29.03.2007, №55 (1829)“Новая жизнь” нобелиата Орхана Памука — роман-эксперимент. Смелый, местами завораживающий и все же неудачный. Какой писатель не мечтает написать духовную биографию своего героя, историю его души, а не внешней жизни? Но после средневековых авторов, описывающих приключения человеческой души с дидактической целью, сделать это убедительно не удавалось, кажется, никому. Разве что Данте.
“Новая жизнь” — название, прямо отсылающее к дантовской Vita nuova, одному из первых мистических любовных романов мировой литературы. Памук окликает великого итальянца, разумеется, не случайно и открыто ссылается на него.
Жизнь юноши Османа переворачивается после того, как тот прочел книгу. Книгу с большой буквы, книгу о путешествии. Кто ее написал, мы поймем лишь на последних страницах. После чтения герой ощущает себя на пороге нового, волшебного мира, и все, что окружало его прежде, оказывается бессмысленным и ненужным. Ощущения подтверждает и встреча с девушкой по имени Ангел, которая тоже читала эту книгу.
Осман бросает учебу и отправляется в странствие — смутное и сумеречное, гораздо больше похожее на видение или странный сон. По пути герой встречает и потерянную было девушку-Ангела, они путешествуют вместе. Тысячи ночных дорог и встреч, а за окном автобуса — Турция пятнадцатилетней давности (писатель работал над романом в 1992-1994 гг.), степи, города, рынки и бакалейные лавки, улицы с развешанным бельем и витрины аптек. Однажды автобус все равно не впишется в поворот, сорвется с обрыва, врежется в грузовик.
Катастрофа следует за катастрофой, смерть преследует, но никак не может настичь главных героев. Выживают только они да маленький автобусный телевизор — на голубом экране неизменно целуются влюбленные, не глядя на трупы и огонь. Точно так же, как автобусы и его пассажиры, погибнет и старый мир — под напором цивилизации и ветров, дующих с Запада. За растущими разрушениями Осман наблюдает с ужасом и грустью — подробнее смотри роман Памука “Снег”.
“Новая жизнь” — это цепь усложненных метафор, она напичкана таинственными предметами. Здесь есть и волшебные часы, которые останавливаются, когда хозяин счастлив, и тогда счастье длится бесконечно, и камера обскура с “лабиринтом отражений”, состоящим из зеркальц, и множество других диковинок, в каждой из которых нетрудно увидеть многозначный символ, окно в “новую жизнь”. А можно и не увидеть. Слишком уж запутаны эти намеки, слишком перегружены символы, словно бы Памук так и не смог для себя решить, что же он все-таки пишет — философскую притчу или роман о современности, историю мистических или реальных путешествий. Разрываемый противоречиями писатель так и остался на распутье. Удивительно — но даже это ему к лицу.