Россия как контактная цивилизация
Лекция Игоря КузнецоваМы публикуем полную стенограмму лекции известного специалиста в области этносоциологии, кандидата социологических наук, старшего научного сотрудника Центра исследования межнациональных отношений Института социологии РАН Игоря Кузнецова, прочитанной 18 января в клубе – литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру».
Разработка лектора представляет собой попытку сформулировать характерные черты отечественной культуры (российской цивилизации) – в соотношении с другими культурами, опираясь на исторические условия ее формирования (понимаемые по Ключевскому) и данные актуальных социологических обследований. Результат оказывается ближе к научной интуиции, нежели к доказуемым утверждениям, однако эта интуиция может служить одной из объяснительных схем, накладываемой на явления отечественной культуры.
См. также:
Дробижева, Арутюнян, Кузнецов. Выходцы из Закавказья в Москве
Кузнецов. «Лица кавказской национальности» в «многонациональной» Москве (часть первая и часть вторая).
Текст лекции
Прежде всего, я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли на эту лекцию. Я здесь не буду излагать какие-то устоявшиеся представления или развивать их, а попытаюсь изложить идеи, которые возникли у меня как у социолога-эмпирика при объяснении данных, касающихся русских. К примеру, таких фактов, как то, что уровень этнической консолидации русских в любом случае гораздо ниже такого же уровня у других народов России. Или то, что в оценках текущей российской ситуации русские ближе к тем народам, среди которых живут, чем к русски по России в целом. В общем, этническое, если можно так выразиться, поведение русских сильно отклоняется от эталонной модели, которую демонстрируют как народы России, так, в принципе, и народы Европы. И у меня возникла идея, что русские как большинство населения России являются носителями особой, контактной, цивилизации. Сразу хочу предупредить, что мои представления об особости не имеют ничего общего с «евразийскими» и прочими теориями так называемого «особого русского пути». На мой взгляд, понимание этой особости необходимо отнюдь не для обоснования отказа от интеграции в мировую систему, а для понимания адекватных путей и специфических российских ресурсов такой интеграции, а также и пределов этой интеграции, то есть меры того, что принято называть «глокализацией» – ростом и утверждением в глобальном мире почти у каждого народа (и его культуры) представлений о собственной эго-идентичности, индивидуальности в новом глобальном контексте. Такой подход к дискурсу о российской и русской особости еще не совсем структурирован и не обкатан. И эта лекция для меня – возможность сделать такую обкатку. Потому я в этой ситуации, может быть, больше нуждаюсь в вас, чем вы во мне.
Сразу хочу извиниться за мой стиль. Поскольку я здесь излагаю не что-то устоявшееся, а какие-то – для меня, по крайней мере – новые идеи, то на 60% то, что я буду говорить, – это импровизация. Креативность импровизации для меня в том, что здесь можно свободно использовать понятия, за которыми в науке закреплен уже определенный смысл и контекст. Мне хочется попробовать использовать какие-то нестандартные интерпретации некоторых терминов и понятий науки, чтобы обнаружить новый ракурс видения явлений, на которые они указывают по существу, за что прошу не судить меня строго. Давайте обсуждать не слова, которые я использую, а смысл, который я хочу передать не всегда стандартным сочетанием этих слов.
Еще мое изложение может раздражать, цеплять по другой причине. Я рассуждаю о целостной реальности. Она неизбежно многомерна. А любой дискурс относительно этой реальности – неизбежно одномерный, плоский. Будь то научный, политический, обыденный, антинаучный дискурс – он в любом случае плоский. Это как изображение пространства на плоскости по законам перспективы или как изображение на плоскости земного шара. Искажения тут неизбежны. Конечно же, Земля на самом деле не есть две соприкасающиеся окружности. И в плоской перспективе какие-то объекты, которые мы выносим на первый план, оказываются нереально большими, чем на самом деле, а другие совсем смутными, без деталей, которые отличают один объект второго плана от другого, превращаются в какой-то контрастный общий фон. Но такой фон, именно контрастный фон, необходим, чтобы лучше очертить объект рассмотрения. Это упрощение, но упрощение – естественный прием как научного, так и повседневного познания реальности, то, что в логике науки называют созданием идеального объекта, то есть объекта, очищенного от всего, что мешает видеть его суть, его специфику в данном проблемном ракурсе. То, о чем я буду говорить сегодня, – тоже некая идеальная модель России и русских, необходимая для того, чтобы не потонуть в деталях и представить их суть как контактной цивилизации.
Нестандартности начинаются с употребления понятия «цивилизация». На мой взгляд, понятие это уместно, если речь идет о в корне различающихся культурных комплексах, причем под культурой я понимаю не столько культурные достижения, сколько повседневные поведенческие и ментальные (то есть относящиеся к истолкованию мира и человека) стандарты, закрепленные как нормальные, само собой разумеющиеся, как аксиомы. Это примерно то же, что Альфред Шюц называл «естественными установками», а Пьер Бурдье – «габитусом», хотя и не совсем то. Сосуществование таких принципиально различающихся цивилизаций образно можно представить как в виде некоего трансформатора, который, как известно, состоит из двух (или более) встроенных друг в друга катушек. Они могут индуцировать изменения друг в друге, но не пересекаются в общей плоскости. Это я говорю к тому, что для меня дискурс в терминах столкновения цивилизаций – нонсенс. Цивилизации могут пронизывать друг друга, индуктивно влиять друг на друга, но не выталкивать друг друга в процессе какого-то соперничества, соревнования, поскольку для соперничества нужна общая почва, общие эталоны, устремления, ценности. Разумеется, в реальности пронизывание цивилизациями друг друга не обходится без крови, взаимных грабежей и разрушений, но намеренного истребления, дабы занять освободившееся место, нет. В этом смысле, к примеру, для меня нонсенс рассуждения о столкновении разных, подчеркиваю – принципиально разных цивилизаций: христианской и исламской. По-моему, они такие же разные, как брат Авель и брат Каин перед лицом общего для них Господа. Это альтернативы – одна, христианство, более старая, другая, ислам, более молодая – одной и той же цивилизационной модели. При таком подходе уже нет нужды прибегать к полуоккультным рассуждениям о наступлении какого-то иррационального «мирового зла», смертельной борьбы света и тьмы и тому подобное. Все становится вполне естественно и логично: более молодой, энергичный и амбициозный член семейства пытается вытолкнуть более старого, уже сытого до сонливости и слегка ожиревшего члена того же семейства с одинаково понимаемого обоими как почетное, привлекательное и удобное престольного места за общим столом. Ни о каком уничтожении опять-таки одинаково ценимого стола и престола речи не идет. Речь идет об уравнивании позиций и достоинства в одном и том же пространстве. Ислам, исламские культуры просто выросли из ползунков, сшитых для них старшей сестрой Европой. Отсюда становятся более ясными и выходы из ситуации столкновения, ничего иррационального. Это небольшое, но, наверное, необходимое для понимания отступление от темы.
Для меня – я не буду углубляться сейчас в обоснования – такими принципиально разными цивилизациями, выработанными человечеством, являются комплексы культур, выстроенные на основе двух, как говорят этнографы, хозяйственно-культурных типов: кочевом, скотоводческом и оседлом, земледельческом. Реализация кочевого или оседлого образа жизни предполагает две различные интерпретации одной и той же реальности и, соответственно, различное понимание элементов этой реальности как природной, так и социальной. Разное отношение к земле, собственности, разные версии природы человека, времени, индивидуализма, коллективизма и т.д. и т.п. Эти версии, то есть собственно культурные аксиоматики, находятся относительно друг друга, если так можно выразиться, в ортогональной позиции. И в методологическом плане их можно представить как оси абсцисс и ординат некоего пространства всего множества мировых вариаций культур. В наше время практически не осталось номадных культур в чистом виде, но специфический генезис либо от оседлых, либо от кочевых предков наверняка сказался на специфике, именно архетипической специфике, ныне существующих культур. И теперь первый аналитический шаг состоит в том, что определить место каждой данной культуры в пространстве координат номадизма (скажем, ось ординат) и оседлости (ось абсцисс), откладывая по оси ординат некий индекс проявленности кочевых «родимых пятен», а по оси абсцисс такой же индекс проявленности «оседлых пятен». На пересечение отложенных координат и будет та точка пространства, в которой находится изучаемая культура. Если проделать такую работу для множества интересующих нас культур, то мы обнаружим в разных частях культурного пространства кластеры близко расположенных относительно друг друга культур. Эти кластеры, по-моему, и есть то самое, что в классическом цивилизационном подходе определяется как собственно цивилизация, а близость культур относительно друг друга, позволяющая очертить кластер, и есть, как мне кажется, операциональное определение той самой единой milieu (сети), о которой говорил Э. Дюркгейм, говоря о понятии цивилизации, – с той разницей, что в предлагаемом подходе уже нет необходимости описывать эту сеть как некий малопонятный единый дух (методически аналог физического понятия «флогистон»). Далее при желании можно вести обсуждение этих кластеров в классической манере цивилизационного подхода, то есть описывать кластеры как типы цивилизаций, но опять-таки с той разницей, что теперь отнесение данной культуры к данной типологии не является ни более, как у Хантингтона, ни менее, как, скажем, у Тойнби, произвольной. Вообще-то, из цивилизационного дискурса мне ближе всего идеи Григория Померанца, изложенные им, в частности, в лекции, прочитанной ранее здесь же. Он тоже выделяет две ортогональные цивилизации – индийско-тихоокеанскую и средиземноморскую. Однако методически он использует эти образы несколько иначе: не как координаты мирового культурного пространства, а как шаблонки, в которые исследуемая культура либо более или менее вписывается, либо нет. Можно, наверное, уже анализируя самого Померанца, обнаружить ключевые характеристики, которые послужили бы основанием для построения осей в рамках его подхода. На мой взгляд, это, скорее всего, интенции культур в их усилии сохранить и физически, и духовно свою человечность в достаточно агрессивном для человека природном окружении, то есть быть относительно независимым от природы. Индийско-тихоокеанская цивилизация ориентирована на познание и совершенствование внутренних психологических и физических ресурсов, обеспечивающих такую независимость, то есть интенсивное развитие, а средиземноморская цивилизация ориентирована на познание и использование внешних природных ресурсов для создания некоей буферной зоны, собственно культурной среды, в которой человек как человек только и может существовать, а также на постепенное расширение этой зоны, технологическое выдавливание из нее собственно природы в чистом виде, то есть экстенсивное развитие, культивирование не себя, а окружения. Впрочем, это опять некоторое отступление от темы. Главное тут – понять, что осей, определяющих культурное пространство, может быть столько же, сколько аспектов рассмотрения культур, и, соответственно, столько же и выделяемых типов цивилизаций, или, как у Померанца, что мне больше нравится, – субцивилизационных моделей. И эти типологии не противоречивы, а комплиментарны. Методологической ошибкой было бы полагать, что существуют какие-то единственно верные, раз и навсегда данные, абсолютные типологии и возможно лишь их совершенствование, уточнение или ниспровержение.
Наконец, последнее тоже методическое отступление. Любое рассуждение, любой дискурс (я люблю это слово и буду его употреблять, извините) всегда проходит в бинарных оппозициях, даже если мы описываем какой-то объект как таковой как бы независимо от контекста, как равный самому себе. Мы все равно отталкиваемся от какого-то антиномичного объекта как от печки, даже если мы не указываем его открыто, латентно он имеется в виду, то есть мышление всегда диалогично, даже если это монолог. Я это прекрасно понимаю и сознательно не описываю и не пытаюсь объяснить объект, российскую цивилизацию или русских, в абсолютных характеристиках, а только относительно других культур, других ментальных моделей, европейских или восточных. Это не значит, что я, как мне однажды сказали, пытаюсь возвысить российскую культуру или цивилизацию за счет принижения других культур. Вовсе нет. Просто вообще нет смысла рассуждать об объектах в абсолютных терминах, есть смысл говорить о проявлении в данном объекте каких-то черт относительно другого объекта, обладающего теми же чертами.
Чтобы вы поняли, я хочу привести еще один пример – когда мы говорим: «Кто такие русские?». Возьмем их отношение к земле. То, что у нас плохие дороги, – это понятно (это тоже определенное отношение к земле). То, что наши усадебные крестьянские постройки с точки зрения европейских стандартов очень неряшливы, то, что мы часто не соблюдаем экологические европейские нормы, – это поведенческие характеристики. Мы применяем европейский концепт связи определенных поведенческих характеристик с определенными особенностями ментальности и пытаемся реконструировать, условно говоря, характер людей исходя из устойчивых, постоянно воспроизводимых этими людьми поведенческих моделей, То есть каков должен быть человек, если он так себя ведет. В европейской логике таких аттрибуций, которая в рамках многовековой европоцентристской традиции стала считаться единственно возможной и само собой разумеющейся, естественной, получается, что человек такого поведения и неряха, и лентяй, и не умеет работать, и руки у него не из того места растут, и т.д., поскольку для европейца, представителя классического оседлой культуры, этот кусок земли дан однажды и навсегда и другого не будет ни для него, ни для его потомков, землю надо культивировать и относиться к ней бережно. Но совсем другое отношение к земле у кочевника, для него земля – это скорее пространство, по которому можно передвигаться; если данная часть пространства стала плоха, ничто не мешает переместиться в другую его часть. И в этом плане для меня более эвристичным оказывается предположить, что русские, с точки зрения европейцев, – кочевники, у них очень кочевое отношение к земле. А с точки зрения кочевников, – они оседлые земледельцы, потому что в основном занимаются обработкой земли. В этом сочетании несочетаемых, с постонней точки зрения, стандартов и состоит то, что называют загадочной, даже иррациональной русской душой, но все становится вполне логичным и рациональным, если мы будем выстраивать суждения на основе внутренней русской культурной аксиоматики, а не сторонней. Почему и когда рассуждения о русской культуре стали основываться на внешних, не адекватных внутренним русским, стандартах, по-моему, хорошо показано в лекции Алексея Пескова. Тут даже нечего добавить. Особенно блестяще он это показал на примере того, как формировался миф о русском коллективизме и как этот миф возник именно при применении к России внешних лекал, считавшихся уже и самими русскими интеллектуалами как западнической, так и славянофильской ориентации единственно возможными и естественными. Это и понятно, поскольку люди, осмысливавшие или осмысляющие и по сей день пути России, – это люди европейского образования, впитавшие наряду со знаниями и имплицитную европейскую аксиоматику интерпретации.
Перехожу к основной части. Я долго думал, как изложить свои идеи, и решил, что вначале изложу два основных тезиса. Один тезис касается географических особенностей России, которые послужили как бы внешним основанием для формирования здесь контактной цивилизации, и что я вообще понимаю под этим термином – «контактная цивилизация». Другой тезис касается общих черт становления русской ментальности как контактной ментальности, логически вытекающей из той хозяйственной деятельности, которую русские вели в определенном системном социально-культурном окружении. Еще раз хочу обозначить, что основой для суждений являются не характеристики русских, данные другими авторами, а историческая информация об их хозяйственной деятельности. И задача, мне кажется, тут очень простая и предельно прозрачная, вне всяких политических пристрастий: реконструировать тот тип ментальности, то есть способ истолкования природы и людей, который бы оптимально соответствовал обстоятельствам, зафиксированным историками, то есть – как надо видеть мир, что считать важным, а что второстепенным, чтобы успешно выживать в этих обстоятельствах. Тот факт, что русские выжили и даже отстроили, как большинство населения, большую страну – это, видимо, особо доказывать не надо.
Даже неэффективные с точки зрения современной экономики поведенческие модели, сложившиеся и закрепившиеся в русской культуре, воспроизводятся. Для меня это значит, что они все-таки функциональны, а иррациональными они кажутся только потому и до тех пор, пока мы не поймем внутренней логики этой функциональности. Это делается вовсе не для оправдания русских, а для того, чтобы сформулировать адекватные стратегии коррекции тех моделей, которые и в самом деле очевидно неэффективны в современных условиях, и понять, каковы пределы этой изменчивости, за которыми русские и вообще россияне перестанут быть таковыми и потеряют свой специфический ресурс конкурентоспособности. Пока все призывы к изменениям по сути сводятся к тому, что россиянам и русским, в частности, пора перестать быть русскими, а безотлагательно становиться или западными европейцами, или древними славянами, или какими-то мифическими русариями, ну и так далее. Это очень упрощенно, но, по сути, верное изложение идей предлагаемой трансформации.
В одной книге (я сейчас точно не сошлюсь на автора) была очень хорошая фраза, что за тот исторический период, когда Западная Европа развивалась интенсивно, т.е. развивала свою даже не духовность, а рацио, т.е. ум, Россия развивалась экстенсивно, т.е. вширь, в пространстве. Если говорить об источниках, я здесь опираюсь на лекцию Ключевского, я записал ее название, она есть даже где-то в интернете, если кому-то интересно, можете прочесть. Она называется «Этнографические следствия русской колонизации верхнего Поволжья…» Там очень хорошая, краткая логика расселения русских по этим огромным пространствам. Здесь я хочу обратить внимание на очень специфические, в отличие от Европы, от европейских форм колонизации или заселения северного и южного американских континентов, особенности: это расселение было не завоевательным по преимуществу, а естественным.
Специфика хозяйствования русских в их природных условиях была такова, что приходилось примерно каждые семь лет менять территорию проживания, то есть медленно, но кочевать, осваивая все новые и новые территории для оседлого образа жизни. В то время как в классических оседлых цивилизациях в более благоприятных климатических и почвенных условиях, в условиях плотной заселенности, недостатка свободных земель естественным было культивировать, поддерживать в рабочем состоянии наличные земли. У китайцев есть даже такая пословица: «лучше обработать одну (по-нашему) сотку, чем освоить двадцать пять соток». И в Европе такая же ориентация на культивацию земли. Обратите внимание, что за тот период, когда русские расселились по такой огромной территории, европейцы как жили на пахотных территориях, где они сформировались как народ, так там и живут, и сейчас никуда не двигаясь и не расширяя территории обитания. Постоянное освоение новых земель – особенность русской истории. Впрочем, в этом аспекте американцы прошли такой же путь, а значит, и в ментальном плане есть нечто сходное, но только в этом аспекте – ментальности, сформировавшейся «на марше».
Естественно, при постоянном переселении человеку постоянно приходится приспосабливается к меняющимся условиям. В ментальном плане вырабатываются какие-то механизмы для деятельности в постоянно меняющихся условиях. Очевидна прежде всего неэффективность использования сложившихся веками шаблонов, неэффективна стандартизация и технологизация деятельности. Надо еще учесть, что постоянно меняющиеся условия – это и проживание среди других народов, других культур. И здесь еще одна особенность расселенческой модели русских – уже, наоборот, в корне отличной от американской. Она заключается в том, что русские расселились по огромной территории, не затронув и не погубив культур народов, которым эти территории исконно принадлежали. Эти культуры как развивались по своим законам, в своей привычной среде, так и живут сейчас, не считая, естественно, советского периода, когда пострадали практически все культуры, и русская прежде всего. Но это особый вопрос. Для сравнения, заселение европейцами Северной Америки сопровождалось практически полным уничтожением автохтонных культур, особенно тех, что имели военные формы социальной организации. Те, что остались, практически не живут на своих землях. Тоже известно, но я хочу акцентировать на этом ваше внимание, что когда испанцы осваивали южный американский континент, целые цивилизации, культуры тех же майя, инков были уничтожены необратимо.
В итоге, вследствие многовекового процесса естественного, по преимуществу ненасильственного расселения русских по всей территории нынешней России (а даже далее); их оседлого проживания среди других народов; интенсивному естественному и, что немаловажно, как я попытаюсь показать далее, механическому приросту русского населения (за счет перехода, опять-таки ненасильственного, представителей других этнических групп в православие и на русский язык как родной) – в России сформировалась уникальная, в рамках мирового сообщества, общественная модель системного единства многообразных, внутренне автономных и самодостаточных социально-культурных сообществ, для которых русская культурная среда является естественной и единственной средой обитания.
В ментальном плане у русских в ходе этого процесса, который был одновременно и процессом формирования русской культуры, исторически сложилась оптимальная для этих обстоятельств, существенная для выживания и развития, а следовательно, ключевая культурная традиция повышенной восприимчивости к иным культурным образцам, позиционирования себя как «равных среди равных» (не как старших, не как завоевателей или гостей) на всех территориях и среди всех народов зоны естественного, стихийного расселения русских. Смысл этой контактности состоит в том, что, в отличие от других цивилизационных моделей, которые я бы назвал ассимиляционными, в зонах контакта не происходит конкуренции, соперничества культурных образцов, а сформировались механизмы проживания в едином физическом пространстве, но в разных культурных плоскостях, что практически не приводит к существенным трениям представителей разных культур, во всяком случае – в повседневности, то есть вне идеологизированных форм взаимодействия. Это пока максимально нетуманная форма, в которой я могу изложить эту мысль, и надеюсь, что вы мне поможете ее как-то отточить.
Попробуем, исходя из этого плана, представить, что такое Россия, как ее можно образно представить, и потом попробуем вывести некоторые базовые особенности этой культурной модели, цивилизационной модели. Ее можно представить как некий океан: это русские, в котором, как кристаллики, плавают другие культуры. Причем это такой веками сложившийся симбиоз, что ни русские без этих кристалликов не могут нормально существовать, не умирая, не затухая, а постоянно поддерживая культуру в жизнеспособном состоянии, ни эти кристаллики уже не могут существовать вне данной среды.
Я приведу пример. Возможно, он немного политический. Представьте, если мы рыбу, особенно глубоководную, вынем на поверхность, что с ней произойдет? Она разорвется изнутри, потому что она привыкла жить в условиях определенного, для нее уже оптимального внешнего давления. Именно за счет этого поддерживается ее оформленность, конфигурация, определенная кристалличность. Если говорить о народе, то поддерживается его консолидация, сильные консолидационные связи. Если народ избавляется от этого внешнего давления, то наверняка эта культура взорвется изнутри. Теперь я хочу задать вам вопрос: знаете ли вы хоть одну из бывших республик Советского Союза, за исключением, конечно, Прибалтики (по одним причинам) и Белоруссии (потому что там режим еще нельзя признать демократическим)…
Борис Долгин: Извините, а где-нибудь можно признать демократическим?
Кузнецов: Условно. Опять же в зависимости от стандартов. Стандарты уже выработаны.
Долгин: Просто вы это использовали как критерий, поэтому я спрашиваю, можно ли по этому критерию где-нибудь признать?
Кузнецов: Я как уже сказал, могу дать только релятивитсткую оценку. У нас демократия, по сравнению с тем, что было в Советском Союзе. Мы можем строить дискурс только на бинарных оппозициях и брать связанные оппозиции. Мы не можем сравнивать себя по демократии с Европой, это глупо и бесперспективно. Это, конечно, моя точка зрения. В этом случае у нас будет вечное догоняющее состояние, потому что там эта модель выросла изначально, она имманентна тем культурам, это их нормальный способ развития. Когда у нас и политики, и люди в обыденной жизни говорят, что сейчас демократическая Россия, – конечно, это в сравнении. Я сорок лет прожил при советской власти, хорошо знаю, что это такое, и я говорю, что Россия в этом отношении демократична, и Грузия демократична, и Казахстан, и даже, насколько я знал советский Узбекистан, Узбекистан сейчас тоже демократичный. Это по сравнению с оппозицией в этой связке – с тоталитаризмом. Только и всего.
Все-таки я хочу задать вопрос. Знаете ли вы государство из бывших советских республик, которое бы не взорвалось изнутри и именно по этнокультурным швам? Назовите мне такое государство.
Долгин: Армения, например.
Кузнецов: Армения может быть, да. Но я говорю по национальным швам. Армения как была, так и остается практически мононациональным государством.
Андрей Левкин: Украина.
Кузнецов: Подождите.
Андрей Левкин: Почитайте опросы. По соцопросам очень любопытно выходит.
Кузнецов: Соцопрос – специфическая вещь.
Андрей Левкин: Да и вообще им там хорошо.
Кузнецов: Это другой вопрос. Пока еще есть внешнее давление.
Долгин: Я бы даже сказал больше. Азербайджан, если не брать карабахскую проблему, которая возникла еще в Советском Союзе.
Кузнецов: На грани.
Долгин: Самое начало 1988 г.
Кузнецов: Как только начали ослабевать обручи, так все и произошло. Накал был больше, поэтому они не стали дожидаться. Но это другое, это политика. Я просто привожу пример, почему эти народы, которые населяют Россию помимо русских, не могут иначе, вне русской среды, оставаться автономными и самодостаточными в культурном отношении. Это симбиоз, сложившийся векам, это особенность России как контактной цивилизации.
Однажды мне пришлось использовать генетический подход, исторически рассматривать то, как это все сложилось. В рамках какого-то телевизионного проекта снимали многосерийный фильм (скоро он, наверное, выйдет), посвященный именно российской цивилизации. И я обратил внимание на следующее. Если мы листаем учебник европейской истории, там есть определенная преемственность от античности до современности. Люди современности позиционируют себя как наследники античной культуры не только по материальным артефактам, которые остались от культуры и попали в музей, но и ментально они себя позиционируют как наследники, например, итальянцы, которые уж никак не прямые потомки древних римлян хотя бы в массе своей. Если мы возьмем учебник советской, русской истории, пространство, которое занимает Россия, предлагается понимать иначе. Была скифская цивилизация, были другие цивилизации, античные. Потом была такая интересная в конфессиональном плане модель, как Хазарский каганат. Но предлагается понимать это так, что были и сплыли, их как бы истребили полностью, а очищенное место заселили славяне. Но логичней мне кажется предположить, что носители этих цивилизаций растворились среди новых насельников и внесли лепту в формирование их культуры. Так что Россия имеет не менее богатое культурное наследие, чем Европа. И еще именно на этой территории происходили основные контакты между кочевым и оседлым культурными образцами, и это не была перманентная битва, а скорее взаимовыгодное взаимодействие, и вырабатывались механизмы такого взаимодействия, я думаю, примерно так же, как позднее на северо-западе нынешней России варяги отнюдь не воевали, а взаимодействовали с предками русских, каждый реализуя свои цели: варяги – обеспечить удобный и безопасный транзит в Византию, а будущие русские, говоря современным языком, – делать бизнес на обслуживании транзита.
Померанц тоже считает (я с ним в этом согласен), что Россия сформировалась, как культурная определенность в том числе, на стыке четырех субглобальных цивилизационных моделей. Но он говорит, что в результате получился некий слоеный пирог. По-моему, если говорим о реальности, нельзя говорить о слоеных пирогах. Это некий микс, но совершенно гомогенный. Когда рухнул Хазарский каганат, в котором, кстати, ведущей конфессией, конфессией правящего слоя, был иудаизм, составлявшие его народы не были сплошь истреблены, они скорее расселились в новых пространствах. В частности поэтому я считаю, хотя некоторым это утверждение покажется слишком сильным, что иудаизм такая же автохтонная конфессия России, как и православие и ислам. Не случайно же в российской традиции существует рассказ о выборе религии. Ничего подобного нет в других культурных традициях. Поэтому мы в этом плане являемся наследниками этой истории и этих многочисленных культурных образцов поведения, видения мира, а не только артефактов, просто мы об этом мало задумывались, а если задумывались, то отвергали, потому что в Европе аналогов этому нет. А чем мы хуже Европы, где полагалась прямое наследование и развитие одного культурного образца от античности до современности. Итак, это – вторая причина, почему Россию можно считать контактной цивилизацией: таковы были историко-географические условия..
Она сформировалась как контактная, потому что это единственная территория, где происходили контакты базовых хозяйственно-культурных типов, кочевого и оседлого. Не противоборство. Я бы не стал говорить о противостоянии Руси и степи как ведущей модели взаимодействия только потому, что об этом говорят былины и предания. Как и любые предания, они фиксировали героические моменты, а что же героического в мирном сосуществовании? Это не противостояние, это было скорее взаимодействие. Когда мы готовили этот сценарий, мы посчитали, что во всех акциях с половцами конфронтаций между Русью и половцами было приблизительно 15%, а 75% – совместные акции. И был постоянный обмен, в том числе и хозяйственный, в том числе и браки, достаточно взглянуть на родословную удельных русских князей. Люди вместе живут, они не могут постоянно воевать, такова логика жизни, хотя это, конечно, не научный аргумент. И здесь вырабатывался опыт контакта.
Завершаю тезис о России в образе океана, в котором плавают кристаллы других культур. Иногда от этих кристаллов что-то вымывается, переходит в русскую культуру. Что-то, наоборот, при определенных условиях переходит из этого океана в кристалл. Т.е., во-первых, постоянно происходит взаимный культурный обмен и, во-вторых, распространение разных этнических культурных моделей по всей территории России, благодаря повсеместному присутствию русских. Они просто распространяются, как русские модели. Это еще одна особенность.
Теперь вы понимаете, почему мне трудно говорить «русская» или «российская». Потому что если говорить о других народах, они тоже носители, наследники той же самой цивилизационной модели. У каждого российского народа есть свои культурные отличия друг от друга и от русских, но они не настолько сильны, чтобы цивилизационно отличаться от русских.
Эта особенность состоит в том, что чужие культурные модели усваиваются русскими. Они не заимствуются, не осваиваются – они усваиваются, как организм усваивает пищу, которая дает ему рост и силу. И становятся их культурной моделью. И иногда они даже распространяются по миру как русские культурные модели, хотя они и не русские изначально, не русские их выработали. Это первая интересная вещь.
Вторая интересная вещь – русская идентичность. Я как исследователь могу сказать, что есть эталонная модель этнической идентичности, а есть русская этническая идентичность, а есть эталонная модель гражданской и/или государственной идентичности, подвязанная к государству, к территории, к политическому устройству и т.д. По-моему мнению, русская идентичность как модель, как схема – маргинальная между этнической и государственной, гражданской. Т.е. это выстроенная по этнической модели гражданская идентичность.
Я это специально не изучал, но это можно изучить, и, скорее всего, это будет так. Мне кажется, что прирост русских исторически шел не только за счет естественного прироста, т.е. за счет рождаемости, а за счет механического прироста. Я не говорю, что так было, но я реконструирую. Когда русские расселились среди представителей других народов, это имело свою специфику. Во-первых, особенность, необходимая для выживания. Русские никогда не позиционировались как старший брат и как гость, а как равный среди равных. Это для начала.
Но вторая особенность русской культуры – то, что она очень мощная в плане абсорбции. Наставали такие времена, когда потомки людей-представителей других народов начинали считать себя русскими, потому что они говорили по-русски, были подданными определенного государя и православными. А что это такое? Это не этническая модель, это гражданская модель идентичности. Они называли себя русскими. Это было не только физическое расселение русских по этой огромной территории, но, скорее, как волна идет, распространение русской культурной модели на другие народы, и часть представителей этих народов переходила в статус русских.
Я приведу пример, очень характерный в этом плане. До Перестройки (я не могу назвать точные временные рамки) в Казахстане было большинство русских и меньшинство казахов, примерно 50% на 40%. А сразу после образования Казахской республики, как у всех других народов, после протекционистской политики, в одночасье, даже не за девять месяцев, там стало большинство казахов, меньшинство русских.
Долгин: Извините, там все было немного сложнее. Там шло три процесса, притом отнюдь не единомоментных. Один – эмиграция, другой – то, что вы сказали о протекционистской модели, третий – перемежевание территории так, чтобы в конкретных областях у казахов оказалось в основном этническое большинство. И это длилось годы.
Кузнецов: Но я здесь привел пример не к этому. Произошел другой процесс. Дети от смешанных браков, русско-казахских, а их там было очень много, которые записывались как русские в советское время, переписались как казахи.
Реплика из зала: Там даже имена меняли!
Кузнецов: Этот процесс сразу породил перескок, русские вдруг оказались в меньшинстве. Уже потом это стало «капсулироваться» в области, но по общим соотношениям, по долям оно произошло. Я от обратного примера показываю, как мог образоваться такой многочисленный русский этнос, в частности благодаря тому, что представители других народов переходили в статус русских. Есть другие, но пока еще очень слабые подтверждения правильности такого видения. Я не специалист в этногенетических исследованиях, есть специалисты, и я им верю, что есть какая-то характеристика генома, по которой можно определить кровную, биологическую преемственность от предков к потомкам. И по этому генетическому анализу оказалось, что ближайшие биологические родственники именно русских (это то, что до революции называли великороссами) – это мордва и коми, и это наряду, но не в большей степени – славяне. Может оказаться, что наши братья-славяне – очень проблематичные наши биологические родственники. И здесь тоже, скорее всего, имел место перенос славянской культуры на иной генетический субстрат.
Просто мы как люди, привыкшие жить и мыслить конкретно, очень часто доводим преемственность до образов биологической преемственности. Это не совсем так. Часто преемственность ментальных моделей – это переход на другие физические носители, а не преумножение этого физического носителя и его распространение по другой территории и вытеснение с этой территории носителей других культур. За счет этого в большей или меньшей степени могли сохраниться другие этнокультурные включения в этом русском море. Не за счет того, что они не уничтожались, а просто часть этих людей переходила на русскую культуру, и они становились русскими.
Это все – многовековые процессы, поэтому одномоментно их очень трудно представить. Кстати, обратные процессы тоже происходили. Например, в Якутии есть народность. В отличие от нынешнего гражданского самоназвания жителей Якутии, у них этническое самоназвание – якутяне. Антропологически это пришедшие туда русские, полностью перешедшие на якутский хозяйственный тип, на якутскую культурную модель и на якутский язык. Они называются якутянами и говорят: «Мы – якутяне, а это там русские совсем не то». Т.е. это происходит взаимно.
Русская культура, изначально открытая для инокультурных влияний, более мощная для абсорбции физических лиц из других культур. Сейчас стало общим местом (когда я об этом задумался, оно еще не было общим местом), что если говорить о русском языке и по-русски произносимых этнонимах, вы вряд ли найдете еще один этноним, который был бы одновременно и существительным, и прилагательным. Есть татары и есть татарское, есть русский и есть русское. Поэтому очень легко было сначала называть себя русским татарином, русским евреем и т.д., а потом, в следующем поколении, – просто русским. Вторая часть просто отсекалась и все. Я не говорю, что это сложившееся уже мнение, я просто предлагаю задуматься. Мне бы хотелось, чтобы мы обсудили слабости, недостатки, достоинства такого подхода.
Долгин: Американцы, American.
Кузнецов: Вообще-то, американцы и американское. Хотя в этом отношении американская и российская культурные модели очень похожи. Сейчас они, правда, не называют это «плавильным котлом», но когда-то они предполагали, что это многокультурный сплав. Во всяком случае, в русском языке сложилось это определение. Но все мы прекрасно понимаем, что это определение не этнической группы, а, скорее, определенной государственной принадлежности, да и сами американцы так считают.
Я сейчас совершу обратный логический переход, скажу, что русский – это, скорее, тоже не этническое самоопределение, а определение определенной принадлежности, если не гражданской, не к государству, то к определенным культурным и конфессиональным стандартам. А этнически это может быть любой человек любого биологического и этнического бэкграунда.
Осталось мало времени, не буду много говорить. Завершу другими базовыми особенностями русских, которые понимаются иногда как недостаток русских и часто эксплуатируются в политических дискурсах. Первое. Я буду русских называть этнической группой, хотя вы понимаете, что я под этим имею в виду. Просто сейчас это еще не общее место, хотя потихоньку все более входит в научный дискурс, что русские все-таки – нетрадиционная этническая группа. Как говорят, «традиционная», «эталонная», а эта нет – «маргинальная», не такая, как все нормальные этнические групп.
Мы замеряли соотносительную этническую консолидированность, степень этнической консолидации разных народов России, в том числе и русских. Если за единицу принять максимальную консолидацию, практически кристалл, такого никогда не бывает, то русские в этом отношении колеблются порядка 0,5-0,6. А если мы берем татар (это наиболее урбанизированный из нерусских народов России), то у них уровень этнической консолидации начинается от 0,7-0,8. Бывают разные колебания и в сторону увеличения и уменьшения консолидации, но у русских она всегда ниже относительно других народов России. А у якутов этот уровень примерно составлял 0,8-0,9 в разное время. А если мы возьмем народы Северного Кавказа, такие, как осетины и кабардинцы, то он начинается от 0,9. Хотя и там имеются разные колебания, выше, ниже.
Это означает следующее. Если вы представите себе воду, в жидком состоянии это слабые структурные связи между молекулами, поэтому это жидкость. А когда она замораживается, становится глыбой, в ней эти связи более жесткие. Это образ консолидации – вода и кристалл. Из обыденных жалоб на русский характер самих русских самая популярная: «Чем плохи русские, в чем их беда? В том, что они не солидарны! Вот посмотрите: те и те – как они друг за друга держатся! А мы – каждому русскому на другого русского наплевать». Это бытовые выражения, но очень характерная особенность – слабые консолидационные связи.
Но я считаю, что это не недостаток, а достоинство, фактор выживаемости русских, фактор сохранения такой огромной территории. Снова перейду к образу. Отделилось то, что, условно, было колонизовано, а то, что является зоной естественного расселения русских, – собственно, и есть Россия. Хотя, конечно, там границы разные, они проводились административно. И попробуйте расколоть воду. Представили? Это невозможно. А попробуйте расколоть глыбу льда. Мгновенно, на мелкие кусочки, ничего не останется. Я хочу сказать это к тому, что националистические модели, которые сейчас гуляют по России, – это калька с фашистских моделей, выработанных в Европе для небольших консолидированных народов. И когда русским предлагают выстроиться по такой модели (я оставлю в стороне моральные соображения), то, как это ни хорошо и ни красиво, но это будут катастрофические последствия для России, для русской культуры. Если русские кристаллизуются, превратятся в кристалл, Россия, по моему мнению, сразу расколется на ряд территорий. Это может произойти еще и потому, что русские – очень автономный народ, в отличие от мифа, который существует, что это коллективисты. Более автономный народ на территории географической Европы трудно себе представить.
И еще одна вещь. Из всего этого вырастает много особенностей русских, но нет понимания внутренней логики таких, например, моделей поведения, которые интерпретируются как лень, несобранность. Русских часто обвиняют в империализме, в имперских наклонностях. Снова переходим к образам. За счет чего может иметь форму вода? За счет сосуда. И такой сосуд – границы России. И русские держатся за эти границы, если говорить психологически, а не политически, потому, что это существенный системообразующий элемент идентичности русских, это то, что придает русской идентичности определенность. Все остальное, даже язык, очень вариативно по регионам. Потеря какого-то Шикотана, маленького острова, воспринимается не политически, а психологически как травма, травма идентичности. И уж потом на этой особенности русской идентичности надстраивается политический про- или антиимперский дискурс – в зависимости от того, что в данный момент выгодно конкретному политику или партии. Но надо, по-моему, быть совсем наивным человеком, чтобы полагать, что русские настолько сплошь политизированы, что именно имперские, в политическом смысле, установки являются составной и чуть ли не центральной частью их личности. Привязка к территории (и к государству на этой территории) является, пожалуй, единственной формообразующей единицей их идентичности. Другое дело, что уже на этой особенности идентичности выстраивается или pro, или contra политический дискурс об империализме русских. Заканчивается время. Если будут какие-то вопросы, то я попытаюсь продолжить изложение в форме ответов на вопросы.
http://polit.ru/lectures/2007/01/29/kuznezov.html
Лекция Игоря КузнецоваМы публикуем полную стенограмму лекции известного специалиста в области этносоциологии, кандидата социологических наук, старшего научного сотрудника Центра исследования межнациональных отношений Института социологии РАН Игоря Кузнецова, прочитанной 18 января в клубе – литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру».
Разработка лектора представляет собой попытку сформулировать характерные черты отечественной культуры (российской цивилизации) – в соотношении с другими культурами, опираясь на исторические условия ее формирования (понимаемые по Ключевскому) и данные актуальных социологических обследований. Результат оказывается ближе к научной интуиции, нежели к доказуемым утверждениям, однако эта интуиция может служить одной из объяснительных схем, накладываемой на явления отечественной культуры.
См. также:
Дробижева, Арутюнян, Кузнецов. Выходцы из Закавказья в Москве
Кузнецов. «Лица кавказской национальности» в «многонациональной» Москве (часть первая и часть вторая).
Текст лекции
Прежде всего, я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли на эту лекцию. Я здесь не буду излагать какие-то устоявшиеся представления или развивать их, а попытаюсь изложить идеи, которые возникли у меня как у социолога-эмпирика при объяснении данных, касающихся русских. К примеру, таких фактов, как то, что уровень этнической консолидации русских в любом случае гораздо ниже такого же уровня у других народов России. Или то, что в оценках текущей российской ситуации русские ближе к тем народам, среди которых живут, чем к русски по России в целом. В общем, этническое, если можно так выразиться, поведение русских сильно отклоняется от эталонной модели, которую демонстрируют как народы России, так, в принципе, и народы Европы. И у меня возникла идея, что русские как большинство населения России являются носителями особой, контактной, цивилизации. Сразу хочу предупредить, что мои представления об особости не имеют ничего общего с «евразийскими» и прочими теориями так называемого «особого русского пути». На мой взгляд, понимание этой особости необходимо отнюдь не для обоснования отказа от интеграции в мировую систему, а для понимания адекватных путей и специфических российских ресурсов такой интеграции, а также и пределов этой интеграции, то есть меры того, что принято называть «глокализацией» – ростом и утверждением в глобальном мире почти у каждого народа (и его культуры) представлений о собственной эго-идентичности, индивидуальности в новом глобальном контексте. Такой подход к дискурсу о российской и русской особости еще не совсем структурирован и не обкатан. И эта лекция для меня – возможность сделать такую обкатку. Потому я в этой ситуации, может быть, больше нуждаюсь в вас, чем вы во мне.
Сразу хочу извиниться за мой стиль. Поскольку я здесь излагаю не что-то устоявшееся, а какие-то – для меня, по крайней мере – новые идеи, то на 60% то, что я буду говорить, – это импровизация. Креативность импровизации для меня в том, что здесь можно свободно использовать понятия, за которыми в науке закреплен уже определенный смысл и контекст. Мне хочется попробовать использовать какие-то нестандартные интерпретации некоторых терминов и понятий науки, чтобы обнаружить новый ракурс видения явлений, на которые они указывают по существу, за что прошу не судить меня строго. Давайте обсуждать не слова, которые я использую, а смысл, который я хочу передать не всегда стандартным сочетанием этих слов.
Еще мое изложение может раздражать, цеплять по другой причине. Я рассуждаю о целостной реальности. Она неизбежно многомерна. А любой дискурс относительно этой реальности – неизбежно одномерный, плоский. Будь то научный, политический, обыденный, антинаучный дискурс – он в любом случае плоский. Это как изображение пространства на плоскости по законам перспективы или как изображение на плоскости земного шара. Искажения тут неизбежны. Конечно же, Земля на самом деле не есть две соприкасающиеся окружности. И в плоской перспективе какие-то объекты, которые мы выносим на первый план, оказываются нереально большими, чем на самом деле, а другие совсем смутными, без деталей, которые отличают один объект второго плана от другого, превращаются в какой-то контрастный общий фон. Но такой фон, именно контрастный фон, необходим, чтобы лучше очертить объект рассмотрения. Это упрощение, но упрощение – естественный прием как научного, так и повседневного познания реальности, то, что в логике науки называют созданием идеального объекта, то есть объекта, очищенного от всего, что мешает видеть его суть, его специфику в данном проблемном ракурсе. То, о чем я буду говорить сегодня, – тоже некая идеальная модель России и русских, необходимая для того, чтобы не потонуть в деталях и представить их суть как контактной цивилизации.
Нестандартности начинаются с употребления понятия «цивилизация». На мой взгляд, понятие это уместно, если речь идет о в корне различающихся культурных комплексах, причем под культурой я понимаю не столько культурные достижения, сколько повседневные поведенческие и ментальные (то есть относящиеся к истолкованию мира и человека) стандарты, закрепленные как нормальные, само собой разумеющиеся, как аксиомы. Это примерно то же, что Альфред Шюц называл «естественными установками», а Пьер Бурдье – «габитусом», хотя и не совсем то. Сосуществование таких принципиально различающихся цивилизаций образно можно представить как в виде некоего трансформатора, который, как известно, состоит из двух (или более) встроенных друг в друга катушек. Они могут индуцировать изменения друг в друге, но не пересекаются в общей плоскости. Это я говорю к тому, что для меня дискурс в терминах столкновения цивилизаций – нонсенс. Цивилизации могут пронизывать друг друга, индуктивно влиять друг на друга, но не выталкивать друг друга в процессе какого-то соперничества, соревнования, поскольку для соперничества нужна общая почва, общие эталоны, устремления, ценности. Разумеется, в реальности пронизывание цивилизациями друг друга не обходится без крови, взаимных грабежей и разрушений, но намеренного истребления, дабы занять освободившееся место, нет. В этом смысле, к примеру, для меня нонсенс рассуждения о столкновении разных, подчеркиваю – принципиально разных цивилизаций: христианской и исламской. По-моему, они такие же разные, как брат Авель и брат Каин перед лицом общего для них Господа. Это альтернативы – одна, христианство, более старая, другая, ислам, более молодая – одной и той же цивилизационной модели. При таком подходе уже нет нужды прибегать к полуоккультным рассуждениям о наступлении какого-то иррационального «мирового зла», смертельной борьбы света и тьмы и тому подобное. Все становится вполне естественно и логично: более молодой, энергичный и амбициозный член семейства пытается вытолкнуть более старого, уже сытого до сонливости и слегка ожиревшего члена того же семейства с одинаково понимаемого обоими как почетное, привлекательное и удобное престольного места за общим столом. Ни о каком уничтожении опять-таки одинаково ценимого стола и престола речи не идет. Речь идет об уравнивании позиций и достоинства в одном и том же пространстве. Ислам, исламские культуры просто выросли из ползунков, сшитых для них старшей сестрой Европой. Отсюда становятся более ясными и выходы из ситуации столкновения, ничего иррационального. Это небольшое, но, наверное, необходимое для понимания отступление от темы.
Для меня – я не буду углубляться сейчас в обоснования – такими принципиально разными цивилизациями, выработанными человечеством, являются комплексы культур, выстроенные на основе двух, как говорят этнографы, хозяйственно-культурных типов: кочевом, скотоводческом и оседлом, земледельческом. Реализация кочевого или оседлого образа жизни предполагает две различные интерпретации одной и той же реальности и, соответственно, различное понимание элементов этой реальности как природной, так и социальной. Разное отношение к земле, собственности, разные версии природы человека, времени, индивидуализма, коллективизма и т.д. и т.п. Эти версии, то есть собственно культурные аксиоматики, находятся относительно друг друга, если так можно выразиться, в ортогональной позиции. И в методологическом плане их можно представить как оси абсцисс и ординат некоего пространства всего множества мировых вариаций культур. В наше время практически не осталось номадных культур в чистом виде, но специфический генезис либо от оседлых, либо от кочевых предков наверняка сказался на специфике, именно архетипической специфике, ныне существующих культур. И теперь первый аналитический шаг состоит в том, что определить место каждой данной культуры в пространстве координат номадизма (скажем, ось ординат) и оседлости (ось абсцисс), откладывая по оси ординат некий индекс проявленности кочевых «родимых пятен», а по оси абсцисс такой же индекс проявленности «оседлых пятен». На пересечение отложенных координат и будет та точка пространства, в которой находится изучаемая культура. Если проделать такую работу для множества интересующих нас культур, то мы обнаружим в разных частях культурного пространства кластеры близко расположенных относительно друг друга культур. Эти кластеры, по-моему, и есть то самое, что в классическом цивилизационном подходе определяется как собственно цивилизация, а близость культур относительно друг друга, позволяющая очертить кластер, и есть, как мне кажется, операциональное определение той самой единой milieu (сети), о которой говорил Э. Дюркгейм, говоря о понятии цивилизации, – с той разницей, что в предлагаемом подходе уже нет необходимости описывать эту сеть как некий малопонятный единый дух (методически аналог физического понятия «флогистон»). Далее при желании можно вести обсуждение этих кластеров в классической манере цивилизационного подхода, то есть описывать кластеры как типы цивилизаций, но опять-таки с той разницей, что теперь отнесение данной культуры к данной типологии не является ни более, как у Хантингтона, ни менее, как, скажем, у Тойнби, произвольной. Вообще-то, из цивилизационного дискурса мне ближе всего идеи Григория Померанца, изложенные им, в частности, в лекции, прочитанной ранее здесь же. Он тоже выделяет две ортогональные цивилизации – индийско-тихоокеанскую и средиземноморскую. Однако методически он использует эти образы несколько иначе: не как координаты мирового культурного пространства, а как шаблонки, в которые исследуемая культура либо более или менее вписывается, либо нет. Можно, наверное, уже анализируя самого Померанца, обнаружить ключевые характеристики, которые послужили бы основанием для построения осей в рамках его подхода. На мой взгляд, это, скорее всего, интенции культур в их усилии сохранить и физически, и духовно свою человечность в достаточно агрессивном для человека природном окружении, то есть быть относительно независимым от природы. Индийско-тихоокеанская цивилизация ориентирована на познание и совершенствование внутренних психологических и физических ресурсов, обеспечивающих такую независимость, то есть интенсивное развитие, а средиземноморская цивилизация ориентирована на познание и использование внешних природных ресурсов для создания некоей буферной зоны, собственно культурной среды, в которой человек как человек только и может существовать, а также на постепенное расширение этой зоны, технологическое выдавливание из нее собственно природы в чистом виде, то есть экстенсивное развитие, культивирование не себя, а окружения. Впрочем, это опять некоторое отступление от темы. Главное тут – понять, что осей, определяющих культурное пространство, может быть столько же, сколько аспектов рассмотрения культур, и, соответственно, столько же и выделяемых типов цивилизаций, или, как у Померанца, что мне больше нравится, – субцивилизационных моделей. И эти типологии не противоречивы, а комплиментарны. Методологической ошибкой было бы полагать, что существуют какие-то единственно верные, раз и навсегда данные, абсолютные типологии и возможно лишь их совершенствование, уточнение или ниспровержение.
Наконец, последнее тоже методическое отступление. Любое рассуждение, любой дискурс (я люблю это слово и буду его употреблять, извините) всегда проходит в бинарных оппозициях, даже если мы описываем какой-то объект как таковой как бы независимо от контекста, как равный самому себе. Мы все равно отталкиваемся от какого-то антиномичного объекта как от печки, даже если мы не указываем его открыто, латентно он имеется в виду, то есть мышление всегда диалогично, даже если это монолог. Я это прекрасно понимаю и сознательно не описываю и не пытаюсь объяснить объект, российскую цивилизацию или русских, в абсолютных характеристиках, а только относительно других культур, других ментальных моделей, европейских или восточных. Это не значит, что я, как мне однажды сказали, пытаюсь возвысить российскую культуру или цивилизацию за счет принижения других культур. Вовсе нет. Просто вообще нет смысла рассуждать об объектах в абсолютных терминах, есть смысл говорить о проявлении в данном объекте каких-то черт относительно другого объекта, обладающего теми же чертами.
Чтобы вы поняли, я хочу привести еще один пример – когда мы говорим: «Кто такие русские?». Возьмем их отношение к земле. То, что у нас плохие дороги, – это понятно (это тоже определенное отношение к земле). То, что наши усадебные крестьянские постройки с точки зрения европейских стандартов очень неряшливы, то, что мы часто не соблюдаем экологические европейские нормы, – это поведенческие характеристики. Мы применяем европейский концепт связи определенных поведенческих характеристик с определенными особенностями ментальности и пытаемся реконструировать, условно говоря, характер людей исходя из устойчивых, постоянно воспроизводимых этими людьми поведенческих моделей, То есть каков должен быть человек, если он так себя ведет. В европейской логике таких аттрибуций, которая в рамках многовековой европоцентристской традиции стала считаться единственно возможной и само собой разумеющейся, естественной, получается, что человек такого поведения и неряха, и лентяй, и не умеет работать, и руки у него не из того места растут, и т.д., поскольку для европейца, представителя классического оседлой культуры, этот кусок земли дан однажды и навсегда и другого не будет ни для него, ни для его потомков, землю надо культивировать и относиться к ней бережно. Но совсем другое отношение к земле у кочевника, для него земля – это скорее пространство, по которому можно передвигаться; если данная часть пространства стала плоха, ничто не мешает переместиться в другую его часть. И в этом плане для меня более эвристичным оказывается предположить, что русские, с точки зрения европейцев, – кочевники, у них очень кочевое отношение к земле. А с точки зрения кочевников, – они оседлые земледельцы, потому что в основном занимаются обработкой земли. В этом сочетании несочетаемых, с постонней точки зрения, стандартов и состоит то, что называют загадочной, даже иррациональной русской душой, но все становится вполне логичным и рациональным, если мы будем выстраивать суждения на основе внутренней русской культурной аксиоматики, а не сторонней. Почему и когда рассуждения о русской культуре стали основываться на внешних, не адекватных внутренним русским, стандартах, по-моему, хорошо показано в лекции Алексея Пескова. Тут даже нечего добавить. Особенно блестяще он это показал на примере того, как формировался миф о русском коллективизме и как этот миф возник именно при применении к России внешних лекал, считавшихся уже и самими русскими интеллектуалами как западнической, так и славянофильской ориентации единственно возможными и естественными. Это и понятно, поскольку люди, осмысливавшие или осмысляющие и по сей день пути России, – это люди европейского образования, впитавшие наряду со знаниями и имплицитную европейскую аксиоматику интерпретации.
Перехожу к основной части. Я долго думал, как изложить свои идеи, и решил, что вначале изложу два основных тезиса. Один тезис касается географических особенностей России, которые послужили как бы внешним основанием для формирования здесь контактной цивилизации, и что я вообще понимаю под этим термином – «контактная цивилизация». Другой тезис касается общих черт становления русской ментальности как контактной ментальности, логически вытекающей из той хозяйственной деятельности, которую русские вели в определенном системном социально-культурном окружении. Еще раз хочу обозначить, что основой для суждений являются не характеристики русских, данные другими авторами, а историческая информация об их хозяйственной деятельности. И задача, мне кажется, тут очень простая и предельно прозрачная, вне всяких политических пристрастий: реконструировать тот тип ментальности, то есть способ истолкования природы и людей, который бы оптимально соответствовал обстоятельствам, зафиксированным историками, то есть – как надо видеть мир, что считать важным, а что второстепенным, чтобы успешно выживать в этих обстоятельствах. Тот факт, что русские выжили и даже отстроили, как большинство населения, большую страну – это, видимо, особо доказывать не надо.
Даже неэффективные с точки зрения современной экономики поведенческие модели, сложившиеся и закрепившиеся в русской культуре, воспроизводятся. Для меня это значит, что они все-таки функциональны, а иррациональными они кажутся только потому и до тех пор, пока мы не поймем внутренней логики этой функциональности. Это делается вовсе не для оправдания русских, а для того, чтобы сформулировать адекватные стратегии коррекции тех моделей, которые и в самом деле очевидно неэффективны в современных условиях, и понять, каковы пределы этой изменчивости, за которыми русские и вообще россияне перестанут быть таковыми и потеряют свой специфический ресурс конкурентоспособности. Пока все призывы к изменениям по сути сводятся к тому, что россиянам и русским, в частности, пора перестать быть русскими, а безотлагательно становиться или западными европейцами, или древними славянами, или какими-то мифическими русариями, ну и так далее. Это очень упрощенно, но, по сути, верное изложение идей предлагаемой трансформации.
В одной книге (я сейчас точно не сошлюсь на автора) была очень хорошая фраза, что за тот исторический период, когда Западная Европа развивалась интенсивно, т.е. развивала свою даже не духовность, а рацио, т.е. ум, Россия развивалась экстенсивно, т.е. вширь, в пространстве. Если говорить об источниках, я здесь опираюсь на лекцию Ключевского, я записал ее название, она есть даже где-то в интернете, если кому-то интересно, можете прочесть. Она называется «Этнографические следствия русской колонизации верхнего Поволжья…» Там очень хорошая, краткая логика расселения русских по этим огромным пространствам. Здесь я хочу обратить внимание на очень специфические, в отличие от Европы, от европейских форм колонизации или заселения северного и южного американских континентов, особенности: это расселение было не завоевательным по преимуществу, а естественным.
Специфика хозяйствования русских в их природных условиях была такова, что приходилось примерно каждые семь лет менять территорию проживания, то есть медленно, но кочевать, осваивая все новые и новые территории для оседлого образа жизни. В то время как в классических оседлых цивилизациях в более благоприятных климатических и почвенных условиях, в условиях плотной заселенности, недостатка свободных земель естественным было культивировать, поддерживать в рабочем состоянии наличные земли. У китайцев есть даже такая пословица: «лучше обработать одну (по-нашему) сотку, чем освоить двадцать пять соток». И в Европе такая же ориентация на культивацию земли. Обратите внимание, что за тот период, когда русские расселились по такой огромной территории, европейцы как жили на пахотных территориях, где они сформировались как народ, так там и живут, и сейчас никуда не двигаясь и не расширяя территории обитания. Постоянное освоение новых земель – особенность русской истории. Впрочем, в этом аспекте американцы прошли такой же путь, а значит, и в ментальном плане есть нечто сходное, но только в этом аспекте – ментальности, сформировавшейся «на марше».
Естественно, при постоянном переселении человеку постоянно приходится приспосабливается к меняющимся условиям. В ментальном плане вырабатываются какие-то механизмы для деятельности в постоянно меняющихся условиях. Очевидна прежде всего неэффективность использования сложившихся веками шаблонов, неэффективна стандартизация и технологизация деятельности. Надо еще учесть, что постоянно меняющиеся условия – это и проживание среди других народов, других культур. И здесь еще одна особенность расселенческой модели русских – уже, наоборот, в корне отличной от американской. Она заключается в том, что русские расселились по огромной территории, не затронув и не погубив культур народов, которым эти территории исконно принадлежали. Эти культуры как развивались по своим законам, в своей привычной среде, так и живут сейчас, не считая, естественно, советского периода, когда пострадали практически все культуры, и русская прежде всего. Но это особый вопрос. Для сравнения, заселение европейцами Северной Америки сопровождалось практически полным уничтожением автохтонных культур, особенно тех, что имели военные формы социальной организации. Те, что остались, практически не живут на своих землях. Тоже известно, но я хочу акцентировать на этом ваше внимание, что когда испанцы осваивали южный американский континент, целые цивилизации, культуры тех же майя, инков были уничтожены необратимо.
В итоге, вследствие многовекового процесса естественного, по преимуществу ненасильственного расселения русских по всей территории нынешней России (а даже далее); их оседлого проживания среди других народов; интенсивному естественному и, что немаловажно, как я попытаюсь показать далее, механическому приросту русского населения (за счет перехода, опять-таки ненасильственного, представителей других этнических групп в православие и на русский язык как родной) – в России сформировалась уникальная, в рамках мирового сообщества, общественная модель системного единства многообразных, внутренне автономных и самодостаточных социально-культурных сообществ, для которых русская культурная среда является естественной и единственной средой обитания.
В ментальном плане у русских в ходе этого процесса, который был одновременно и процессом формирования русской культуры, исторически сложилась оптимальная для этих обстоятельств, существенная для выживания и развития, а следовательно, ключевая культурная традиция повышенной восприимчивости к иным культурным образцам, позиционирования себя как «равных среди равных» (не как старших, не как завоевателей или гостей) на всех территориях и среди всех народов зоны естественного, стихийного расселения русских. Смысл этой контактности состоит в том, что, в отличие от других цивилизационных моделей, которые я бы назвал ассимиляционными, в зонах контакта не происходит конкуренции, соперничества культурных образцов, а сформировались механизмы проживания в едином физическом пространстве, но в разных культурных плоскостях, что практически не приводит к существенным трениям представителей разных культур, во всяком случае – в повседневности, то есть вне идеологизированных форм взаимодействия. Это пока максимально нетуманная форма, в которой я могу изложить эту мысль, и надеюсь, что вы мне поможете ее как-то отточить.
Попробуем, исходя из этого плана, представить, что такое Россия, как ее можно образно представить, и потом попробуем вывести некоторые базовые особенности этой культурной модели, цивилизационной модели. Ее можно представить как некий океан: это русские, в котором, как кристаллики, плавают другие культуры. Причем это такой веками сложившийся симбиоз, что ни русские без этих кристалликов не могут нормально существовать, не умирая, не затухая, а постоянно поддерживая культуру в жизнеспособном состоянии, ни эти кристаллики уже не могут существовать вне данной среды.
Я приведу пример. Возможно, он немного политический. Представьте, если мы рыбу, особенно глубоководную, вынем на поверхность, что с ней произойдет? Она разорвется изнутри, потому что она привыкла жить в условиях определенного, для нее уже оптимального внешнего давления. Именно за счет этого поддерживается ее оформленность, конфигурация, определенная кристалличность. Если говорить о народе, то поддерживается его консолидация, сильные консолидационные связи. Если народ избавляется от этого внешнего давления, то наверняка эта культура взорвется изнутри. Теперь я хочу задать вам вопрос: знаете ли вы хоть одну из бывших республик Советского Союза, за исключением, конечно, Прибалтики (по одним причинам) и Белоруссии (потому что там режим еще нельзя признать демократическим)…
Борис Долгин: Извините, а где-нибудь можно признать демократическим?
Кузнецов: Условно. Опять же в зависимости от стандартов. Стандарты уже выработаны.
Долгин: Просто вы это использовали как критерий, поэтому я спрашиваю, можно ли по этому критерию где-нибудь признать?
Кузнецов: Я как уже сказал, могу дать только релятивитсткую оценку. У нас демократия, по сравнению с тем, что было в Советском Союзе. Мы можем строить дискурс только на бинарных оппозициях и брать связанные оппозиции. Мы не можем сравнивать себя по демократии с Европой, это глупо и бесперспективно. Это, конечно, моя точка зрения. В этом случае у нас будет вечное догоняющее состояние, потому что там эта модель выросла изначально, она имманентна тем культурам, это их нормальный способ развития. Когда у нас и политики, и люди в обыденной жизни говорят, что сейчас демократическая Россия, – конечно, это в сравнении. Я сорок лет прожил при советской власти, хорошо знаю, что это такое, и я говорю, что Россия в этом отношении демократична, и Грузия демократична, и Казахстан, и даже, насколько я знал советский Узбекистан, Узбекистан сейчас тоже демократичный. Это по сравнению с оппозицией в этой связке – с тоталитаризмом. Только и всего.
Все-таки я хочу задать вопрос. Знаете ли вы государство из бывших советских республик, которое бы не взорвалось изнутри и именно по этнокультурным швам? Назовите мне такое государство.
Долгин: Армения, например.
Кузнецов: Армения может быть, да. Но я говорю по национальным швам. Армения как была, так и остается практически мононациональным государством.
Андрей Левкин: Украина.
Кузнецов: Подождите.
Андрей Левкин: Почитайте опросы. По соцопросам очень любопытно выходит.
Кузнецов: Соцопрос – специфическая вещь.
Андрей Левкин: Да и вообще им там хорошо.
Кузнецов: Это другой вопрос. Пока еще есть внешнее давление.
Долгин: Я бы даже сказал больше. Азербайджан, если не брать карабахскую проблему, которая возникла еще в Советском Союзе.
Кузнецов: На грани.
Долгин: Самое начало 1988 г.
Кузнецов: Как только начали ослабевать обручи, так все и произошло. Накал был больше, поэтому они не стали дожидаться. Но это другое, это политика. Я просто привожу пример, почему эти народы, которые населяют Россию помимо русских, не могут иначе, вне русской среды, оставаться автономными и самодостаточными в культурном отношении. Это симбиоз, сложившийся векам, это особенность России как контактной цивилизации.
Однажды мне пришлось использовать генетический подход, исторически рассматривать то, как это все сложилось. В рамках какого-то телевизионного проекта снимали многосерийный фильм (скоро он, наверное, выйдет), посвященный именно российской цивилизации. И я обратил внимание на следующее. Если мы листаем учебник европейской истории, там есть определенная преемственность от античности до современности. Люди современности позиционируют себя как наследники античной культуры не только по материальным артефактам, которые остались от культуры и попали в музей, но и ментально они себя позиционируют как наследники, например, итальянцы, которые уж никак не прямые потомки древних римлян хотя бы в массе своей. Если мы возьмем учебник советской, русской истории, пространство, которое занимает Россия, предлагается понимать иначе. Была скифская цивилизация, были другие цивилизации, античные. Потом была такая интересная в конфессиональном плане модель, как Хазарский каганат. Но предлагается понимать это так, что были и сплыли, их как бы истребили полностью, а очищенное место заселили славяне. Но логичней мне кажется предположить, что носители этих цивилизаций растворились среди новых насельников и внесли лепту в формирование их культуры. Так что Россия имеет не менее богатое культурное наследие, чем Европа. И еще именно на этой территории происходили основные контакты между кочевым и оседлым культурными образцами, и это не была перманентная битва, а скорее взаимовыгодное взаимодействие, и вырабатывались механизмы такого взаимодействия, я думаю, примерно так же, как позднее на северо-западе нынешней России варяги отнюдь не воевали, а взаимодействовали с предками русских, каждый реализуя свои цели: варяги – обеспечить удобный и безопасный транзит в Византию, а будущие русские, говоря современным языком, – делать бизнес на обслуживании транзита.
Померанц тоже считает (я с ним в этом согласен), что Россия сформировалась, как культурная определенность в том числе, на стыке четырех субглобальных цивилизационных моделей. Но он говорит, что в результате получился некий слоеный пирог. По-моему, если говорим о реальности, нельзя говорить о слоеных пирогах. Это некий микс, но совершенно гомогенный. Когда рухнул Хазарский каганат, в котором, кстати, ведущей конфессией, конфессией правящего слоя, был иудаизм, составлявшие его народы не были сплошь истреблены, они скорее расселились в новых пространствах. В частности поэтому я считаю, хотя некоторым это утверждение покажется слишком сильным, что иудаизм такая же автохтонная конфессия России, как и православие и ислам. Не случайно же в российской традиции существует рассказ о выборе религии. Ничего подобного нет в других культурных традициях. Поэтому мы в этом плане являемся наследниками этой истории и этих многочисленных культурных образцов поведения, видения мира, а не только артефактов, просто мы об этом мало задумывались, а если задумывались, то отвергали, потому что в Европе аналогов этому нет. А чем мы хуже Европы, где полагалась прямое наследование и развитие одного культурного образца от античности до современности. Итак, это – вторая причина, почему Россию можно считать контактной цивилизацией: таковы были историко-географические условия..
Она сформировалась как контактная, потому что это единственная территория, где происходили контакты базовых хозяйственно-культурных типов, кочевого и оседлого. Не противоборство. Я бы не стал говорить о противостоянии Руси и степи как ведущей модели взаимодействия только потому, что об этом говорят былины и предания. Как и любые предания, они фиксировали героические моменты, а что же героического в мирном сосуществовании? Это не противостояние, это было скорее взаимодействие. Когда мы готовили этот сценарий, мы посчитали, что во всех акциях с половцами конфронтаций между Русью и половцами было приблизительно 15%, а 75% – совместные акции. И был постоянный обмен, в том числе и хозяйственный, в том числе и браки, достаточно взглянуть на родословную удельных русских князей. Люди вместе живут, они не могут постоянно воевать, такова логика жизни, хотя это, конечно, не научный аргумент. И здесь вырабатывался опыт контакта.
Завершаю тезис о России в образе океана, в котором плавают кристаллы других культур. Иногда от этих кристаллов что-то вымывается, переходит в русскую культуру. Что-то, наоборот, при определенных условиях переходит из этого океана в кристалл. Т.е., во-первых, постоянно происходит взаимный культурный обмен и, во-вторых, распространение разных этнических культурных моделей по всей территории России, благодаря повсеместному присутствию русских. Они просто распространяются, как русские модели. Это еще одна особенность.
Теперь вы понимаете, почему мне трудно говорить «русская» или «российская». Потому что если говорить о других народах, они тоже носители, наследники той же самой цивилизационной модели. У каждого российского народа есть свои культурные отличия друг от друга и от русских, но они не настолько сильны, чтобы цивилизационно отличаться от русских.
Эта особенность состоит в том, что чужие культурные модели усваиваются русскими. Они не заимствуются, не осваиваются – они усваиваются, как организм усваивает пищу, которая дает ему рост и силу. И становятся их культурной моделью. И иногда они даже распространяются по миру как русские культурные модели, хотя они и не русские изначально, не русские их выработали. Это первая интересная вещь.
Вторая интересная вещь – русская идентичность. Я как исследователь могу сказать, что есть эталонная модель этнической идентичности, а есть русская этническая идентичность, а есть эталонная модель гражданской и/или государственной идентичности, подвязанная к государству, к территории, к политическому устройству и т.д. По-моему мнению, русская идентичность как модель, как схема – маргинальная между этнической и государственной, гражданской. Т.е. это выстроенная по этнической модели гражданская идентичность.
Я это специально не изучал, но это можно изучить, и, скорее всего, это будет так. Мне кажется, что прирост русских исторически шел не только за счет естественного прироста, т.е. за счет рождаемости, а за счет механического прироста. Я не говорю, что так было, но я реконструирую. Когда русские расселились среди представителей других народов, это имело свою специфику. Во-первых, особенность, необходимая для выживания. Русские никогда не позиционировались как старший брат и как гость, а как равный среди равных. Это для начала.
Но вторая особенность русской культуры – то, что она очень мощная в плане абсорбции. Наставали такие времена, когда потомки людей-представителей других народов начинали считать себя русскими, потому что они говорили по-русски, были подданными определенного государя и православными. А что это такое? Это не этническая модель, это гражданская модель идентичности. Они называли себя русскими. Это было не только физическое расселение русских по этой огромной территории, но, скорее, как волна идет, распространение русской культурной модели на другие народы, и часть представителей этих народов переходила в статус русских.
Я приведу пример, очень характерный в этом плане. До Перестройки (я не могу назвать точные временные рамки) в Казахстане было большинство русских и меньшинство казахов, примерно 50% на 40%. А сразу после образования Казахской республики, как у всех других народов, после протекционистской политики, в одночасье, даже не за девять месяцев, там стало большинство казахов, меньшинство русских.
Долгин: Извините, там все было немного сложнее. Там шло три процесса, притом отнюдь не единомоментных. Один – эмиграция, другой – то, что вы сказали о протекционистской модели, третий – перемежевание территории так, чтобы в конкретных областях у казахов оказалось в основном этническое большинство. И это длилось годы.
Кузнецов: Но я здесь привел пример не к этому. Произошел другой процесс. Дети от смешанных браков, русско-казахских, а их там было очень много, которые записывались как русские в советское время, переписались как казахи.
Реплика из зала: Там даже имена меняли!
Кузнецов: Этот процесс сразу породил перескок, русские вдруг оказались в меньшинстве. Уже потом это стало «капсулироваться» в области, но по общим соотношениям, по долям оно произошло. Я от обратного примера показываю, как мог образоваться такой многочисленный русский этнос, в частности благодаря тому, что представители других народов переходили в статус русских. Есть другие, но пока еще очень слабые подтверждения правильности такого видения. Я не специалист в этногенетических исследованиях, есть специалисты, и я им верю, что есть какая-то характеристика генома, по которой можно определить кровную, биологическую преемственность от предков к потомкам. И по этому генетическому анализу оказалось, что ближайшие биологические родственники именно русских (это то, что до революции называли великороссами) – это мордва и коми, и это наряду, но не в большей степени – славяне. Может оказаться, что наши братья-славяне – очень проблематичные наши биологические родственники. И здесь тоже, скорее всего, имел место перенос славянской культуры на иной генетический субстрат.
Просто мы как люди, привыкшие жить и мыслить конкретно, очень часто доводим преемственность до образов биологической преемственности. Это не совсем так. Часто преемственность ментальных моделей – это переход на другие физические носители, а не преумножение этого физического носителя и его распространение по другой территории и вытеснение с этой территории носителей других культур. За счет этого в большей или меньшей степени могли сохраниться другие этнокультурные включения в этом русском море. Не за счет того, что они не уничтожались, а просто часть этих людей переходила на русскую культуру, и они становились русскими.
Это все – многовековые процессы, поэтому одномоментно их очень трудно представить. Кстати, обратные процессы тоже происходили. Например, в Якутии есть народность. В отличие от нынешнего гражданского самоназвания жителей Якутии, у них этническое самоназвание – якутяне. Антропологически это пришедшие туда русские, полностью перешедшие на якутский хозяйственный тип, на якутскую культурную модель и на якутский язык. Они называются якутянами и говорят: «Мы – якутяне, а это там русские совсем не то». Т.е. это происходит взаимно.
Русская культура, изначально открытая для инокультурных влияний, более мощная для абсорбции физических лиц из других культур. Сейчас стало общим местом (когда я об этом задумался, оно еще не было общим местом), что если говорить о русском языке и по-русски произносимых этнонимах, вы вряд ли найдете еще один этноним, который был бы одновременно и существительным, и прилагательным. Есть татары и есть татарское, есть русский и есть русское. Поэтому очень легко было сначала называть себя русским татарином, русским евреем и т.д., а потом, в следующем поколении, – просто русским. Вторая часть просто отсекалась и все. Я не говорю, что это сложившееся уже мнение, я просто предлагаю задуматься. Мне бы хотелось, чтобы мы обсудили слабости, недостатки, достоинства такого подхода.
Долгин: Американцы, American.
Кузнецов: Вообще-то, американцы и американское. Хотя в этом отношении американская и российская культурные модели очень похожи. Сейчас они, правда, не называют это «плавильным котлом», но когда-то они предполагали, что это многокультурный сплав. Во всяком случае, в русском языке сложилось это определение. Но все мы прекрасно понимаем, что это определение не этнической группы, а, скорее, определенной государственной принадлежности, да и сами американцы так считают.
Я сейчас совершу обратный логический переход, скажу, что русский – это, скорее, тоже не этническое самоопределение, а определение определенной принадлежности, если не гражданской, не к государству, то к определенным культурным и конфессиональным стандартам. А этнически это может быть любой человек любого биологического и этнического бэкграунда.
Осталось мало времени, не буду много говорить. Завершу другими базовыми особенностями русских, которые понимаются иногда как недостаток русских и часто эксплуатируются в политических дискурсах. Первое. Я буду русских называть этнической группой, хотя вы понимаете, что я под этим имею в виду. Просто сейчас это еще не общее место, хотя потихоньку все более входит в научный дискурс, что русские все-таки – нетрадиционная этническая группа. Как говорят, «традиционная», «эталонная», а эта нет – «маргинальная», не такая, как все нормальные этнические групп.
Мы замеряли соотносительную этническую консолидированность, степень этнической консолидации разных народов России, в том числе и русских. Если за единицу принять максимальную консолидацию, практически кристалл, такого никогда не бывает, то русские в этом отношении колеблются порядка 0,5-0,6. А если мы берем татар (это наиболее урбанизированный из нерусских народов России), то у них уровень этнической консолидации начинается от 0,7-0,8. Бывают разные колебания и в сторону увеличения и уменьшения консолидации, но у русских она всегда ниже относительно других народов России. А у якутов этот уровень примерно составлял 0,8-0,9 в разное время. А если мы возьмем народы Северного Кавказа, такие, как осетины и кабардинцы, то он начинается от 0,9. Хотя и там имеются разные колебания, выше, ниже.
Это означает следующее. Если вы представите себе воду, в жидком состоянии это слабые структурные связи между молекулами, поэтому это жидкость. А когда она замораживается, становится глыбой, в ней эти связи более жесткие. Это образ консолидации – вода и кристалл. Из обыденных жалоб на русский характер самих русских самая популярная: «Чем плохи русские, в чем их беда? В том, что они не солидарны! Вот посмотрите: те и те – как они друг за друга держатся! А мы – каждому русскому на другого русского наплевать». Это бытовые выражения, но очень характерная особенность – слабые консолидационные связи.
Но я считаю, что это не недостаток, а достоинство, фактор выживаемости русских, фактор сохранения такой огромной территории. Снова перейду к образу. Отделилось то, что, условно, было колонизовано, а то, что является зоной естественного расселения русских, – собственно, и есть Россия. Хотя, конечно, там границы разные, они проводились административно. И попробуйте расколоть воду. Представили? Это невозможно. А попробуйте расколоть глыбу льда. Мгновенно, на мелкие кусочки, ничего не останется. Я хочу сказать это к тому, что националистические модели, которые сейчас гуляют по России, – это калька с фашистских моделей, выработанных в Европе для небольших консолидированных народов. И когда русским предлагают выстроиться по такой модели (я оставлю в стороне моральные соображения), то, как это ни хорошо и ни красиво, но это будут катастрофические последствия для России, для русской культуры. Если русские кристаллизуются, превратятся в кристалл, Россия, по моему мнению, сразу расколется на ряд территорий. Это может произойти еще и потому, что русские – очень автономный народ, в отличие от мифа, который существует, что это коллективисты. Более автономный народ на территории географической Европы трудно себе представить.
И еще одна вещь. Из всего этого вырастает много особенностей русских, но нет понимания внутренней логики таких, например, моделей поведения, которые интерпретируются как лень, несобранность. Русских часто обвиняют в империализме, в имперских наклонностях. Снова переходим к образам. За счет чего может иметь форму вода? За счет сосуда. И такой сосуд – границы России. И русские держатся за эти границы, если говорить психологически, а не политически, потому, что это существенный системообразующий элемент идентичности русских, это то, что придает русской идентичности определенность. Все остальное, даже язык, очень вариативно по регионам. Потеря какого-то Шикотана, маленького острова, воспринимается не политически, а психологически как травма, травма идентичности. И уж потом на этой особенности русской идентичности надстраивается политический про- или антиимперский дискурс – в зависимости от того, что в данный момент выгодно конкретному политику или партии. Но надо, по-моему, быть совсем наивным человеком, чтобы полагать, что русские настолько сплошь политизированы, что именно имперские, в политическом смысле, установки являются составной и чуть ли не центральной частью их личности. Привязка к территории (и к государству на этой территории) является, пожалуй, единственной формообразующей единицей их идентичности. Другое дело, что уже на этой особенности идентичности выстраивается или pro, или contra политический дискурс об империализме русских. Заканчивается время. Если будут какие-то вопросы, то я попытаюсь продолжить изложение в форме ответов на вопросы.
http://polit.ru/lectures/2007/01/29/kuznezov.html