Примитив из Оксфорда
Епископ Иларион написал православные “Страсти по Матфею”
Петр Поспелов
Ведомости
30.03.2007, №56 (1830)Священник в рясе, раскланивающийся со сцены в ответ на аплодисменты переполненной аудитории и принимающий цветы от восторженных поклонников, — такое увидели консерваторские стены, где Владимир Федосеев дирижировал “Страстями по Матфею” епископа Илариона.
Когда это было, чтобы премьера современного сочинения собирала полный Большой зал Консерватории? Разве что во времена Шостаковича, Свиридова, Шнитке. Вот на “Страсти по Матфею” Баха зал всегда собирается полный — кто бы их ни исполнял. Теперь выяснилось, что — кто бы их ни написал.
Сочинение музыки не является главным делом жизни епископа Венского и Австрийского Илариона (Алфеева). Он — известный богослов, а также представитель Русской православной церкви в Европе, где на него возложен непростой труд наведения мостов между христианскими конфессиями. В середине 80-х Алфеев закончил гнесинскую десятилетку и даже поступил в Консерваторию в класс композиции. Осознав иное призвание, музыку он оставил и вернулся к сочинению лишь через двадцать лет. “Страсти по Матфею” стали одной из его первых партитур, прозвучавших в концертном формате.
Бывают “Страсти” латинские, бывают протестантские, ныне бывают всякие — даже карнавальные, как у аргентинца Освальдо Голихова. Епископ Иларион написал “Страсти” православные. Настоящий протодиакон (Виктор Шиловский) с подзвучкой, но в аутентичной манере читает Евангелие по-русски. Один за всех: ни Иисус, ни ученики, ни толпа своих голосов и характеров не имеют. Чтение прослаивается хорами (пел Хор Третьяковской галереи) и короткими ариями на церковнославянские тексты из Святой седмицы, оркестровыми номерами. Оркестр представляет собой внушительный струнный состав — других инструментов нет. Двухчасовая вещь условно поделена на части: “Тайная вечеря”, “Суд”, “Распятие” и “Погребение”.
Качество музыкальной композиции неравноценно. Многие хоры выдержаны в стилистике православной хоровой музыки. В этой традиции автор чувствует себя органично, естественно идет за складом текста. Нередко попадаются красивости в духе Гречанинова, “Вокализ” Рахманинова заползает сам собою, приходится вспоминать и хоры из опер Мусоргского. В последней части, особенно в арии Богородицы, убеждаешься, что автор знаком с мюзиклом Эндрю Ллойда Уэббера Jesus Christ Superstar, а может быть, и с киномузыкой Майкла Наймана. И, вея где пожелает, по страницам партитуры разливается дух музыки советского кино.
Но без Баха в “Страстях” православный композитор тоже не обошелся. И не в оркестровых фугах: они-то как раз выглядят ученическими упражнениями, выполненными едва ли на твердую пятерку. Но в целом ряде номеров автор впрямую переносит к себе ключевые баховские куски — не только из “Матфея”, но и из “Иоанна”. Знаменитая ария Erbarme dich, заимствованная процентов на 70, становится Надгробной песнью — правда, не для альта, а для тенора и сильно короче, но с такой же солирующей скрипкой. Это не цитирование и не рекомпозиция, не пародия и не деконструкция. Здесь вообще неуместно применять термины из арсенала современного искусства, где художник, бывает, использует материал классического искусства, устанавливая по отношению к нему сознательную дистанцию. Здесь неуместно вспоминать и самого Баха, который переписывал Вивальди, не волнуясь об авторстве, — это были творческие заимствования равного, искушенного коллеги. Это скорее похоже на то, как деревенский певец перепевает на свой лад городской романс. Или художник из народа изготавливает рукописную книгу, подражая печатным изданиям.
Европейски образованный человек, изучавший философию в Оксфорде, на стезе музыкального творчества епископ выступает как наивный художник. Примитив — уважаемый род искусства, но в академической музыке не принят. Сама природа ремесла делит композиторов на профессионалов и недоучек, не оставляя вариантов. Случай епископа Илариона интересен. Но это не чистый случай.
Композитору Алфееву известны такие понятия, как “полистилистика” или “поставангард”, в Европе он даже завязал знакомство с высокопрофессиональным композитором Арво Пяртом. Сходство между ними мнимое, но было бы лучше, если бы профессиональный контекст не возникал вовсе. “Страсти по Матфею” не имеют системного единства, которое присуще как классике, так и примитиву. По отношению к Баху Алфеев — наивный художник, к православной хоровой музыке — человек традиции, к современной музыке — эпигон. Эти позиции путаются друг с другом — вот почему, если не делать предположений о масштабе таланта, опус епископа неудачен.
Тем не менее он важен, и очень. Вынесем за скобки церковную поддержку проекта и то, что патриарх Алексий II, прибывший ко второму отделению и занявший место в правительственной (!) ложе, уверенно обратился к публике как к пастве (но разве человек, купивший билет на концерт, автоматически становится прихожанином?). Примем во внимание, что не далее как сегодня “Страсти по Матфею” будут повторены в Риме по-итальянски, теперь уже с благословения Папы Римского Бенедикта XVI. Но спросим лучше, почему Владимир Федосеев захотел исполнить это произведение и почему ему благодарно рукоплескал зал?
Вечный сюжет, великопостные чувства? Конечно. Несложность музыки? Разумеется. Но есть и третье, что шире и музыки, и веры, — люди ощущают потребность в искусстве не-авторском. Выражающем не персональный взгляд художника, а — выбирайте сами — исконное общезначимое или коллективное бессознательное. Поэтому если премьера “Страстей по Матфею” епископа Илариона и не ознаменовала рождение шедевра, то выявила серьезный ментальный заказ
http://www.vedomosti.ru/newspaper/a...07/03/30/123232
Епископ Иларион написал православные “Страсти по Матфею”
Петр Поспелов
Ведомости
30.03.2007, №56 (1830)Священник в рясе, раскланивающийся со сцены в ответ на аплодисменты переполненной аудитории и принимающий цветы от восторженных поклонников, — такое увидели консерваторские стены, где Владимир Федосеев дирижировал “Страстями по Матфею” епископа Илариона.
Когда это было, чтобы премьера современного сочинения собирала полный Большой зал Консерватории? Разве что во времена Шостаковича, Свиридова, Шнитке. Вот на “Страсти по Матфею” Баха зал всегда собирается полный — кто бы их ни исполнял. Теперь выяснилось, что — кто бы их ни написал.
Сочинение музыки не является главным делом жизни епископа Венского и Австрийского Илариона (Алфеева). Он — известный богослов, а также представитель Русской православной церкви в Европе, где на него возложен непростой труд наведения мостов между христианскими конфессиями. В середине 80-х Алфеев закончил гнесинскую десятилетку и даже поступил в Консерваторию в класс композиции. Осознав иное призвание, музыку он оставил и вернулся к сочинению лишь через двадцать лет. “Страсти по Матфею” стали одной из его первых партитур, прозвучавших в концертном формате.
Бывают “Страсти” латинские, бывают протестантские, ныне бывают всякие — даже карнавальные, как у аргентинца Освальдо Голихова. Епископ Иларион написал “Страсти” православные. Настоящий протодиакон (Виктор Шиловский) с подзвучкой, но в аутентичной манере читает Евангелие по-русски. Один за всех: ни Иисус, ни ученики, ни толпа своих голосов и характеров не имеют. Чтение прослаивается хорами (пел Хор Третьяковской галереи) и короткими ариями на церковнославянские тексты из Святой седмицы, оркестровыми номерами. Оркестр представляет собой внушительный струнный состав — других инструментов нет. Двухчасовая вещь условно поделена на части: “Тайная вечеря”, “Суд”, “Распятие” и “Погребение”.
Качество музыкальной композиции неравноценно. Многие хоры выдержаны в стилистике православной хоровой музыки. В этой традиции автор чувствует себя органично, естественно идет за складом текста. Нередко попадаются красивости в духе Гречанинова, “Вокализ” Рахманинова заползает сам собою, приходится вспоминать и хоры из опер Мусоргского. В последней части, особенно в арии Богородицы, убеждаешься, что автор знаком с мюзиклом Эндрю Ллойда Уэббера Jesus Christ Superstar, а может быть, и с киномузыкой Майкла Наймана. И, вея где пожелает, по страницам партитуры разливается дух музыки советского кино.
Но без Баха в “Страстях” православный композитор тоже не обошелся. И не в оркестровых фугах: они-то как раз выглядят ученическими упражнениями, выполненными едва ли на твердую пятерку. Но в целом ряде номеров автор впрямую переносит к себе ключевые баховские куски — не только из “Матфея”, но и из “Иоанна”. Знаменитая ария Erbarme dich, заимствованная процентов на 70, становится Надгробной песнью — правда, не для альта, а для тенора и сильно короче, но с такой же солирующей скрипкой. Это не цитирование и не рекомпозиция, не пародия и не деконструкция. Здесь вообще неуместно применять термины из арсенала современного искусства, где художник, бывает, использует материал классического искусства, устанавливая по отношению к нему сознательную дистанцию. Здесь неуместно вспоминать и самого Баха, который переписывал Вивальди, не волнуясь об авторстве, — это были творческие заимствования равного, искушенного коллеги. Это скорее похоже на то, как деревенский певец перепевает на свой лад городской романс. Или художник из народа изготавливает рукописную книгу, подражая печатным изданиям.
Европейски образованный человек, изучавший философию в Оксфорде, на стезе музыкального творчества епископ выступает как наивный художник. Примитив — уважаемый род искусства, но в академической музыке не принят. Сама природа ремесла делит композиторов на профессионалов и недоучек, не оставляя вариантов. Случай епископа Илариона интересен. Но это не чистый случай.
Композитору Алфееву известны такие понятия, как “полистилистика” или “поставангард”, в Европе он даже завязал знакомство с высокопрофессиональным композитором Арво Пяртом. Сходство между ними мнимое, но было бы лучше, если бы профессиональный контекст не возникал вовсе. “Страсти по Матфею” не имеют системного единства, которое присуще как классике, так и примитиву. По отношению к Баху Алфеев — наивный художник, к православной хоровой музыке — человек традиции, к современной музыке — эпигон. Эти позиции путаются друг с другом — вот почему, если не делать предположений о масштабе таланта, опус епископа неудачен.
Тем не менее он важен, и очень. Вынесем за скобки церковную поддержку проекта и то, что патриарх Алексий II, прибывший ко второму отделению и занявший место в правительственной (!) ложе, уверенно обратился к публике как к пастве (но разве человек, купивший билет на концерт, автоматически становится прихожанином?). Примем во внимание, что не далее как сегодня “Страсти по Матфею” будут повторены в Риме по-итальянски, теперь уже с благословения Папы Римского Бенедикта XVI. Но спросим лучше, почему Владимир Федосеев захотел исполнить это произведение и почему ему благодарно рукоплескал зал?
Вечный сюжет, великопостные чувства? Конечно. Несложность музыки? Разумеется. Но есть и третье, что шире и музыки, и веры, — люди ощущают потребность в искусстве не-авторском. Выражающем не персональный взгляд художника, а — выбирайте сами — исконное общезначимое или коллективное бессознательное. Поэтому если премьера “Страстей по Матфею” епископа Илариона и не ознаменовала рождение шедевра, то выявила серьезный ментальный заказ
http://www.vedomosti.ru/newspaper/a...07/03/30/123232