, нельзя.
Главный урок: в основе инновационной экономики лежат институты, гарантирующие честную конкуренцию идей и проектов. С их создания и следует начать инновационный проект в стране. Российские гости наверняка осознали: их обманывали. Ни «академики», не имеющие публикаций в реферируемых журналах, ни «ученые», рекламирующие нанофильтры через Госдуму, не приведут страну к инновационному развитию. Необходимо вернуть стране понимание, что такое наука. Без этого никаких инноваций не будет. И вице-премьеры смогут тогда сосредоточиться на разработке благоприятного налогового режима для бизнеса. И тогда нужные технологии бизнес найдет и реализует сам
www.vedomosti.ru/newspaper/article/2010/02/05/2...
Модернизация: Русский бутерброд
Валерий Зубов
05.02.2010, 20 (2538)Модернизация: Русский бутерброд
Валерий Зубов
05.02.2010, 20 (2538)
Разговор, начатый в СМИ на тему модернизации, необходимо поддержать, учитывая, что это уже не просто интеллектуальная перепалка ученых, профессионалов и любителей, но взятый на политическое вооружение курс нового президента.
Согласен с исходным тезисом Владислава Иноземцева («Ведомости» от 11.01.2010, стр. 04): для содержательной дискуссии по проблемам дальнейшей модернизации необходима «трезвая оценка ситуации, к настоящему времени сложившейся в российской промышленности». Бесспорный тезис, но требует более резких (а значит, и более ответственных) аргументов, его подтверждающих.
Чтобы заметно повысить эффективность отечественной экономики, недостаточно просто перечислить отдельные показатели, которые настоятельно требуют серьезных изменений в системе организации бизнеса и его взаимодействия с государством. Необходимо осознать качественно изменившуюся внешнюю среду, в которой задуманное придется реализовывать. В последние 10 лет нас радовал хороший рост цен на сырьевые продукты. Но происходило не только это — формировалась глобальная экономика, которая и явилась локомотивом повышенного спроса на сырье. В результате мы попали в ситуацию, которую можно описать как «русский бутерброд». Точнее, сэндвич: российская экономика оказалась зажатой с двух сторон.
1. С одной стороны, наши традиционные (точнее, исторически потенциальные) конкуренты ушли резко вперед.
Мы срослись с представлением о том, что являемся великой атомной и космической державой. Но не является секретом, что в космическом сегменте мы остаемся конкурентоспособными только в запуске космических аппаратов. Сами космические аппараты практически на 100% привязаны к зарубежной элементной базе не первого уровня качества. Зарубежные спутники служат 12-15 лет, а российские в лучшем случае — семь. Пока мы будем развивать элементную базу (которую ведь не сознательно теряли, а в силу того, что проигрывали конкурентам), десятки новых потребителей космических услуг будут уходить к тем, кто уже сегодня может предоставлять космические услуги для конечного потребителя, в первую очередь связи и навигации. Если мы не уточним сегмент, в котором принципиально будем держаться за лидерство, и не допустим отечественный малый бизнес в этот сектор, технологическое отставание будет нарастать, а рынок для российской космической отрасли будет сжиматься. Элементная база — это не единая отрасль, которую возможно сконструировать за бюджетные средства. Это сотни тысяч малых предприятий, жестко конкурирующих на данной технологической поляне, причем в международном масштабе.
Что касается атомной энергетики, то на самом деле и здесь ситуация не менее сложная. Помимо общеизвестных конкурентов на мировом рынке появились новые игроки. Южнокорейская Korea Electric Power Corp выиграла тендер на постройку АЭС в ОАЭ у мировых лидеров — французов и идущих вслед за ними американцев. Сеул намерен собрать заказы на строительство 80 АЭС до 2030 г., т. е. примерно по четыре станции в год. Для сравнения: российская программа Минатома «О развитии атомного энергопромышленного комплекса России на 2007-2010 гг. и на перспективу до 2015 г.», принятая в 2006 г., предполагала ввод двух энергоблоков в год на собственной территории, что вызывало скептическую реакцию специалистов. В результате программа была пересмотрена в сторону меньшей амбициозности.
2. «Снизу» на российскую экономику теперь будут давить те страны, которые в результате глобализации с помощью международного капитала и международных бизнес-практик научились изготавливать абсолютно весь ряд широко распространенных товаров: электронику, программное обеспечение, автомобили, самолеты, игрушки, спортинвентарь, туристические услуги — и все это при значительно меньших затратах на заработную плату и энергоресурсы.
3. Как потерять и возместить 60 млн рабочих мест? Сейчас экономическое сообщество предлагает немало оценок сегодняшнего и будущего положения России. Не буду вторгаться в академические споры. Но хотелось бы предложить оценку гипотетических потерь, которые понесет российская экономика, если вдруг перейдет к западным стандартам производительности труда. Потенциальная безработица в случае успешного построения диверсифицированной и одновременно конкурентоспособной экономики — 60 млн человек. Получается она из очень простого расчета. Если в российской экономике занято около 80 млн работников, а средняя их производительность минимум в четыре раза меньше, чем у наших традиционных конкурентов, то при достижении мировых стандартов конкурентоспособности у нас появляется проблема трудоустройства 60 млн человек. Основные внешние проблемы, при которых придется решать эту задачу, выше контурно обозначены. Если к этому добавить только проблему жилья при массовом перемещении рабочей силы, так как практически вся наша экономика строилась по модели моногородов, то уровень проблем, который необходимо решить в результате заявленной модернизации, становится очевидным. Но тем не менее эти проблемы я бы отнес к числу позитивных. Россия имеет опыт успешного решения сходных по масштабам задач.
Совершенно очевидным направлением решения должно стать изменение отношения к малому бизнесу, зарубежному управленческому опыту и собственности. Эти темы поднимались не раз, поэтому повторю самое принципиальное.
Основное различие в темпах экономического роста между Китаем и Индией обусловлено в первую очередь отношением к прямым иностранным инвестициям, которые являются не только деньгами, но и современными формами организации бизнеса. В случае с Китаем это отношение в целом позитивное. Индия практически закрыта для них. «Бангалор» — это фактически один из прообразов китайских специальных экономических зон 30-летней давности. Второе принципиальное различие — это отношение к малому бизнесу. В Индии малый бизнес решает социальную задачу, и масштабы его экономического расширения ограничены законодательно. В Китае даже для сельского хозяйства в настоящий момент создаются предпосылки для укрупнения ведения производства. В международной же конкуренции, особенно в высокотехнологичных отраслях, государственное стимулирование должно быть направлено на поощрение роста малого бизнеса, так как именно он является площадкой технологических прорывов. И это основная задача организационно-экономического взаимодействия государства и современного бизнеса. Где произойдет новый технологический прорыв (а после кризисов это происходит всегда), угадать государству можно только в самых общих чертах.
4. Не забудем и о негативных проблемах модернизации. Модернизации будут активно сопротивляться все те, кого сложившаяся ситуация вполне устраивает. Мы их сейчас в избытке заметим в СМИ, президиумах форумов. Отличаться от истинных сторонников модернизации они будут быстрым написанием программ и заявлениями об очень оптимистичных сроках решения проблемы, причем без особой подмоги со стороны. «Сами привели к этим проблемам — сами все упорядочат». Если верх возьмут силы с поверхностным подходом к проблеме, то нас ждет очередное повторение историй с «ускорением», «перестройкой», «реформами»: кратковременная эйфория, потом всеобщая аллергия на термины, устойчивое общественное сопротивление необходимым действиям, затем усиление технологического отставания и снижение относительной эффективности национальной экономики.
Ну и последнее, но очень важное обстоятельство. Постоянно обсуждается вопрос: возможна ли экономико-технологическая модернизация без серьезных политических изменений? Исторический опыт свидетельствует — возможна. Но результаты не будут устойчивыми.
Примеры: СССР, Япония. Еще один пример в скором времени нам, вероятно, продемонстрирует все еще бурно растущий сегодня Китай. Наш отечественный опыт достаточно нами изучен. Япония, по прогнозам начала 80-х гг., должна была выйти в мировые лидеры к концу прошлого века, а попала в 20-летнюю ловушку стагнации. А вот Германия, параллельно с Японией начавшая послевоенные изменения, но начавшая их именно с общественно-политической модернизации, сегодня наряду с Францией ведет за собой целый континент. Турецкая модернизация начала XX в. пока остается единственно успешной в исламском мире, потому что проходила в рамках и политических, и организационно-религиозных изменений.
Так что у России есть выбор. Все варианты стратегий можно рассматривать на равных, кроме одного — консервативного. На него у нас уже нет исторического времени
www.vedomosti.ru/newspaper/article/2010/02/05/2...
Максим Трудолюбов
05.02.2010, 20 (2538)
Несколько высокопоставленных российских чиновников в январе ездили в Массачусетский технологический институт (MIT) перенимать опыт внедрения инноваций. Уровень делегации был поразительно высоким: два вице-премьера, министр экономики, помощник президента, руководители институтов развития (см. статью «Элита в инкубаторе», «Ведомости» от 29.01.2010).
Думаю, что в MIT высокопоставленные россияне должны были с облегчением узнать: им больше не нужно тратить время на инновации. Это просто не их уровень. MIT — частный исследовательский университет, управляемый советом попечителей, состоящим из нескольких десятков ученых. Ни к управлению университетами, ни к финансированию исследований, ни к процессу внедрения инноваций чиновники отношения не имеют (см. статью «Организация науки», «Ведомости» от 4.02.2010).
В MIT российские гости наверняка узнали, что распорядителями средств целевых фондов и членами комитетов по выдаче грантов являются лучшие ученые. Решение о том, кто является лучшим специалистом в своей области, тоже принимают сами ученые. Они входят в комитеты, присуждающие премии, составляют редакционные коллегии журналов, публикации в которых необходимы для формирования научной репутации. Чем выше оценивают ученого коллеги, тем выше его ценность для университетов. Так репутации превращаются в заработок.
Крупные университеты располагают огромными целевыми фондами. Деньги в эти целевые фонды жертвуются именно потому, что университет гарантирует: здесь не будет лжеученых. Здесь есть конкуренция и правила (т. е. институты), благодаря которым деньги будут потрачены на науку. Так институты превращаются в деньги: целевой фонд у MIT — $10 млрд, а у расположенного по соседству Гарварда — в два раза больше.
Из лаборатории на рынок научные идеи тоже выходят благодаря конкуренции и правилам. Создание технологии на основе идеи ученого оплачивает предприниматель, готовый рискнуть деньгами. В конце концов одна из множества технологий оказывается работающей. Это привлекает внимание большой корпорации, которая покупает новую технологию. Так идея, родившаяся в университете, становится частью сотового телефона, автомобиля или самолета. Между изначальным открытием и его коммерческим воплощением иногда проходят годы, иногда — десятки лет. Заранее предсказать, какая именно идея выстрелит, нельзя.
Главный урок: в основе инновационной экономики лежат институты, гарантирующие честную конкуренцию идей и проектов. С их создания и следует начать инновационный проект в стране. Российские гости наверняка осознали: их обманывали. Ни «академики», не имеющие публикаций в реферируемых журналах, ни «ученые», рекламирующие нанофильтры через Госдуму, не приведут страну к инновационному развитию. Необходимо вернуть стране понимание, что такое наука. Без этого никаких инноваций не будет. И вице-премьеры смогут тогда сосредоточиться на разработке благоприятного налогового режима для бизнеса. И тогда нужные технологии бизнес найдет и реализует сам
www.vedomosti.ru/newspaper/article/2010/02/05/2...
Модернизация: Русский бутерброд
Валерий Зубов
05.02.2010, 20 (2538)Модернизация: Русский бутерброд
Валерий Зубов
05.02.2010, 20 (2538)
Разговор, начатый в СМИ на тему модернизации, необходимо поддержать, учитывая, что это уже не просто интеллектуальная перепалка ученых, профессионалов и любителей, но взятый на политическое вооружение курс нового президента.
Согласен с исходным тезисом Владислава Иноземцева («Ведомости» от 11.01.2010, стр. 04): для содержательной дискуссии по проблемам дальнейшей модернизации необходима «трезвая оценка ситуации, к настоящему времени сложившейся в российской промышленности». Бесспорный тезис, но требует более резких (а значит, и более ответственных) аргументов, его подтверждающих.
Чтобы заметно повысить эффективность отечественной экономики, недостаточно просто перечислить отдельные показатели, которые настоятельно требуют серьезных изменений в системе организации бизнеса и его взаимодействия с государством. Необходимо осознать качественно изменившуюся внешнюю среду, в которой задуманное придется реализовывать. В последние 10 лет нас радовал хороший рост цен на сырьевые продукты. Но происходило не только это — формировалась глобальная экономика, которая и явилась локомотивом повышенного спроса на сырье. В результате мы попали в ситуацию, которую можно описать как «русский бутерброд». Точнее, сэндвич: российская экономика оказалась зажатой с двух сторон.
1. С одной стороны, наши традиционные (точнее, исторически потенциальные) конкуренты ушли резко вперед.
Мы срослись с представлением о том, что являемся великой атомной и космической державой. Но не является секретом, что в космическом сегменте мы остаемся конкурентоспособными только в запуске космических аппаратов. Сами космические аппараты практически на 100% привязаны к зарубежной элементной базе не первого уровня качества. Зарубежные спутники служат 12-15 лет, а российские в лучшем случае — семь. Пока мы будем развивать элементную базу (которую ведь не сознательно теряли, а в силу того, что проигрывали конкурентам), десятки новых потребителей космических услуг будут уходить к тем, кто уже сегодня может предоставлять космические услуги для конечного потребителя, в первую очередь связи и навигации. Если мы не уточним сегмент, в котором принципиально будем держаться за лидерство, и не допустим отечественный малый бизнес в этот сектор, технологическое отставание будет нарастать, а рынок для российской космической отрасли будет сжиматься. Элементная база — это не единая отрасль, которую возможно сконструировать за бюджетные средства. Это сотни тысяч малых предприятий, жестко конкурирующих на данной технологической поляне, причем в международном масштабе.
Что касается атомной энергетики, то на самом деле и здесь ситуация не менее сложная. Помимо общеизвестных конкурентов на мировом рынке появились новые игроки. Южнокорейская Korea Electric Power Corp выиграла тендер на постройку АЭС в ОАЭ у мировых лидеров — французов и идущих вслед за ними американцев. Сеул намерен собрать заказы на строительство 80 АЭС до 2030 г., т. е. примерно по четыре станции в год. Для сравнения: российская программа Минатома «О развитии атомного энергопромышленного комплекса России на 2007-2010 гг. и на перспективу до 2015 г.», принятая в 2006 г., предполагала ввод двух энергоблоков в год на собственной территории, что вызывало скептическую реакцию специалистов. В результате программа была пересмотрена в сторону меньшей амбициозности.
2. «Снизу» на российскую экономику теперь будут давить те страны, которые в результате глобализации с помощью международного капитала и международных бизнес-практик научились изготавливать абсолютно весь ряд широко распространенных товаров: электронику, программное обеспечение, автомобили, самолеты, игрушки, спортинвентарь, туристические услуги — и все это при значительно меньших затратах на заработную плату и энергоресурсы.
3. Как потерять и возместить 60 млн рабочих мест? Сейчас экономическое сообщество предлагает немало оценок сегодняшнего и будущего положения России. Не буду вторгаться в академические споры. Но хотелось бы предложить оценку гипотетических потерь, которые понесет российская экономика, если вдруг перейдет к западным стандартам производительности труда. Потенциальная безработица в случае успешного построения диверсифицированной и одновременно конкурентоспособной экономики — 60 млн человек. Получается она из очень простого расчета. Если в российской экономике занято около 80 млн работников, а средняя их производительность минимум в четыре раза меньше, чем у наших традиционных конкурентов, то при достижении мировых стандартов конкурентоспособности у нас появляется проблема трудоустройства 60 млн человек. Основные внешние проблемы, при которых придется решать эту задачу, выше контурно обозначены. Если к этому добавить только проблему жилья при массовом перемещении рабочей силы, так как практически вся наша экономика строилась по модели моногородов, то уровень проблем, который необходимо решить в результате заявленной модернизации, становится очевидным. Но тем не менее эти проблемы я бы отнес к числу позитивных. Россия имеет опыт успешного решения сходных по масштабам задач.
Совершенно очевидным направлением решения должно стать изменение отношения к малому бизнесу, зарубежному управленческому опыту и собственности. Эти темы поднимались не раз, поэтому повторю самое принципиальное.
Основное различие в темпах экономического роста между Китаем и Индией обусловлено в первую очередь отношением к прямым иностранным инвестициям, которые являются не только деньгами, но и современными формами организации бизнеса. В случае с Китаем это отношение в целом позитивное. Индия практически закрыта для них. «Бангалор» — это фактически один из прообразов китайских специальных экономических зон 30-летней давности. Второе принципиальное различие — это отношение к малому бизнесу. В Индии малый бизнес решает социальную задачу, и масштабы его экономического расширения ограничены законодательно. В Китае даже для сельского хозяйства в настоящий момент создаются предпосылки для укрупнения ведения производства. В международной же конкуренции, особенно в высокотехнологичных отраслях, государственное стимулирование должно быть направлено на поощрение роста малого бизнеса, так как именно он является площадкой технологических прорывов. И это основная задача организационно-экономического взаимодействия государства и современного бизнеса. Где произойдет новый технологический прорыв (а после кризисов это происходит всегда), угадать государству можно только в самых общих чертах.
4. Не забудем и о негативных проблемах модернизации. Модернизации будут активно сопротивляться все те, кого сложившаяся ситуация вполне устраивает. Мы их сейчас в избытке заметим в СМИ, президиумах форумов. Отличаться от истинных сторонников модернизации они будут быстрым написанием программ и заявлениями об очень оптимистичных сроках решения проблемы, причем без особой подмоги со стороны. «Сами привели к этим проблемам — сами все упорядочат». Если верх возьмут силы с поверхностным подходом к проблеме, то нас ждет очередное повторение историй с «ускорением», «перестройкой», «реформами»: кратковременная эйфория, потом всеобщая аллергия на термины, устойчивое общественное сопротивление необходимым действиям, затем усиление технологического отставания и снижение относительной эффективности национальной экономики.
Ну и последнее, но очень важное обстоятельство. Постоянно обсуждается вопрос: возможна ли экономико-технологическая модернизация без серьезных политических изменений? Исторический опыт свидетельствует — возможна. Но результаты не будут устойчивыми.
Примеры: СССР, Япония. Еще один пример в скором времени нам, вероятно, продемонстрирует все еще бурно растущий сегодня Китай. Наш отечественный опыт достаточно нами изучен. Япония, по прогнозам начала 80-х гг., должна была выйти в мировые лидеры к концу прошлого века, а попала в 20-летнюю ловушку стагнации. А вот Германия, параллельно с Японией начавшая послевоенные изменения, но начавшая их именно с общественно-политической модернизации, сегодня наряду с Францией ведет за собой целый континент. Турецкая модернизация начала XX в. пока остается единственно успешной в исламском мире, потому что проходила в рамках и политических, и организационно-религиозных изменений.
Так что у России есть выбор. Все варианты стратегий можно рассматривать на равных, кроме одного — консервативного. На него у нас уже нет исторического времени
www.vedomosti.ru/newspaper/article/2010/02/05/2...
@темы: Мир вокруг нас, План_Путина-это_не_блеф,не_подстава!_(с), Превед._Я_Медвед!, Экономика, Nasha_Раша, Политика, Статьи, Точка зрения, Наука