Фридман и Россия
Судьба великого экономиста как ответ на вопрос, почему одни страны процветают, а другие приходят в упадок.Кончина год тому назад (16 ноября 2006 г.) Милтона Фридмана вызвала небывалый поток комментариев и воспоминаний. Независимо от принадлежности к тому или иному политическому или идеологическому лагерю комментаторов объединяет общая оценка Фридмана: из жизни ушел великий экономист. Великий и, как было отмечено почти во всех некрологах, американский экономист. А почему американский? Почему он не мог оказаться, например, великим российским экономистом?
Несомненно, настоящий ученый принадлежит не одной стране, а всему человечеству — у науки нет государственных границ. Но страна, в которой живет и работает выдающийся исследователь, мыслитель, творец, выигрывает от этого как никакая другая. И дело тут не столько в так называемой национальной гордости, сколько в плохо поддающемся учету вкладе талантливого человека в развитие своей страны — самим фактом работы в ней, общением с коллегами, аспирантами, студентами, выступлениями в средствах массовой информации, комментариями по обсуждаемым в стране вопросам.
Размышляя чисто теоретически, нельзя полностью исключить того, что Фридман мог бы стать российским экономистом, по крайней мере российским гражданином. Например, в том случае, если бы его родители Сара Этель Ландау и Джено Саул Фридман, родом из городка Берегсас в Закарпатской Украине, не эмигрировали в США на рубеже XIX и XX вв., а оказались бы на территории СССР. Конечно, история не знает сослагательного наклонения: что случилось, то случилось. И все же, если попытаться сконструировать альтернативную жизнь Фридмана в нашей стране и задаться вопросом: а был ли шанс — теперь уже не у него, а у нас, у бывшего СССР, у нынешней России — стать домом, удобным местом работы, комфортной площадкой для творчества? Как для самого Милтона, так и для его супруги Роуз, тоже выдающегося экономиста, проживших вместе невероятные и изумительные 68 лет.
Честный ответ на этот вопрос удручает: история нашей страны последнего столетия не оставила ни одного шанса для появления, выживания, развития и творчества на ее территории одного из величайших умов современности. Хотя вряд ли существует исчерпывающее руководство по поводу того, какие факторы помогают стать гением, кое-какие условия для формирования личности, реализации способностей человека в целом все же признаются: семья, образование, характер работы, круг общения, наличие возможности высказывать свое мнение, возможность мыслить, общественное признание.
***
ПЕРВЫЕ ГОДЫ
Иммигрантская жизнь семьи Фридманов в Америке была непростой: у отца не было постоянной работы, деньги на содержание всей семьи зарабатывала мать, торгуя в крохотном магазинчике. «Финансовый кризис, — отмечал в автобиографии Милтон, — был нашим постоянным спутником». Хотя для обучения в колледже он получил скромный грант, завершить образование Фридман смог, только постоянно подрабатывая — официантом в ресторане, клерком в офисе, в малом бизнесе.
Какими бы тяжелыми ни были первые годы в США, они вряд ли сопоставимы с теми испытаниями, которые выпали бы на долю Фридмана и его близких в Венгрии, Чехословакии, Польше, на Украине, в России, останься они в Европе. Первая мировая война, крушение Австро-Венгерской и Российской империй, гражданские войны в Венгрии, на Украине, в России, погромы, коллективизация, индустриализация, Вторая мировая война, холокост, постоянный голод и регулярный террор — в такой ситуации у Фридманов, как, впрочем, и у миллионов людей, оказавшихся в похожей ситуации в России и в этой части Европы, оставалось немного шансов на выживание.
***
ОБРАЗОВАНИЕ
Но если бы Милтону все же повезло и он сумел бы физически выжить здесь, то какое экономическое образование он смог бы получить в бывшем СССР? Какой советский вуз того времени (1930-х гг.) — как, впрочем, и какой нынешний — мог предоставить ему образование, сопоставимое по качеству с Чикагским, Колумбийским, Рутгеровским университетами, в которых учился юный Фридман? С работой в Национальном бюро экономических исследований? Каких преподавателей удалось бы ему послушать, у каких научных руководителей поучиться? Чему? Марксистско-ленинской политэкономии?
В реальной жизни Фридману действительно повезло. От одного перечисления имен его профессоров и наставников захватывает дух: Артур Бернс, Гомер Джонс, Якоб Винер, Фрэнк Найт, Генри Шульц, Ллойд Минтс, Генри Саймонс, Уэсли Митчелл, Джон Кларк, Саймон Кузнец! И ведь с ними Фридман познакомился еще до того, как ему исполнилось 25 лет!
Удача улыбалась Фридману. В течение более чем трех десятилетий (1946-1977 гг.) он был профессором Чикагского университета — основанной Ф. Найтом уникальной экономической школы, точнее, группы школ, подарившей миру пятую часть всех нобелевских лауреатов по экономике, фактически столько же, сколько Гарвард, Кембридж, Беркли, Колумбийский университет вместе взятые. Видеть далеко легче, как заметил еще Ньютон, если стоишь на плечах гигантов.
***
ОБЩЕНИЕ С МИРОМ
В Чикаго Фридман оказался в 1933 г., в 20-летнем возрасте. Университет потряс его. Не только преподаватели, но и «блестящие студенты со всего мира открыли мне космополитическую и пульсирующую интеллектуальную атмосферу такого рода, о существовании которой я и не мечтал. Я так и не смог от этого оправиться», — отметит он в автобиографии много позже. Двое из тех студентов — Аллен Уоллис и Джордж Стиглер — станут его близкими друзьями. Позже Стиглер, как и Фридман, получит Нобелевскую премию. В каких вузах СССР того времени можно было найти такую атмосферу?
В 1947 г. Фридман, будучи уже профессором Чикагского университета, по приглашению Фридриха фон Хайека принял участие во встрече 36 либеральных экономистов, философов, журналистов в Швейцарии у подножия горы Мон-Пелерин. Встреча положила начало обществу с тем же названием. Можно ли представить себе, чтобы в 1947 г. в условиях всенародной кампании по борьбе с космополитизмом и низкопоклонством какой-нибудь 35-летний профессор, скажем, Свердловского университета по фамилии Фридман отправился в Швейцарию обсуждать состояние и будущее классического либерализма?
***
НАУКА
Какая бы тема ни оказывалась предметом научных исследований Фридмана, во всех случаях анализировавшиеся им явления фактически отсутствовали в централизованно управлявшейся советской экономике. А попытки анализировать их могли похоронить не только карьеру, но и самого исследователя. Трудно переоценить принципиальную разницу в последствиях серьезных занятий экономической наукой в США и СССР. Даже в последний, наиболее «вегетарианский» период существования Советского Союза изучение природы денег, да еще и сопровождаемое утверждением, что они что-то «значат» — как у Фридмана, — вело бы как минимум к запрету на профессию.
Фридмановское же требование максимально быстрого движения к рыночной экономике, либеральной демократии, личной свободе, призыв к отмене обязательной воинской повинности (осуществленной во многом благодаря Фридману в США в середине 1970-х гг.) не только во вчерашнем СССР, но и в сегодняшней России воспринимаются чуть ли не как примеры национального предательства.
Трудно представить, какие колоссальные интеллектуальные ресурсы уничтожены в нашей стране из-за отсутствия свободы, в том числе свободы мысли и слова. Миллионы человеческих жизней, миллиарды бесценных часов, дней и лет растрачены и продолжают расходоваться на бессмысленную и бездарную схоластику. Конечно, и в США победа разума давалась нелегко. Это сейчас идеи Фридмана вошли в учебники для студентов и руководства для глав центральных банков. Это сейчас за демонстрацию отсутствия связи между инфляцией и безработицей дают Нобелевские премии, а монетаризм стал частью экономического мейнстрима. Это сейчас широко признанным стало разоблачение священной коровы рузвельтовской пропаганды, не без успеха навязанной американскому и мировому экономическому сообществу: Великая депрессия 1929-1933 гг. была вызвана не так называемыми провалами рынка, а интервенционистской политикой администрации Гувера. А в 1950-1970-е гг., когда Фридман создавал свои пионерные работы, они и в США многими воспринимались как суперрадикальные. Тогда во многих университетах Фридмана называли дьяволом. И организовывали демонстрации против награждения его Нобелевской премией.
***
ПРИЗНАНИЕ
Несмотря на то что в течение трех десятилетий профессиональные, идеологические, политические взгляды Фридмана были весьма далеки от мейнстрима тогдашней американской экономической науки, признание не обошло его стороной. В 1945 г., в возрасте 33 лет, он получает приглашение стать профессором Университета Миннесоты, в следующем году становится профессором в лучшем американском университете того времени — Чикагском, в 1951 г. получает самую престижную для молодого экономиста в возрасте до 40 лет награду — медаль Джона Б. Кларка. В 1967 г. он получает одну из самых ценных наград — избирается президентом Американской экономической ассоциации. На ее ежегодном собрании он произносит свой знаменитый доклад об отсутствии фактических оснований так называемой кривой Филлипса — отрицательной связи между инфляцией и безработицей. В 1976 г. Фридману присуждается Нобелевская премия, в 1988 г. — Национальная медаль за заслуги в области науки и Президентская медаль Свободы — высшая награда США. В 2002 г. в честь 90-летия Милтона Фридмана президент США устраивает торжественный прием в Белом доме.
А как награждали советских экономистов, отклонявшихся от генеральной линии? Достаточно вспомнить уничтоженных сталинским режимом А. В. Чаянова (1888-1937), Н. Д. Кондратьева (1892-1938), Л. Н. Юровского (1884-1938), В. А. Базарова (1874-1939), Г. Я. Сокольникова (1888-1939), Л. В. Некраша (1886-1949), репрессированных ученых-статистиков и саму статистическую науку, разгром экономического факультета Ленинградского университета.
***
ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ
Средняя продолжительность жизни большинства известных советских экономистов в 1930-1940-е гг. составляла менее 55 лет, причем для многих из них последние годы жизни исключали какую-либо возможность заниматься умственным трудом. Следовательно, за вычетом лет учебы и первых лет становления человека как ученого непосредственно на научную деятельность в среднем оставалось не более 20-25 лет. В последние годы средняя продолжительность жизни советских экономистов (из наиболее заметных) увеличилась до 68 лет, а срок занятия наукой — в среднем до 40 лет.
Прагматический подход академика С. Г. Струмилина (1877-1974), предпочитавшего «стоять за высокие темпы роста, нежели сидеть за низкие», позволил сохранить ему жизнь, беспрецедентную по длительности в советских условиях. Однако этот же подход естественным образом атрофировал у его носителя качества, столь необходимые как для научных занятий, так и для звания приличного человека.
В отличие от большинства российских и советских экономистов Фридман прожил долгую жизнь — 94 года. Первую свою статью в академическом журнале он опубликовал в 1935 г. Последний научно-популярный комментарий, блестящий и по форме и содержанию, — в Economic Freedom of the World (о Джоне Каупертвейте, авторе гонконгского экономического чуда) — увидел свет в сентябре 2006 г. У профессора Фридмана оказалась удивительно плодотворная творческая жизнь длиною более чем в семь десятилетий.
Персональный демографический результат М. Фридмана не является исключительным, например, среди экономистов-лауреатов Нобелевской премии. Средняя продолжительность научной жизни для американского экономиста-нобелевского лауреата (из тех, кого сейчас уже нет) близка к 60 годам, что примерно в полтора раза превышает даже нынешние российские показатели и почти втрое — советские 1930-х гг. Дополнительные десятки лет активной творческой жизни — невероятный ресурс, означающий гораздо более быстрое накопление наукой знаний, огромную экономию на передаче накопленной информации следующим поколениям, фантастическое сокращение общественных издержек.
***
РЕЗУЛЬТАТЫ
По сравнению с российскими у американских экономистов значительно более длительный временной горизонт творческой деятельности, открыта возможность работы по фактически неограниченному кругу тем, отсутствуют политические риски. Это основные компоненты того, что называется интеллектуальной свободой. Неудивительно, что производительность труда даже среднего американского ученого-экономиста — труда более свободного, более разнообразного, более длительного — оказывается существенно выше, чем у среднего российского.
Не случайно, что из 61 человека, получившего с 1969 г. Нобелевскую премию по экономике, 47 человек (более трех четвертей) являются представителями США (из СССР — только один). Среди тех нобелевских лауреатов, кто в течение жизни сменил страну проживания, 15 из 18 сделали свой выбор в пользу Америки, покинув в том числе и весьма развитые европейские страны. Среди тех, кто оказался в США, трое родились в России, причем двое из них — Саймон Кузнец и Василий Леонтьев, похоже, действительно избежали гибели на родине. Трудно найти более убедительное подтверждение всемирного «голосования мозгами» в пользу интеллектуальной свободы.
Но у этой «медали свободы» есть и еще одна сторона — тот вклад, что свободные люди вносят в развитие страны, в которой живут и работают. Естественно, этот вклад вносится не только нобелевскими лауреатами. И не только экономистами. И не только учеными. И не только людьми умственного труда. Кем бы ни были иммигранты, чем бы они ни занимались, в подавляющем большинстве своем они развивают страну, в которой живут, делая ее еще более свободной, еще более богатой, еще более успешной.
Когда в конце ХIХ в. родители Милтона Фридмана перебирались за океан, число жителей России (в границах нынешней Российской Федерации) лишь немногим уступало населению США — 66 млн и 69 млн человек соответственно. В 1912 г., когда родился Милтон, отставание России от США возросло до 8%. В 2006 г., когда Фридмана не стало, население России составляло меньше половины от американского — 142 млн и 298 млн человек. В 1894 г. объем произведенного в России ВВП составлял 39% от американского, в год рождения Фридмана — 26%, в год его смерти — 13%. В 1894 г. ВВП на душу населения в России равнялся 40% от уровня США, в год рождения Фридмана — 29%, в год его смерти — 26%.
Свобода — удивительная вещь. Экономическая, политическая, интеллектуальная свобода, ненасильственная конкуренция равных перед законом граждан способны создавать такие богатства и совершать такие чудеса, в возможность которых почти невозможно поверить. И которые — как ни старайся — не могут обеспечить ни нефтяные и газовые богатства, ни ядерно-баллистическое чудо-оружие, ни монополия на инфраструктуру, информацию, власть, ни избирательное насилие, ни массовый террор. Рабство — экономическое, политическое, интеллектуальное, независимо от технологического уровня страны, размеров валютных резервов, возможностей шантажа своих граждан и соседей — как было менее продуктивным и исторически обреченным, так и осталось.
***
ЭПИЛОГ
Однажды я задал супругам Фридман вопрос, который возникал у меня каждый раз, когда мы с ними встречались: смогли ли бы они, окажись они в России, стать теми, кем стали в Америке? Не только в науке, но хотя бы в части формирования собственного мировоззрения, своего понимания свободы? Помолчав немного, они дружно ответили: нет. Каждый раз, когда я мысленно возвращаюсь к их ответу, во мне спорят два человека. Один, эмоциональный и эгоистичный, продолжает мечтать о том, чтобы Фридманы оказались не правы. И если бы судьба забросила их в нашу страну, они смогли бы тоже стать теми, кем стали в Америке. И сделали бы то, что они сделали там, а может быть, даже и больше. И тогда у меня как у гражданина России было бы несравненно больше возможностей для общения с этими удивительными людьми. И тогда уникальный шанс для общения и развития был бы и у моей страны. И страна была бы немного иной.
Другой человек во мне, рациональный и бесстрастный, холодно констатирует, что Фридманы были правы. И что если бы они оказались в России, то, скорее всего, были бы потеряны — и для нее, и для мира, и, похоже, для самих себя.
***
P. S. Известно, что в происходящем в жизни сегодня проявляются последствия решений, принятых задолго до нынешнего дня. А решения, принимаемые сейчас, формируют фундамент того, что со страной будет через поколения. Проблема нынешней России, ее главная, поистине коренная проблема — не в недостатке инвестиций и не в так называемом ресурсном проклятии, не в наличии дураков и отсутствии дорог и даже не в том, что в ней по-прежнему воруют. Проблема — в отсутствии места для людей. Проблема России — даже не в том, что в ее университетах не остается места для будущих кандидатов в нобелевские лауреаты. Проблема нынешней России — в том, что даже на ее рынках не остается места для матерей этих будущих кандидатов.
Андрей Илларионов
президент Института экономического анализа, старший научный сотрудник Института Катона
44 (85) 19 ноября 2007
www.smoney.ru/article.shtml?2007/11/19/4405
Судьба великого экономиста как ответ на вопрос, почему одни страны процветают, а другие приходят в упадок.Кончина год тому назад (16 ноября 2006 г.) Милтона Фридмана вызвала небывалый поток комментариев и воспоминаний. Независимо от принадлежности к тому или иному политическому или идеологическому лагерю комментаторов объединяет общая оценка Фридмана: из жизни ушел великий экономист. Великий и, как было отмечено почти во всех некрологах, американский экономист. А почему американский? Почему он не мог оказаться, например, великим российским экономистом?
Несомненно, настоящий ученый принадлежит не одной стране, а всему человечеству — у науки нет государственных границ. Но страна, в которой живет и работает выдающийся исследователь, мыслитель, творец, выигрывает от этого как никакая другая. И дело тут не столько в так называемой национальной гордости, сколько в плохо поддающемся учету вкладе талантливого человека в развитие своей страны — самим фактом работы в ней, общением с коллегами, аспирантами, студентами, выступлениями в средствах массовой информации, комментариями по обсуждаемым в стране вопросам.
Размышляя чисто теоретически, нельзя полностью исключить того, что Фридман мог бы стать российским экономистом, по крайней мере российским гражданином. Например, в том случае, если бы его родители Сара Этель Ландау и Джено Саул Фридман, родом из городка Берегсас в Закарпатской Украине, не эмигрировали в США на рубеже XIX и XX вв., а оказались бы на территории СССР. Конечно, история не знает сослагательного наклонения: что случилось, то случилось. И все же, если попытаться сконструировать альтернативную жизнь Фридмана в нашей стране и задаться вопросом: а был ли шанс — теперь уже не у него, а у нас, у бывшего СССР, у нынешней России — стать домом, удобным местом работы, комфортной площадкой для творчества? Как для самого Милтона, так и для его супруги Роуз, тоже выдающегося экономиста, проживших вместе невероятные и изумительные 68 лет.
Честный ответ на этот вопрос удручает: история нашей страны последнего столетия не оставила ни одного шанса для появления, выживания, развития и творчества на ее территории одного из величайших умов современности. Хотя вряд ли существует исчерпывающее руководство по поводу того, какие факторы помогают стать гением, кое-какие условия для формирования личности, реализации способностей человека в целом все же признаются: семья, образование, характер работы, круг общения, наличие возможности высказывать свое мнение, возможность мыслить, общественное признание.
***
ПЕРВЫЕ ГОДЫ
Иммигрантская жизнь семьи Фридманов в Америке была непростой: у отца не было постоянной работы, деньги на содержание всей семьи зарабатывала мать, торгуя в крохотном магазинчике. «Финансовый кризис, — отмечал в автобиографии Милтон, — был нашим постоянным спутником». Хотя для обучения в колледже он получил скромный грант, завершить образование Фридман смог, только постоянно подрабатывая — официантом в ресторане, клерком в офисе, в малом бизнесе.
Какими бы тяжелыми ни были первые годы в США, они вряд ли сопоставимы с теми испытаниями, которые выпали бы на долю Фридмана и его близких в Венгрии, Чехословакии, Польше, на Украине, в России, останься они в Европе. Первая мировая война, крушение Австро-Венгерской и Российской империй, гражданские войны в Венгрии, на Украине, в России, погромы, коллективизация, индустриализация, Вторая мировая война, холокост, постоянный голод и регулярный террор — в такой ситуации у Фридманов, как, впрочем, и у миллионов людей, оказавшихся в похожей ситуации в России и в этой части Европы, оставалось немного шансов на выживание.
***
ОБРАЗОВАНИЕ
Но если бы Милтону все же повезло и он сумел бы физически выжить здесь, то какое экономическое образование он смог бы получить в бывшем СССР? Какой советский вуз того времени (1930-х гг.) — как, впрочем, и какой нынешний — мог предоставить ему образование, сопоставимое по качеству с Чикагским, Колумбийским, Рутгеровским университетами, в которых учился юный Фридман? С работой в Национальном бюро экономических исследований? Каких преподавателей удалось бы ему послушать, у каких научных руководителей поучиться? Чему? Марксистско-ленинской политэкономии?
В реальной жизни Фридману действительно повезло. От одного перечисления имен его профессоров и наставников захватывает дух: Артур Бернс, Гомер Джонс, Якоб Винер, Фрэнк Найт, Генри Шульц, Ллойд Минтс, Генри Саймонс, Уэсли Митчелл, Джон Кларк, Саймон Кузнец! И ведь с ними Фридман познакомился еще до того, как ему исполнилось 25 лет!
Удача улыбалась Фридману. В течение более чем трех десятилетий (1946-1977 гг.) он был профессором Чикагского университета — основанной Ф. Найтом уникальной экономической школы, точнее, группы школ, подарившей миру пятую часть всех нобелевских лауреатов по экономике, фактически столько же, сколько Гарвард, Кембридж, Беркли, Колумбийский университет вместе взятые. Видеть далеко легче, как заметил еще Ньютон, если стоишь на плечах гигантов.
***
ОБЩЕНИЕ С МИРОМ
В Чикаго Фридман оказался в 1933 г., в 20-летнем возрасте. Университет потряс его. Не только преподаватели, но и «блестящие студенты со всего мира открыли мне космополитическую и пульсирующую интеллектуальную атмосферу такого рода, о существовании которой я и не мечтал. Я так и не смог от этого оправиться», — отметит он в автобиографии много позже. Двое из тех студентов — Аллен Уоллис и Джордж Стиглер — станут его близкими друзьями. Позже Стиглер, как и Фридман, получит Нобелевскую премию. В каких вузах СССР того времени можно было найти такую атмосферу?
В 1947 г. Фридман, будучи уже профессором Чикагского университета, по приглашению Фридриха фон Хайека принял участие во встрече 36 либеральных экономистов, философов, журналистов в Швейцарии у подножия горы Мон-Пелерин. Встреча положила начало обществу с тем же названием. Можно ли представить себе, чтобы в 1947 г. в условиях всенародной кампании по борьбе с космополитизмом и низкопоклонством какой-нибудь 35-летний профессор, скажем, Свердловского университета по фамилии Фридман отправился в Швейцарию обсуждать состояние и будущее классического либерализма?
***
НАУКА
Какая бы тема ни оказывалась предметом научных исследований Фридмана, во всех случаях анализировавшиеся им явления фактически отсутствовали в централизованно управлявшейся советской экономике. А попытки анализировать их могли похоронить не только карьеру, но и самого исследователя. Трудно переоценить принципиальную разницу в последствиях серьезных занятий экономической наукой в США и СССР. Даже в последний, наиболее «вегетарианский» период существования Советского Союза изучение природы денег, да еще и сопровождаемое утверждением, что они что-то «значат» — как у Фридмана, — вело бы как минимум к запрету на профессию.
Фридмановское же требование максимально быстрого движения к рыночной экономике, либеральной демократии, личной свободе, призыв к отмене обязательной воинской повинности (осуществленной во многом благодаря Фридману в США в середине 1970-х гг.) не только во вчерашнем СССР, но и в сегодняшней России воспринимаются чуть ли не как примеры национального предательства.
Трудно представить, какие колоссальные интеллектуальные ресурсы уничтожены в нашей стране из-за отсутствия свободы, в том числе свободы мысли и слова. Миллионы человеческих жизней, миллиарды бесценных часов, дней и лет растрачены и продолжают расходоваться на бессмысленную и бездарную схоластику. Конечно, и в США победа разума давалась нелегко. Это сейчас идеи Фридмана вошли в учебники для студентов и руководства для глав центральных банков. Это сейчас за демонстрацию отсутствия связи между инфляцией и безработицей дают Нобелевские премии, а монетаризм стал частью экономического мейнстрима. Это сейчас широко признанным стало разоблачение священной коровы рузвельтовской пропаганды, не без успеха навязанной американскому и мировому экономическому сообществу: Великая депрессия 1929-1933 гг. была вызвана не так называемыми провалами рынка, а интервенционистской политикой администрации Гувера. А в 1950-1970-е гг., когда Фридман создавал свои пионерные работы, они и в США многими воспринимались как суперрадикальные. Тогда во многих университетах Фридмана называли дьяволом. И организовывали демонстрации против награждения его Нобелевской премией.
***
ПРИЗНАНИЕ
Несмотря на то что в течение трех десятилетий профессиональные, идеологические, политические взгляды Фридмана были весьма далеки от мейнстрима тогдашней американской экономической науки, признание не обошло его стороной. В 1945 г., в возрасте 33 лет, он получает приглашение стать профессором Университета Миннесоты, в следующем году становится профессором в лучшем американском университете того времени — Чикагском, в 1951 г. получает самую престижную для молодого экономиста в возрасте до 40 лет награду — медаль Джона Б. Кларка. В 1967 г. он получает одну из самых ценных наград — избирается президентом Американской экономической ассоциации. На ее ежегодном собрании он произносит свой знаменитый доклад об отсутствии фактических оснований так называемой кривой Филлипса — отрицательной связи между инфляцией и безработицей. В 1976 г. Фридману присуждается Нобелевская премия, в 1988 г. — Национальная медаль за заслуги в области науки и Президентская медаль Свободы — высшая награда США. В 2002 г. в честь 90-летия Милтона Фридмана президент США устраивает торжественный прием в Белом доме.
А как награждали советских экономистов, отклонявшихся от генеральной линии? Достаточно вспомнить уничтоженных сталинским режимом А. В. Чаянова (1888-1937), Н. Д. Кондратьева (1892-1938), Л. Н. Юровского (1884-1938), В. А. Базарова (1874-1939), Г. Я. Сокольникова (1888-1939), Л. В. Некраша (1886-1949), репрессированных ученых-статистиков и саму статистическую науку, разгром экономического факультета Ленинградского университета.
***
ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ
Средняя продолжительность жизни большинства известных советских экономистов в 1930-1940-е гг. составляла менее 55 лет, причем для многих из них последние годы жизни исключали какую-либо возможность заниматься умственным трудом. Следовательно, за вычетом лет учебы и первых лет становления человека как ученого непосредственно на научную деятельность в среднем оставалось не более 20-25 лет. В последние годы средняя продолжительность жизни советских экономистов (из наиболее заметных) увеличилась до 68 лет, а срок занятия наукой — в среднем до 40 лет.
Прагматический подход академика С. Г. Струмилина (1877-1974), предпочитавшего «стоять за высокие темпы роста, нежели сидеть за низкие», позволил сохранить ему жизнь, беспрецедентную по длительности в советских условиях. Однако этот же подход естественным образом атрофировал у его носителя качества, столь необходимые как для научных занятий, так и для звания приличного человека.
В отличие от большинства российских и советских экономистов Фридман прожил долгую жизнь — 94 года. Первую свою статью в академическом журнале он опубликовал в 1935 г. Последний научно-популярный комментарий, блестящий и по форме и содержанию, — в Economic Freedom of the World (о Джоне Каупертвейте, авторе гонконгского экономического чуда) — увидел свет в сентябре 2006 г. У профессора Фридмана оказалась удивительно плодотворная творческая жизнь длиною более чем в семь десятилетий.
Персональный демографический результат М. Фридмана не является исключительным, например, среди экономистов-лауреатов Нобелевской премии. Средняя продолжительность научной жизни для американского экономиста-нобелевского лауреата (из тех, кого сейчас уже нет) близка к 60 годам, что примерно в полтора раза превышает даже нынешние российские показатели и почти втрое — советские 1930-х гг. Дополнительные десятки лет активной творческой жизни — невероятный ресурс, означающий гораздо более быстрое накопление наукой знаний, огромную экономию на передаче накопленной информации следующим поколениям, фантастическое сокращение общественных издержек.
***
РЕЗУЛЬТАТЫ
По сравнению с российскими у американских экономистов значительно более длительный временной горизонт творческой деятельности, открыта возможность работы по фактически неограниченному кругу тем, отсутствуют политические риски. Это основные компоненты того, что называется интеллектуальной свободой. Неудивительно, что производительность труда даже среднего американского ученого-экономиста — труда более свободного, более разнообразного, более длительного — оказывается существенно выше, чем у среднего российского.
Не случайно, что из 61 человека, получившего с 1969 г. Нобелевскую премию по экономике, 47 человек (более трех четвертей) являются представителями США (из СССР — только один). Среди тех нобелевских лауреатов, кто в течение жизни сменил страну проживания, 15 из 18 сделали свой выбор в пользу Америки, покинув в том числе и весьма развитые европейские страны. Среди тех, кто оказался в США, трое родились в России, причем двое из них — Саймон Кузнец и Василий Леонтьев, похоже, действительно избежали гибели на родине. Трудно найти более убедительное подтверждение всемирного «голосования мозгами» в пользу интеллектуальной свободы.
Но у этой «медали свободы» есть и еще одна сторона — тот вклад, что свободные люди вносят в развитие страны, в которой живут и работают. Естественно, этот вклад вносится не только нобелевскими лауреатами. И не только экономистами. И не только учеными. И не только людьми умственного труда. Кем бы ни были иммигранты, чем бы они ни занимались, в подавляющем большинстве своем они развивают страну, в которой живут, делая ее еще более свободной, еще более богатой, еще более успешной.
Когда в конце ХIХ в. родители Милтона Фридмана перебирались за океан, число жителей России (в границах нынешней Российской Федерации) лишь немногим уступало населению США — 66 млн и 69 млн человек соответственно. В 1912 г., когда родился Милтон, отставание России от США возросло до 8%. В 2006 г., когда Фридмана не стало, население России составляло меньше половины от американского — 142 млн и 298 млн человек. В 1894 г. объем произведенного в России ВВП составлял 39% от американского, в год рождения Фридмана — 26%, в год его смерти — 13%. В 1894 г. ВВП на душу населения в России равнялся 40% от уровня США, в год рождения Фридмана — 29%, в год его смерти — 26%.
Свобода — удивительная вещь. Экономическая, политическая, интеллектуальная свобода, ненасильственная конкуренция равных перед законом граждан способны создавать такие богатства и совершать такие чудеса, в возможность которых почти невозможно поверить. И которые — как ни старайся — не могут обеспечить ни нефтяные и газовые богатства, ни ядерно-баллистическое чудо-оружие, ни монополия на инфраструктуру, информацию, власть, ни избирательное насилие, ни массовый террор. Рабство — экономическое, политическое, интеллектуальное, независимо от технологического уровня страны, размеров валютных резервов, возможностей шантажа своих граждан и соседей — как было менее продуктивным и исторически обреченным, так и осталось.
***
ЭПИЛОГ
Однажды я задал супругам Фридман вопрос, который возникал у меня каждый раз, когда мы с ними встречались: смогли ли бы они, окажись они в России, стать теми, кем стали в Америке? Не только в науке, но хотя бы в части формирования собственного мировоззрения, своего понимания свободы? Помолчав немного, они дружно ответили: нет. Каждый раз, когда я мысленно возвращаюсь к их ответу, во мне спорят два человека. Один, эмоциональный и эгоистичный, продолжает мечтать о том, чтобы Фридманы оказались не правы. И если бы судьба забросила их в нашу страну, они смогли бы тоже стать теми, кем стали в Америке. И сделали бы то, что они сделали там, а может быть, даже и больше. И тогда у меня как у гражданина России было бы несравненно больше возможностей для общения с этими удивительными людьми. И тогда уникальный шанс для общения и развития был бы и у моей страны. И страна была бы немного иной.
Другой человек во мне, рациональный и бесстрастный, холодно констатирует, что Фридманы были правы. И что если бы они оказались в России, то, скорее всего, были бы потеряны — и для нее, и для мира, и, похоже, для самих себя.
***
P. S. Известно, что в происходящем в жизни сегодня проявляются последствия решений, принятых задолго до нынешнего дня. А решения, принимаемые сейчас, формируют фундамент того, что со страной будет через поколения. Проблема нынешней России, ее главная, поистине коренная проблема — не в недостатке инвестиций и не в так называемом ресурсном проклятии, не в наличии дураков и отсутствии дорог и даже не в том, что в ней по-прежнему воруют. Проблема — в отсутствии места для людей. Проблема России — даже не в том, что в ее университетах не остается места для будущих кандидатов в нобелевские лауреаты. Проблема нынешней России — в том, что даже на ее рынках не остается места для матерей этих будущих кандидатов.
Андрей Илларионов
президент Института экономического анализа, старший научный сотрудник Института Катона
44 (85) 19 ноября 2007
www.smoney.ru/article.shtml?2007/11/19/4405