Оцифрованные Продюсеры помешались на цифровых названиях. В последнее время появились наши «4», «977», «12», «1612», «1814». Голливуд ответил «300» (у нас – «300 спартанцев») и «1408». Вспомним и другие фильмы 2000-х. Наши: «9 рота», «20 сигарет», «7 кабинок». Не наши: «3 экстрима», «8 женщин», «8-я Миля», «9 песен», «28 дней спустя», «25-й час», «13», «2046», «5 ? 2», «4 месяца, 3 недели и 2 дня». Не хватает только сиквелов: «4 – 2», «12 – 2» и «5 ? 2 – 2».
Начнем, однако, с линии первой. Само название фильма, как учат повсюду расклеенные афиши, следует произносить как «Восемнадцать — четырнадцать», поскольку речь не только о том годе, зимой которого происходит действие, но и о возрасте героев (среди них фильм выделяет еще Пущина, Горчакова и Данзаса). Старшему — восемнадцать, младшему — четырнадцать. То есть находятся они в том самом живом возрасте, когда страсти захлестывают разум, не мешая, однако, приобретать первые важные и интересные жизненные опыты.
Владельцы кинотеатров очень боялись, что в рекламе фильма будет фигурировать имя Пушкина: они убеждены, что оно вызывает у юных зрителей мгновенную зубную боль. Что же, никакого имени Пушкина на афишах нет, зато есть два молодых человека, яростно дерущихся на клинках, и некая девушка, в которой не сразу распознаешь актрису Эмилию Спивак: из-за нее они, вероятно, и схватились. На самом деле не из-за нее, а один из дуэлянтов — так-таки Пушкин, несмотря на противодействие сумевший протыриться на титульную страницу фильма.
Но сборам это, надеюсь, не повредит, тем более что под Пушкиным не подписано, что это Пушкин, а в фильме он малый отчаянный, остроумный и обаятельный — такого всякий захотел бы иметь своим одноклассником. Да и поучиться в том лицее, что на экране, почти всякий юный зритель возмечтает, я уверен, почти так же горячо, как в школе Хогвартс. Эта первая линия фильма, однако, не только романтическая, но и в меру серьезная, поскольку лицеисты обретают еще и опыт свободомыслия — наряду с первым опытом борьбы за свои убеждения.
Вторая линия — поисков царскосельского душегуба — развивается параллельно. Между собой эти две линии пересекаются под очевидным сценарным принуждением, но не велика беда. Речь ведь в данном случае не о высоком киноискусстве, а о киномейнстриме. А как представитель мейнстрима, фильм «1814» выглядит весьма своеобычно в контексте нашего современного коммерческого кинематографа.
Он не дорогостоящий, не построен на спецэффектах, но кажется при этом богатым, поскольку снят в реальных (чуть не написал «декорациях») дворцах, зданиях, парке Царского Села. Он развлекательный, но и в меру, без всякой назидательности просветительский — своего рода развивающая игра. Он про Пушкина, но заставляет забыть о хрестоматиях. Он про прошлое и исторических персон, но позволяет себя с ними идентифицировать. В целом, по продюсерскому замыслу, это попытка дать начало новой линии отечественного мейнстрима — оригинального, основанного на близких своей публике темах, истории, культуре, идеях. Рассчитанного прежде всего, а может, и исключительно на внутренний рынок и внутреннего зрителя.
Без такого нормального мейнстрима отечественному кинематографу попросту не выжить. Публика в 2007-м заметно отшатнулась от родного мейнстрима. Он перестал быть лидером проката, не принес прежних денег. Публику явно разозлили агрессивные PR-кампании, много раз выдававшие за самый-рассамый фильм года откровенную халтуру, вроде бы скроенную по голливудским лекалам, но никак не конкурентоспособную. В прямом противоборстве с Голливудом нам пока (за очень редкими исключениями в виде «Дозоров», «Гамбита» и «Роты») ловить нечего. «1814» убеждает в том, что возможны и более естественные кинокоммерческие ходы