Догоним и обгоним Берлинале
Московский фестиваль изумляет хорошей конкурсной программой
Юрий Гладильщиков
Для Ведомостей
25.06.2007, №114 (1888)Сказать о том, что мы позабыли, когда последний раз на ММКФ была неплохая конкурсная программа, значит не сказать ничего. На ММКФ в принципе не бывало боевых конкурсных баталий. Разве что — и то легенда — в оттепельные 1960-е. Поэтому приличный уровень конкурсной программы 2007-го (а именно конкурсным уровнем определяется в мире уровень фестиваля) — отчасти сенсация. К моменту написания этого текста было показано девять конкурсных фильмов. И ни одного проходного.
Ощущение, будто присутствуешь на Берлинале, который № 2 в Европе после Каннского и прежде давал ММКФ 100 очков вперед. Но есть и позитивные ощущения по отношению к Берлинале: там бы на сей день наверняка успели внедрить в общественное мнение несколько картин, отобранных исключительно по важным политическим соображениям. Не то у нас!
Поумерить восторги чуточку заставляет, впрочем, то, что в отличие от конкурсных программ Каннского и т. п. фестивалей, состоящих исключительно из мировых или как минимум европейских премьер, в конкурсных баталиях Московского участвуют и картины, которые уже достаточно известны. Другое дело, что Московский нашел их не в тех же Каннах, что ударило бы по его позициям, но где-то еще.
Наши. Первым из трех наших конкурсных фильмов (всего конкурсных — 20) фестиваль показал “Путину” безвременно умершего Валерия Огородникова, одного из самых талантливых режиссеров новорусского кино, создателя фильмов “Взломщик”, “Опыт бреда любовного разочарования”, “Барак”, “Красное небо. Черный снег”. Огородников, демонстрировавший способность и к постмодернистскому кино, и к истинному реализму (все-таки вырос не в пределах Садового кольца — на Урале), снял ни на что не похожую картину про человеческие страсти. Говорят, останься он жив, сделал бы ее другой. Не знаю: картина самодостаточна и хороша.
Страсти развиваются на крошечном рыбацком островке на столь важном для истории России Чудском озере — на островке нищем, тоже вдруг вкусившем потребительской цивилизации. Там свадьба. Весь островок, где мужчины погибают если не от пьянства, то в озерных пучинах во время путины, оказывается одержим грядущей свадьбой. Но оказывается, что беременная невеста не может полюбить жениха. Тем более что и беременна не от него, а от гораздо более взрослого мужчины, который осужден, но, узнав про свадьбу и беременность, бежит из тюрьмы — тут-то все (не сразу, постепенно, но неизбежно) взрывается. В роли взрослого “жениха” — актер театра Льва Додина, постоянно игравший у Огородникова (и больше ни у кого) гениальный Петр Семак. Психология выверена невероятно. Страсти накаляются так, что электрическая волна вот-вот, кажется, пробежит по экрану. И вдруг понимаешь, чью инициативу мог бы перехватить Огородников, останься жив: инициативу Эмира Кустурицы.
В фильме есть прямые цитаты из “Времени цыган”: повисшая на кусте фата невесты в момент всеобщего убиения надежд. Как и в фильмах Кустурицы, в “Путине” постоянно наяривает нанятый для свадьбы оркестр. Разница в том, что балканский анархизм Кустурицы несколько более безумен, чем русский анархизм “Путины”: герои фильма жалеют друг друга, даже в ситуации “на ножах”. У Кустурицы давно не жалеют. И еще: если у Кустурицы при этом жизнь на экране обернулась бы сплошной комедией, то в “Путине” комедия с трагедией равнозначны.
Тоже в той или иной мере наши. Фестиваль в эти дни производил впечатление и давнего Всесоюзного — годов братства народов СССР. Автор этих строк на таковых не бывал, но в его генетической памяти они, вероятно, заложены. Половина звезд — наши. Язык, способный, по мнению режиссеров, сделать фильм сколько-нибудь ходовым на постсоветском пространстве, тоже наш. Вот два образца.
Фантастический по уровню — снятый на русском — украинский фильм “У реки” (U Reki) Евы Нейман — ученицы Муратовой, в котором каждый кадр говорит о влиянии учительницы (что не грех: всем бы такую педагогшу): он удивительно тонко чувствует человеческие противоречия — во всем их трагизме и комизме. Двойной бенефис наших актрис Марины Полицеймако и Нины Руслановой не сравним ни с чем.
Грузинский конкурсный фильм “Русский треугольник” режиссера Алеко Цабадзе более прост по воплощению, но более концептуален по содержанию. В ролях (следую титрам) Artem Tkachenko, Konstantin Khabenski — говорят при этом опять же по-русски. Концепция в том, что именно грузинский режиссер говорит о том, что русские молодые люди, в силу дерьмовых обстоятельств, в том числе чеченской войны, намертво истребляют друг друга. Несколько смущает, что Москву в фильме не узнаешь. Не те дворы. Не те в дворах закоулки. Нет в Москве белья, вывешенного между окон. В чем загвоздка? Да в том, что Москву снимали в Киеве.
Не наши. Вот некоторые из других хороших фильмов конкурса ММКФ первых дней. “Опиум” (Opium) серьезного фестивального борца венгра Яноша Саса: сексопатологическая, одновременно психопатологическая драма из жизни любящих своих пациенток психотерапевтов начала XX в. Фрейд гуляет по этому фильму, как по своей квартире. Но это не единственное достоинство фильма — его еще и смотреть хочется (в том числе из-за тонких тонкостей).
“Мольер” (Moliere) Лорана Тирара — наглое, но эффектное франкоязычное повторение “Влюбленного Шекспира”, постмодернистского вранья про главного английского классика драматургии, в данном случае забавно и увлекательно искажающее жизнь классика французского. В отличие от “Шекспира” достоинство фильма в том, что в нем очень ловко приспособлены к сюжету тексты реальных пьес Мольера — двух классических сочинений “Мещанин во дворянстве” и “Тартюф”.
Еще один хит первых конкурсных дней — “Мой фюрер” (Mein Fuhrer) швейцарского немца Дани Леви. Это фильм, который как раз уже известен Европе. Но про него говорили, что это чистый фарс про Гитлера. А это не просто фарс, а гораздо более умный и сложный фильм. Трагифарс — это уж как минимум.
Жюри будет, наконец, из чего выбирать
http://www.vedomosti.ru/newspaper/a...07/06/25/128072
Московский фестиваль изумляет хорошей конкурсной программой
Юрий Гладильщиков
Для Ведомостей
25.06.2007, №114 (1888)Сказать о том, что мы позабыли, когда последний раз на ММКФ была неплохая конкурсная программа, значит не сказать ничего. На ММКФ в принципе не бывало боевых конкурсных баталий. Разве что — и то легенда — в оттепельные 1960-е. Поэтому приличный уровень конкурсной программы 2007-го (а именно конкурсным уровнем определяется в мире уровень фестиваля) — отчасти сенсация. К моменту написания этого текста было показано девять конкурсных фильмов. И ни одного проходного.
Ощущение, будто присутствуешь на Берлинале, который № 2 в Европе после Каннского и прежде давал ММКФ 100 очков вперед. Но есть и позитивные ощущения по отношению к Берлинале: там бы на сей день наверняка успели внедрить в общественное мнение несколько картин, отобранных исключительно по важным политическим соображениям. Не то у нас!
Поумерить восторги чуточку заставляет, впрочем, то, что в отличие от конкурсных программ Каннского и т. п. фестивалей, состоящих исключительно из мировых или как минимум европейских премьер, в конкурсных баталиях Московского участвуют и картины, которые уже достаточно известны. Другое дело, что Московский нашел их не в тех же Каннах, что ударило бы по его позициям, но где-то еще.
Наши. Первым из трех наших конкурсных фильмов (всего конкурсных — 20) фестиваль показал “Путину” безвременно умершего Валерия Огородникова, одного из самых талантливых режиссеров новорусского кино, создателя фильмов “Взломщик”, “Опыт бреда любовного разочарования”, “Барак”, “Красное небо. Черный снег”. Огородников, демонстрировавший способность и к постмодернистскому кино, и к истинному реализму (все-таки вырос не в пределах Садового кольца — на Урале), снял ни на что не похожую картину про человеческие страсти. Говорят, останься он жив, сделал бы ее другой. Не знаю: картина самодостаточна и хороша.
Страсти развиваются на крошечном рыбацком островке на столь важном для истории России Чудском озере — на островке нищем, тоже вдруг вкусившем потребительской цивилизации. Там свадьба. Весь островок, где мужчины погибают если не от пьянства, то в озерных пучинах во время путины, оказывается одержим грядущей свадьбой. Но оказывается, что беременная невеста не может полюбить жениха. Тем более что и беременна не от него, а от гораздо более взрослого мужчины, который осужден, но, узнав про свадьбу и беременность, бежит из тюрьмы — тут-то все (не сразу, постепенно, но неизбежно) взрывается. В роли взрослого “жениха” — актер театра Льва Додина, постоянно игравший у Огородникова (и больше ни у кого) гениальный Петр Семак. Психология выверена невероятно. Страсти накаляются так, что электрическая волна вот-вот, кажется, пробежит по экрану. И вдруг понимаешь, чью инициативу мог бы перехватить Огородников, останься жив: инициативу Эмира Кустурицы.
В фильме есть прямые цитаты из “Времени цыган”: повисшая на кусте фата невесты в момент всеобщего убиения надежд. Как и в фильмах Кустурицы, в “Путине” постоянно наяривает нанятый для свадьбы оркестр. Разница в том, что балканский анархизм Кустурицы несколько более безумен, чем русский анархизм “Путины”: герои фильма жалеют друг друга, даже в ситуации “на ножах”. У Кустурицы давно не жалеют. И еще: если у Кустурицы при этом жизнь на экране обернулась бы сплошной комедией, то в “Путине” комедия с трагедией равнозначны.
Тоже в той или иной мере наши. Фестиваль в эти дни производил впечатление и давнего Всесоюзного — годов братства народов СССР. Автор этих строк на таковых не бывал, но в его генетической памяти они, вероятно, заложены. Половина звезд — наши. Язык, способный, по мнению режиссеров, сделать фильм сколько-нибудь ходовым на постсоветском пространстве, тоже наш. Вот два образца.
Фантастический по уровню — снятый на русском — украинский фильм “У реки” (U Reki) Евы Нейман — ученицы Муратовой, в котором каждый кадр говорит о влиянии учительницы (что не грех: всем бы такую педагогшу): он удивительно тонко чувствует человеческие противоречия — во всем их трагизме и комизме. Двойной бенефис наших актрис Марины Полицеймако и Нины Руслановой не сравним ни с чем.
Грузинский конкурсный фильм “Русский треугольник” режиссера Алеко Цабадзе более прост по воплощению, но более концептуален по содержанию. В ролях (следую титрам) Artem Tkachenko, Konstantin Khabenski — говорят при этом опять же по-русски. Концепция в том, что именно грузинский режиссер говорит о том, что русские молодые люди, в силу дерьмовых обстоятельств, в том числе чеченской войны, намертво истребляют друг друга. Несколько смущает, что Москву в фильме не узнаешь. Не те дворы. Не те в дворах закоулки. Нет в Москве белья, вывешенного между окон. В чем загвоздка? Да в том, что Москву снимали в Киеве.
Не наши. Вот некоторые из других хороших фильмов конкурса ММКФ первых дней. “Опиум” (Opium) серьезного фестивального борца венгра Яноша Саса: сексопатологическая, одновременно психопатологическая драма из жизни любящих своих пациенток психотерапевтов начала XX в. Фрейд гуляет по этому фильму, как по своей квартире. Но это не единственное достоинство фильма — его еще и смотреть хочется (в том числе из-за тонких тонкостей).
“Мольер” (Moliere) Лорана Тирара — наглое, но эффектное франкоязычное повторение “Влюбленного Шекспира”, постмодернистского вранья про главного английского классика драматургии, в данном случае забавно и увлекательно искажающее жизнь классика французского. В отличие от “Шекспира” достоинство фильма в том, что в нем очень ловко приспособлены к сюжету тексты реальных пьес Мольера — двух классических сочинений “Мещанин во дворянстве” и “Тартюф”.
Еще один хит первых конкурсных дней — “Мой фюрер” (Mein Fuhrer) швейцарского немца Дани Леви. Это фильм, который как раз уже известен Европе. Но про него говорили, что это чистый фарс про Гитлера. А это не просто фарс, а гораздо более умный и сложный фильм. Трагифарс — это уж как минимум.
Жюри будет, наконец, из чего выбирать
http://www.vedomosti.ru/newspaper/a...07/06/25/128072