11.08.2006, №148 (1675)Международные инвесторы все чаще сталкиваются с настороженным отношением к себе — процесс одобрения сделок затягивается, политики становятся менее дружелюбными, а влиятельные комментаторы рассуждают об иностранной угрозе национальной экономике.
Можно понять, если подобное происходит в странах, долгое время остававшихся закрытыми и куда вдруг хлынул иностранный капитал. Самый яркий пример — Китай, где накопленные прямые иностранные инвестиции достигли 28% ВВП. Уровень прямых иностранных вложений в Японию и Корею ниже, однако в руках иностранцев четверть токийского и около половины сеульского фондового рынка.
Экономический национализм поднимает голову в Азии и возрождается на Западе, где в первую очередь опасаются азиатских компаний. Конгресс США наложил в 2005 г. вето на покупку китайской нефтегазовой компанией CNOOC американской Unocal, а безуспешные попытки европейцев помешать Mittal Steel купить Arcelor обсуждались по всему миру.
Этот всплеск протекционизма породил один парадокс и несколько мифов. Парадокс заключается в том, что иностранных инвесторов, способных создать новые производственные мощности, повсюду встречают с распростертыми объятиями. Но после сделки, совершенной к полному удовольствию сторон, покупатель обнаруживает себя на минном поле национализма.
Затем инвестор сталкивается с мифами. Например, с верой в то, что возведение промышленных предприятий с нуля лучше для принимающей страны, чем поглощения. Но такое различение не имеет смысла. Ведь прямые инвестиции — это механизм передачи знаний, идей и технологий через границы. А эта задача иногда эффективнее решается вложениями в существующие предприятия: французская Renault вернула к жизни Nissan, иностранцы с успехом реорганизовали проблемные японские и корейские банки.
Другой миф состоит в том, что поглощенные компании становятся бесправными филиалами далеких западных штаб-квартир, что угрожает экономическому суверенитету. Эти опасения выглядят странно на фоне растущего стремления международных компаний локализовывать принятие решений. Дело не в национальности владельца, а в том, насколько эффективно местный регулятор защищает национальные интересы, следя за соблюдением антимонопольного законодательства. Конечно, не все поглощения выгодны для страны. Но это относится и к покупкам, и к проектам, создаваемым с нуля. Каждую сделку нужно оценивать отдельно.
Самый опасный миф гласит, что некоторые области экономики должны быть закрыты в силу их “стратегической” важности. Конечно, это можно отнести к ВПК. Но чаще всего “стратегической” риторикой спекулируют ради защиты слабого или убыточного бизнеса: авиакомпаний США, автомобилестроения и производства компьютеров в Европе, а также металлургических и судостроительных компаний по всему миру.
Растяжимость понятия “стратегическая отрасль” провоцирует злоупотребления. Во Франции “стратегическим” оказался концерн Danone, а китайским властям под “стратегическими” выгодно понимать тысячи убыточных госкомпаний.
Обычно главными выгодоприобретателями такой политики оказывается не национальная экономика, а менеджеры “стратегических” предприятий и их чиновные покровители, которые изображают себя ревнителями национальных интересов — как правило, без всяких на то оснований.