Или тяжкий путь познания
“Призраки Гойи” не вполне про Гойю, но этого и следовало ожидать
Юрий Гладильщиков
Для Ведомостей
10.05.2007, №83 (1857)Сегодня выходят “Призраки Гойи” — Goya's Ghosts — живого классика Милоша Формана. Трудно ожидать от 75-летнего мэтра, любимца среднего и старшего поколений киноманов, но почти незнакомого поколению младшему, что он создаст сегодня фильм уровня “Кто-то пролетел над гнездом кукушки” или незаслуженно побитого каменьями “Вальмона”. Но “Гойю” все-таки смотреть надо. Это фирменный фильм редко снимающего теперь Формана (всего шестая работа с начала 1980-х, со времен знаменитых “Рэгтайма” и “Амадея”).
“Призраки Гойи”, как ни странно, не про Гойю. Он в фильме — этакий постоянный фон. Не потому, что его плохо играет актер Ларса фон Триера Стеллан Скарсгард, а потому, что так задумано. То есть понятно, что Франсиско Гойя, как и в давнем мегасоциалистическом кинопроекте стран Варшавского договора с Донатасом Банионисом в главной роли (то, однако, испанца Гойю изображает литовец, то теперь швед!), проходит в фильме свой тяжкий путь познания. Не зря театральным задником к начальным титрам фильма служат его “Капричос” — едкие, но все еще в меру оптимистические и веселые. А задником к финальным титрам — совсем уже кошмарные “Бедствия войны”. Но тем не менее он прежде всего — наблюдатель.
Чего? Неправильно заявить, будто слома эпох — хотя действие разворачивается в то определяющее для будущего Европы и всего мира время конца XVIII — начала XIX веков, когда в ретроградной Испании все еще правила инквизиция, отправлявшая на дыбу за нелюбовь к свинине (что считалось признанием в скрытом иудействе), а в прогрессивной Франции варварски отрубали головы королям, чтобы спустя полтора десятилетия принести в Испанию демократию на штыках. Притащив вместо нее жлобство, воровство, франкофобию и кровавый кошмар.
Сломы эпох, тут мы рискнем на концепцию, Формана не волнуют. Его волнует другое. Он всю жизнь снимал вроде бы разные картины. В 1960-е в Чехословакии, до отъезда в Голливуд, он вообще начинал как социалистический представитель новой французской волны. Правда, склонный к сатире по отношению к простым людям — к людям из той категории простых, которые способны, как выражаются в России (употребим мягкий эквивалент), достать своей простотой: см. “Черного Петра”, “Любовные приключения блондинки” и “Бал пожарных”.
Но все-таки кажется, что Форман всегда развивал несколько личных тем. Они предопределены его собственной судьбой: отъездом из Чехословакии, когда он находился под властью одного пресса, в Голливуд, где он вскоре попал под давление другого. И хотя он не социальный режиссер, а артист и философ, темы эти такие: 1) несправедливость любых общественных систем; 2) парадоксальные противоречия внутри демократии (формановский “Народ против Ларри Флинта” доказывает, что легализованность порнографии — та необходимая цена, которую демократическое общество вынуждено платить за то, чтобы именоваться демократическим); 3) антигуманность любых систем: все направлены против человека, а он вынужден защищаться.
В эпицентре “Призраков Гойи” взаимоотношения мужчины и женщины, которых изображают лучший испанский актер Хавьер Бардем и несравненная для киноманов мужского пола Натали Портман. Он — влиятельное лицо в инквизиции. Она — дочь богатого человека (чьи предавние предки были евреями) и модель Гойи, которую инквизиция прячет в подвалы как раз за то, что как-то побрезговала свининой. Он получает просьбу от Гойи облегчить ее судьбу. Но так увлекается в подвалах инквизиции, что она в итоге вынашивает от него ребенка, и он вынужден в результате (деталей не разглашаем) бежать из Испании. Она проводит в подвалах чуть ли не два десятка лет до французского освобождения: надобно заметить, что красавица Натали Портман пошла на рискованный для обычных голливудских звезд эксперимент: решилась изобразить больную старуху. Он — в момент завоевания Испании Бонапартом — въезжает в Мадрид на белом коне как официальный представитель нового демократического порядка, но при этом остается подлецом, который не готов вспоминать о прошлой любовнице и их, возможно, существующей дочери.
Форман верен себе в том, что человек в его фильмах противостоит не просто судьбе, но судьбе, предопределенной режимами. Почти все его герои — одиночки. Все они — из классического потерянного поколения, Печорины — пусть иногда в юбке. Все при этом сопротивляются прессу-режиму, пусть даже прессу шоу-бизнеса: см. и “Кто-то пролетел над гнездом кукушки”, и “Амадея”, и “Вальмона”, и “Народ против Лари Флинта”, и “Человека на Луне”, в котором неожиданный у Формана Джим Керри изображает хохмача, который возжелал шутить вопреки стандартам американских евгениев петросянов и комеди-клабов.
В этом смысле именно “Призраки Гойи” вдруг заставляют понять, что классик Форман, не доверяя режимам, удивительным образом доверяет человеку. Другие режиссеры не доверяют, а он — да. Пожалуй, “Призраки Гойи” — самый гуманистический фильм за годы. Не могу разглашать финал. Но давно не видел картины, в которой два человека, обреченные обществом и проклятой историей стать взаимоненавистниками, находят в себе силы на взаимную любовь. Хотите гуманистический фильм, каких давно не видели? Смотрите фильм классика
http://www.vedomosti.ru/newspaper/a...07/05/10/125524
“Призраки Гойи” не вполне про Гойю, но этого и следовало ожидать
Юрий Гладильщиков
Для Ведомостей
10.05.2007, №83 (1857)Сегодня выходят “Призраки Гойи” — Goya's Ghosts — живого классика Милоша Формана. Трудно ожидать от 75-летнего мэтра, любимца среднего и старшего поколений киноманов, но почти незнакомого поколению младшему, что он создаст сегодня фильм уровня “Кто-то пролетел над гнездом кукушки” или незаслуженно побитого каменьями “Вальмона”. Но “Гойю” все-таки смотреть надо. Это фирменный фильм редко снимающего теперь Формана (всего шестая работа с начала 1980-х, со времен знаменитых “Рэгтайма” и “Амадея”).
“Призраки Гойи”, как ни странно, не про Гойю. Он в фильме — этакий постоянный фон. Не потому, что его плохо играет актер Ларса фон Триера Стеллан Скарсгард, а потому, что так задумано. То есть понятно, что Франсиско Гойя, как и в давнем мегасоциалистическом кинопроекте стран Варшавского договора с Донатасом Банионисом в главной роли (то, однако, испанца Гойю изображает литовец, то теперь швед!), проходит в фильме свой тяжкий путь познания. Не зря театральным задником к начальным титрам фильма служат его “Капричос” — едкие, но все еще в меру оптимистические и веселые. А задником к финальным титрам — совсем уже кошмарные “Бедствия войны”. Но тем не менее он прежде всего — наблюдатель.
Чего? Неправильно заявить, будто слома эпох — хотя действие разворачивается в то определяющее для будущего Европы и всего мира время конца XVIII — начала XIX веков, когда в ретроградной Испании все еще правила инквизиция, отправлявшая на дыбу за нелюбовь к свинине (что считалось признанием в скрытом иудействе), а в прогрессивной Франции варварски отрубали головы королям, чтобы спустя полтора десятилетия принести в Испанию демократию на штыках. Притащив вместо нее жлобство, воровство, франкофобию и кровавый кошмар.
Сломы эпох, тут мы рискнем на концепцию, Формана не волнуют. Его волнует другое. Он всю жизнь снимал вроде бы разные картины. В 1960-е в Чехословакии, до отъезда в Голливуд, он вообще начинал как социалистический представитель новой французской волны. Правда, склонный к сатире по отношению к простым людям — к людям из той категории простых, которые способны, как выражаются в России (употребим мягкий эквивалент), достать своей простотой: см. “Черного Петра”, “Любовные приключения блондинки” и “Бал пожарных”.
Но все-таки кажется, что Форман всегда развивал несколько личных тем. Они предопределены его собственной судьбой: отъездом из Чехословакии, когда он находился под властью одного пресса, в Голливуд, где он вскоре попал под давление другого. И хотя он не социальный режиссер, а артист и философ, темы эти такие: 1) несправедливость любых общественных систем; 2) парадоксальные противоречия внутри демократии (формановский “Народ против Ларри Флинта” доказывает, что легализованность порнографии — та необходимая цена, которую демократическое общество вынуждено платить за то, чтобы именоваться демократическим); 3) антигуманность любых систем: все направлены против человека, а он вынужден защищаться.
В эпицентре “Призраков Гойи” взаимоотношения мужчины и женщины, которых изображают лучший испанский актер Хавьер Бардем и несравненная для киноманов мужского пола Натали Портман. Он — влиятельное лицо в инквизиции. Она — дочь богатого человека (чьи предавние предки были евреями) и модель Гойи, которую инквизиция прячет в подвалы как раз за то, что как-то побрезговала свининой. Он получает просьбу от Гойи облегчить ее судьбу. Но так увлекается в подвалах инквизиции, что она в итоге вынашивает от него ребенка, и он вынужден в результате (деталей не разглашаем) бежать из Испании. Она проводит в подвалах чуть ли не два десятка лет до французского освобождения: надобно заметить, что красавица Натали Портман пошла на рискованный для обычных голливудских звезд эксперимент: решилась изобразить больную старуху. Он — в момент завоевания Испании Бонапартом — въезжает в Мадрид на белом коне как официальный представитель нового демократического порядка, но при этом остается подлецом, который не готов вспоминать о прошлой любовнице и их, возможно, существующей дочери.
Форман верен себе в том, что человек в его фильмах противостоит не просто судьбе, но судьбе, предопределенной режимами. Почти все его герои — одиночки. Все они — из классического потерянного поколения, Печорины — пусть иногда в юбке. Все при этом сопротивляются прессу-режиму, пусть даже прессу шоу-бизнеса: см. и “Кто-то пролетел над гнездом кукушки”, и “Амадея”, и “Вальмона”, и “Народ против Лари Флинта”, и “Человека на Луне”, в котором неожиданный у Формана Джим Керри изображает хохмача, который возжелал шутить вопреки стандартам американских евгениев петросянов и комеди-клабов.
В этом смысле именно “Призраки Гойи” вдруг заставляют понять, что классик Форман, не доверяя режимам, удивительным образом доверяет человеку. Другие режиссеры не доверяют, а он — да. Пожалуй, “Призраки Гойи” — самый гуманистический фильм за годы. Не могу разглашать финал. Но давно не видел картины, в которой два человека, обреченные обществом и проклятой историей стать взаимоненавистниками, находят в себе силы на взаимную любовь. Хотите гуманистический фильм, каких давно не видели? Смотрите фильм классика
http://www.vedomosti.ru/newspaper/a...07/05/10/125524