Энергетика: каждому своя безопасность
Лекция Леонида ГригорьеваМы публикуем полную стенограмму лекции президента Института Энергетики и Финансов, декана факультета менеджмента Международного университета в Москве, президента Ассоциации независимых центров экономического анализа Леонида Григорьева, прочитанной 27 июля 2006 года в клубе – литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру».
Леонид Маркович Григорьев - один из ведущих российских экономистов, в 1991-1992 годах - заместитель Министра экономики и финансов РФ, председатель Комитета по иностранным инвестициям, основатель Экономико-математической школы (ЭМШ) при экономическом факультете МГУ.
"Энергетической независимости в мире быть уже не может. Мы полностью друг к другу привязаны. Мы никуда не денемся. Можно снизить долю России в поставке в любую страну – нельзя снизить долю России в поставке глобально, потому что рынки взаимосвязаны: здесь убудет – там прибавится. Я ввел два новых понятия, которые связаны со взаимоотношениями России с нашими основными получателями энергии, прежде всего в Европе и США, которые намерены в будущем получать от нас много сжиженного газа, – они сейчас очень внимательно смотрят, что происходит в России…"
Лекция
Я долго думал, что же такое было на Руси из известного нам и задокументированного, чтобы это было про энергетику и было бы интересно с этого начать. Я проверил на одном историке, он не вспомнил. Дело в том, что тот, кто изучал историю наших смут, помнит осаду Троице-Сергиевой Лавры в 1610-1611 годы. Осаждали поляки с казаками, а внутри Лавры был большой запас муки и солонины, то есть они были сыты, но там было очень холодно. И один из самых героических эпизодов осады – это сражение у каких-то ворот. Картина такая в Загорске, в Лавре висит: «Сражение за воз с дровами». Это очень существенный момент. Вообще говоря, до XX века, наверное, человечество не знало чисто энергетических кризисов. Экологические кризисы, когда все вырубили и все померли, – наверное, были. Но так, чтобы люди осознавали, что у них не хватает энергоносителей, я дальше осады ничего не нашел.
Понятно, что мы сейчас настолько привыкли к электричеству и прочим штучкам, что нам кажется, что мир был так всегда устроен. Была проблема энергии, проблема продовольствия. Фактически до промышленного переворота, когда началось вовлечение большого количества угля сначала в промышленность, потом в транспорт, прежде всего железнодорожный и морской, вообще говоря, проблемы энергетики не было. Топили кто кизяком, кто дровами и так и жили. Нефтью пользовались для уничтожения друг друга с незапамятных времен, но ведь практически до XX века ее не использовали для промышленных и транспортных нужд. Поэтому проблема энергетики – это проблема XX-XXI веков в том виде, в каком мы сейчас ее понимаем. Давайте посмотрим, какие этапы это прошло и как это в пять минут доехало до нас.
Первый энергетический перелом, который мы наблюдаем, – это перелом начала XX века от угля к нефти. И ключевым этапом был переход британского флота на мазут, который в условиях мировой войны дал англичанам преимущество – в ходе английских кораблей, но привязал их к нефти, к Ираку. История Ирака в нефтяном плане идет почти сто лет. В этой ситуации у них возникла проблема снабжения, и тогда Черчилль произнес знаменитую фразу, с которой мы теперь живем, которая переносится из учебника в учебник, – «единственное спасение от энергетических проблем, в данном случае снабжения, это диверсификация, диверсификация, диверсификация». Черчилль как зачинатель проблем энергетической безопасности.
Только с 20-30-х годов, с развития автомобилей и авиации, началось реальное массовое потребление бензина. Я проводил когда-то тесты. На них провалились все. Я напомню, что мы сейчас производим по два миллиона автомобилей, а американцы произвели фордовских и прочих автомобилей в 1917 году 950000, в 1918 году 1050000 и в 1929 году уже больше 5000000. В Великой Депрессии, во времена Делленджера по Штатам бегало 20-25 млн автомобилей. Во всяком случае, с этого момента человечество стало зависимо от нефти и бензина. И мы уже как с Черчиллем в Первой мировой, так и с немцами во Второй мировой видим проблему снабжения нефтью. Немцы, как вы помните, контролировали румынские промыслы и рвались на фронте на Северный Кавказ к грозненским. Как раз грозненские промыслы при подходе немцев (они там были очень недолго) были взорваны Байбаковым, будущим знаменитым главой Госплана. Энергетический кризис – это в основном проблема времен войны. И в течение полувека после Второй мировой войны, 60 лет уже, постепенно человечество втягивалось в потребление всех видов энергии. Если мы будем смотреть по секторам, то там видна разница. Если мы берем развитые страны, золотой миллиард, то постепенно образуется огромная потребность в отоплении либо больших домов, которые и не протопишь зимой печкой, как это делали в средние века. Это большие уже объемы, появляется ТЭЦ, появляются большие объемы потребления энергии. Или даже если дома американские, или не американские, там огромные объемы потребления зимой и летом. Американцы на охлаждение тратят больше, чем на нагрев. И вот постепенно к концу XX века образовался образ жизни развитых стран, в которых, конечно, огромное потребление в домах, огромное потребление в электростанциях в public utilities и огромное потребление нефти (2/3) – в автомобильном транспорте.
Уровень энергопотребления – в целом это признак развитого мира. Это образ жизни, это не какая-то случайность, это продукты развития человечества. Вот здесь пока этих источников было много, и все время находились какие-то новые, было ощущение безопасности. Ощущения того, что ее не будет, не было. Разговоры о том, что нефть скоро кончится, идут, правда, с самого начала ее существования. Всегда нефти в земле считалось на 20-30 лет. Это «20-30 лет» продолжаются с 1900 года. Но все время находились новые страны. То откроют в Венесуэле, то откроют в Нигерии, то арабский мир. Во всяком случае, критический серьезный момент в этой области, первый большой энергетический кризис мы фиксируем в 1973 году – «арабское эмбарго». И оказывается, что достаточно устроить эмбарго. Цены взлетели вверх. Тогда были долгосрочные контракты, и вместо 4 долларов стало 14. Этот скачок, наверное, был самый большой, самый страшный, с точки зрения экономических последствий. Он вызвал большой экономический кризис.
Следующий скачок был до уровня 50 долларов, это 1982 год. В какой-то момент взлетел даже на 100, но буквально на один день, при вторжении Саддама в Кувейт, были какие-то пики. Вообще, 1982 год – это 5 долларов. В пересчете по инфляции на нынешние времена это примерно 80. Цены номинальные на мировом рынки все ещё не дошли до того потолка, в котором они были 24 года назад. Поэтому, учитывая, что за время высоких цен снизилась энергоёмкость национальных продуктов развитых стран, то мы сейчас не наблюдаем никакого кризиса, люди к экономике привыкли, а главное, что страны, которые получили большие доходы, в том числе и Россия, предъявили огромный спрос на промышленные товары в мире. Американцы сейчас везут в Мексику и Канаду, Германия к нам и по всему миру, китайцы по всему миру. И экономический рост 2004-2005 годов не остановлен высокими энергетическими ценами, происходит такой эффект, строго говоря, девальвации. Просто приходится больше вывозить товаров, чтобы получить большее количество нефти и газа. В этой ситуации можно было бы спокойно жить, если бы не нервничать. Нету нехватки нефти, нету нехватки газа. По количеству можно было бы не нервничать. Но взлетели цены. Почему они взлетели? Надо закончить с этой темой, потому что иначе мы не разберемся, почему публика нервничает и кто какую безопасность себе хочет.
Реакция на высокие цены конца 70-х – начала 80-х была вызвана созданием международного энергетического агентства, постепенными долгосрочными контрактами в области нефти, созданием спотового рынка и созданием резервов. Я помню статьи начала 80-х годов, когда писали, что было 50, а может быть, будет 15, я в это не верил тогда. Тем не менее, к 1986 году, это примерно начало президентства Горбачева, вдруг рынок обламывается. Есть две теории: одна теория, что это созрели все рыночные составляющие, т.н. fundamentals, и рынок обрушился сам собой, а также есть теория заговора. Точнее, даже двух заговоров: саудовцев против венесуэльцев – считалось, что это борьба за главенство в Организации стран-экспортеров нефти, и есть даже теория заговора, что это было направлено против России – обрушить российские доходы и выдавить нас из Афганистана. Если даже это так, это один из многих заговоров, о которых очень мало известно, но который, возможно, был успешно реализован. Напомню, Горбачев остался с 15 долларами за баррель, с нарушенным балансом (помните по водке), с разрушенным бюджетом, и дальше уже это покатилось, он так и не выкарабкался из этих проблем. После чего цены на нефть продержались практически в пределах от 15 до 25, но в среднем примерно 19-20 долларов с 1986 по 2000-2001 годы. В этот период, с одной стороны, закрепились те достижения эффективности экономии энергии, которые были сделаны за первое десятилетие после взлета 1974 и 1982 годов, и сделан был набор технологических сдвигов, достижений, которые были реализованы и тиражировались в течении еще 15 лет.
Практически, с точки зрения энергосбережения, экономика, к которой мы приехали в XXI век, образовалась за эту четверть века после эмбарго. Насколько я понимаю, не видно конкретного механизма, который бы мог радикально изменить сегодняшнюю ситуацию. Конечно, можно изменить образ жизни: меньше ездить на автомобилях, меньше летать на самолетах, перестать что-нибудь употреблять энергоемкое, меньше перерабатывать газа в удобрения и жить с чистыми технологиями, можно отменить аграрные субсидии в развитых странах, дать развивающимся странам на больших пространствах производить сельскохозяйственные товары и снизить тем самым потребление удобрений. Т.е. существует достаточно много способов, при которых можно было бы при изменении образа жизни и распределении богатства между странами немного упорядочить употребление энергии. Но человеческая природа такова, что заставить очень тяжело.
И вот мы приезжаем в 2001 год, в этом году летом из Королевского Института вышла английская книга «Новая экономика нефти», где в предисловии было написано, что вот теперь нефти навалом, она дешевая, нет никаких проблем, и пора повернуть эмбарго – надо наконец использовать нефть как способ наведения порядка среди стран-экспортеров и покупать в зависимости от того, какую они проводят внутреннюю и внешнюю политику. Как только успели это напечатать (книга вышла, видимо, в июле 2001 года), как в сентябре был удар «Аль Каиды»по башням, и все покрутилось в обратную сторону. Видимо, история так устроена: либо все хорошо, либо все плохо. Вот с энергетикой получилось так, что одновременно в начале 2000-х годов совпали три совершенно разные процесса, которые, теоретически, могли и не совпасть. Один процесс – это то, что начался экономический рост в развитых странах, в США, как-то начался рост в Японии, которого не было перед этим десятилетия, немного увеличился экономический рост в Европе. Во-вторых, начался очень серьезный рост в Китае, Индии, и на Китай и Индию приходится примерно 40% прироста мирового потребления нефти, плюс еще и уголь.
Действительно, идет передвижение мировой перерабатывающей промышленности в Китай и Индию – там дешевая рабочая сила, и там начинается огромный спрос на энергию. Кроме того, там, как только люди приобретают какое-то материальное богатство, они приобретают дома, набивают их техникой, до джакузи они, по-моему, не дожили – это наша привилегия, но они начинают ездить на машинах – начинается потребление бензина и отопление домов. Таким образом, как только уровень достатка в этих странах поднимается до определенного уровня, они перенимают все пороки цивилизации Европы и Северной Америки и начинают потреблять огромное количество энергии и бензина. Этот процесс стал видимым в этот период. Плюс к этому стало ясно, что как только вы переходите к росту, оказывается, что вам нужен дополнительный объем энергии даже в рамках развитых стран. Пока темпы роста были сравнительно низкие, прирост энергопотребления был небольшой, тут он начинает вымахивать и примерно выходит на уровень примерно 1,5-2% в год.
В 90-х годах низкие цены на нефть отчасти еще были связаны с распадом Советского Союза, потому что хотя производство снижалось, но объем экспорта почти не падал, но главное, Советский Союз, распавшись, выбросил на рынок огромное количество энергоемких товаров, прежде всего алюминия. Я тут объяснял иностранцам, что они в качестве дивидендов от распада Союза получили 4 миллиона тонн алюминия, который мы из бокситов перегоняем в алюминий, а это практически в основном потребление энергии либо атомных, либо гидро-, либо газо-мазутных станций, тем самым мы избавили мир от необходимости производить этот алюминий на своей энергии, а просто подарили миру это электричество. Мир проглотил эту конфету в 90-е годы, и оказалось, что уровень инвестиций в эти годы был совершенно недостаточен для того, чтобы создать запас мощностей на 2000-е годы. Нехватки мощностей в мире, по нефти в первую очередь, нет, но и запаса нет.
Давайте на будущее определимся (это понадобится для некоторых рассуждений о безопасности), что такое запас мощностей. В обрабатывающей промышленности США, насколько я помню, загрузка мощностей исторически колебалась между 65-92%, средняя – примерно 84%, т.е. 15% запаса – это то, что обеспечивает нормальную эффективную загрузку и отсутствие нехватки, что не давит на цены. В мировой энергетике сейчас считается, что по нефти запас в лучшем случае 2-3%, мир съедает 85-87 миллионов баррелей в день, и при этом значительная часть месторождений выбывает, т.е. существует определенная норма выбытия месторождений. Думаю, что в год нужно, по крайней мере, пару миллионов баррелей новой нефти, только чтобы компенсировать выбытие старой. Плюс пару миллионов баррелей на рост. Вообще, чтобы поддерживать баланс в мире, нужно 3-4 миллиона баррелей в год добавлять, сменяя месторождения и «подкачивая» нефть. Практически статистика показывает отсутствие большого количества запасных мощностей, которые можно бы было задействовать. Почему? Потому что нефть вы же не употребляете в живом виде, нефть вы должны еще переработать, чтобы ездить на ней, загнать ее в бензин.
Оказалось еще, что на ключевых рынках, особенно на американском, практически нулевой запас мощностей по переработке. Американцы не вводили ни одного нового НПЗ с 1974-го года, в этой области очень низкая норма прибыли, очень трудно в Штатах получить разрешение на строительство нового завода, и как только у них ураган или что-либо еще нарушает поставки, выясняется, что у них физически даже в какой-то момент начинается нехватка бензина – нужно запускать что-то из стратегических резервов, но там в основном сырая нефть. То есть у них есть какой-то запас, но они не могут тоже все время заниматься регулированием рынка. Таким образом, естественные рыночные силы в период низких цен на нефть не дали запасы, не дали достаточных инвестиций, не дали достаточных вложений ни в добычу, ни в переработку. И вот, в условиях, когда были низкие инвестиции, малый запас мощностей, вдруг пошел рост: в США пошел спрос на бензин, в Латинской Америке и других странах, Индия и Китай вытягивают на себя все больше и больше, и в этот момент начинаются политические неприятности.
Первым убытком на рынке нефти был Ирак, в котором при Саддаме, которого вот-вот не то расстреляют, не то повесят (он хочет, чтобы расстреляли), до войны добывалось 4 миллиона баррелей в день. А по программе «нефть за продовольствие» Саддаму было разрешено примерно 1,5 миллиона. Причем нефть шла в американский стратегический заказ, потому что нефть очень хорошая. Торговали наши, хорошо наживались на этом деле. На самом деле он добывал до 2 миллионов, и тысяч 300-400 он бензовозами возил через Иорданию и Сирию – нелегально зарабатывал еще какие-то деньги. Прошло три с половиной года после славной победы американского оружия в Багдаде, они не могут восстановить эту добычу в 1,5-2 миллиона баррелей, и совершенно непонятно, когда они смогут это сделать. Кроме того, следует учитывать, что нефть теперь под контролем: на севере у курдов, на юге – у шиитов, а у них нет никакого стимула увеличивать добычу, они имеют достаточно много денег на их текущие нужды, а стоимость перестройки страны все равно запредельная, нужно намного больше. Пока технически Ирак увел с рынка с полмиллиона баррелей в день.
Вообще в 2001-2004 годах балансировку мирового рынка спасла Россия плюс немного СНГ, именно в это время мы двинули назад на рынок примерно 3 миллиона баррелей в день, что примерно равно тому снижению, которое было в 90-х годах. Нам никто не сказал «спасибо», потому что это считалось нормальным, делали это наши компании, на наших старых месторождениях, которые были разведаны в советское время и к которым применили просто более модерновые западные технологии. Что сделали наши нефтяные компании – они наняли те же инженерные компании, которые нанимают все западные нефтяные компании, и применили более модерновые технологии. В том числе многие варварские – это отдельная история. Варварские – когда неким способом увеличивается добыча сейчас в ущерб жизни месторождения потом, и тем самым сокращается срок жизни месторождения, уменьшается общий объем нефти, который из него можно добыть. В итоге вышли примерно на предкризисный уровень начала 90-х, все очень радовались и знали, что мы будем продолжать это дело. Экспорт российской нефти последних двух-трех лет примерно в 2 раза выше, чем экспорт нефти из России 1990-го года. Т.е., строго говоря, мы действительно сбалансировали рынок в условиях иракской войны 2003 года, в условиях афганской войны. И хотя был рост 25-30, но все-таки все время поступали дополнительно значительные объемы нефти, и в этом балансе было ощущение покоя. Теперь посмотрите, что произошло в прошлом году. Мировой рынок оперирует без резервов. Здесь необходимо вернуться и сформулировать, что мы будем считать резервом. Я думаю, для того чтобы сбить цены на нефть до уровня 30-40 долларов за баррель, т.е. до экономического уровня, где сидит достаточная цена для инвестирования в промышленность, и снять эту «военно-политическую премию» на цену, нужно иметь запас мощностей в добывающей промышленности, равный примерно выбытию какой-либо добывающей страны. Иранские 4 миллиона или 3-4 миллиона Венесуэлы – это, конечно, перебор, это мы не скоро доживем. Пока нет возможности вывести даже иракские 1,5-2 миллиона (с перспективой 4 миллиона), потому что нечем заменить. Плюс надо постоянно подкачивать на выбытие. Мы, видимо, будем иметь впереди какое-то количество времени, несколько лет, пока не начнет образовываться запас мощностей, который начнет давить на рынок.
Дальше – политические неприятности. Думаю, не надо о них рассказывать, напомню только, что периодически прихлопывается кусок добычи в Нигерии, периодически Чавес говорит что-нибудь типа: «Возьму и перестану экспортировать», притом что вся венесуэльская нефть идет в США, и для них это огромной важности фактор. На Ближнем Востоке понятно, что происходит, и любые неприятности в районе Ирана могли бы остановить добычу. Даже если представить санкции и запретом экспорта иранской нефти, там, по-моему, видимые 2,1 миллиона баррелей в день раскладываются примерно так: тысяч 700 – Китай, тысяч 800 – Европа и тысяч 600 – это Япония, Австралия, Новая Зеландия. Американцы не покупают, но, поскольку мир един, то в случае запрета на экспорт иранской нефти, если ее действительно удастся остановить, идет полная разбалансировка. Правда, тут спросили одного высокопоставленного японца: «Что вы будете делать, если запретят покупать иранскую нефть?». На что он ответил: «Никаких проблем, мы будем покупать ее у Белоруссии». Понятно, что Батько купит спокойно иранскую нефть, переоформит, правда тут опять за Батько будут бегать американцы с рогаткой, но технологически, если наши трейдеры и немного французы годами продавали саддамовскую нефть американцам, то понятно, что пока она физически выходит, проблемы нет. Переоформят. А блокировать иранскую нефть в Персидском заливе, да так, чтобы при этом пропускать нефть из Саудовской Аравии, Кувейта, Катара, Ирака и остальных, – это сумасшедшая военная операция. Туда придется загнать весь американский флот и брать пробы нефти, как ДНК, чтобы выяснять, это из какого месторождения. Если иранская – что с ней делать? Если выливать – то плохо, а если перепродавать, как захваченный трофей, то она опять, зараза, поступает на мировой рынок. Если же отнимать, продавать и класть деньги в карман – много юридических проблем. Хотя идея хорошая. Она начинает мне нравиться! Пора нам обсудить этот вопрос в отделе Объединенных Наций. Но, учитывая твердый характер иранских шиитов, я полагаю, что они там запалят все и сразу, и лучше с этим делом не вязаться. Поэтому мы некоторое время, пока не разберемся, пока не окончится кризис на Ближнем Востоке, хотя выражение «кончится кризис на Ближнем Востоке» звучит немного странно, как «когда кончится смена дня и ночи», мы живем при этих больших ценах.
Теперь давайте посмотрим, кто при этом как страдает и как это высыпалось на G8 в Москву у Панфиловой и в Петербург у Путина. Какие решения есть у мира, когда у него нефть становится 70 долларов за баррель, когда газ подскакивает в 2-3 раза, в Европе газ для потребителей уже долларов по 500-600 за тысячу кубометров? В Штатах начался рост и дошел до тысячи, притом что это изолированный рынок, замечательно работает, все там красиво, контракты – можно прямо учиться, но дорого. К вопросу о безопасности. Я не буду перечислять, потому что существует масса концепций энергетической безопасности. Давайте посмотрим что-нибудь ключевое для каждой группы стран. Начнем с бедняков. Понятно, что есть в мире 1,6 млрд людей, у которых нет электричества. Если их включать в вопрос энергетического обеспечения, то надо построить им станции. Дорого, конечно, но вот такая проблема. ООНовцы и Мировой Банк посчитали, что естественным порядком году к 2020-му будет 1.4 млрд. То есть естественным порядком они не исчезнут. С другой стороны притащить электричество в дом бедняка где-нибудь в Африке или Латинской Америке и Азии, не дав ему больше ничего, – абсолютно бессмысленно. Он за это не заплатит, это чистые капиталовложения, чистые издержки. Если он при этом не имеет ни работы, ни образования, то это бессмысленно с точки зрения развития. А главное, это чистый расход – непонятно, кто это может делать. Забегая вперед, 2,4 млрд людей нуждаются в топливе, 1,6 млрд – в электричестве. Если им принести это дело бесплатно, очень трудно – какой-то есть пункт в петербургской декларации (она же длинная оказалась – я продирался через 15 страниц, причем она на таком языке написана, как манускрипт какой-то найденный, такое впечатление, что строчка по латыни, строчка по-гречески, строчка по-еврейски, и надо расшифровывать), по которому в развивающихся странах в основном это должен делать частный капитал. Как только это частный капитал, понятно, что если вы не дадите им работу, бессмысленно давать им электричество. С этим проехали.
Дальше давайте пойдем сразу к Китаю. А то все начинаем с великих держав. Китай добывает больше миллиарда тонн угля и производит более 300 млн тонн стали из порядка 700 в мире – почти половину. В этой каше он загрязняет нам всю атмосферу. Есть предположение, что через 10-20 лет он обгонит США по размеру выбросов парниковых газов в атмосферу, если все будет продолжаться такими темпами. Но при этом он должен съедать огромное количество энергии. Своего газа у него мало – какие-то копеечные величины в 30-40 млрд, в основном это уголь и нефть – нефти он потребляет за 300 млн тонн. Ему это нужно все как-то привезти: все время идут разговоры, что они что-то нашли на своей территории, но газа явно мало, нефть если и есть, то, видимо, пока взять ее невозможно. У них сейчас будет своеобразный «продых» в экономическом росте за счет того, что они построили несколько крупных плотин на реках, но это единственная плотина – вы второй такой не поставите, и все равно в обозримом будущем потребление энергии будет огромное, и возить к ним надо. Что пытается сделать Китай, как он решает проблему безопасности? Он решает ее старомодным образом: китайские компании по всему миру пытаются найти соглашения, войти в капитал, заключить эксклюзивные соглашения на поставку. Они влезли в Африку, они действительно ищут по всему миру. Им хочется замкнуть на себя. Отсюда, сами сообразим, им хотелось бы, чтобы мы свои трубы к ним замкнули, и нефтяные и газовые, хотя это не очень удобно для нас по понятным причинам, но для них это было бы естественное движение – обеспечить себя напрямую подачей. Причем они пока не очень нервничают по ценам, потому что у них заниженный курс юани, у них огромный положительный торговый баланс, государственная экономика, они перераспределяют эти цены, они не нервничают пока по цене. Хотя при прямых переговорах с нами известно, что они всегда хотели много ниже рынка. Во всяком случае, пытались так вопрос ставить.
Если мы поедем оттуда в США – тоже большая страна. Она съедает, как вы понимаете, огромное количество импортируемой энергии, но она очень хитро расположена. И в основном она постепенно уходит с Ближнего Востока. Сейчас у них основные нефтяные поставки, помимо соседей (Мексики и Канады), – это Венесуэла, Нигерия и на Ближнем Востоке это Саудовская Аравия. У них осталось очень мало нефти из Персидского залива, и новая программа Буша по сокращению поставок нефти из политически неустойчивых регионов, которая только что принята, – это, конечно, попытка окончательно уйти из арабского мира. Т.е. попытка в отдельной стране сделать очень надежных поставщиков. Правда, им не везет: и нигерийцы не очень стабильные, и Чавес там автоматы Калашникова закупает – не представляю, что он с ними собирается делать в таком количестве, но тем не менее факт.
Теперь европейцы. Что делали европейцы последнюю четверть века? Они сообразили, что в условиях потепления климата надо снижать выбросы, а лучший способ это сделать – это переход на газ. Т.е. как когда-то перешли с угля на нефть, они перешли на газ. В принципе, рост потребления энергии в Европе небольшой, но структура по газу быстро менялась, они влезли в газовую зависимость, и тут выяснилось, что они зависят от нас. Соответственно основные поставщики газа у них – внутренние: Англия, Голландия и Норвегия (хотя она не член общего рынка, но по этим же правилам работает), Алжир и мы. Остальное – это сжиженный газ. Оказалось, что для них нет общепринятого определения европейской безопасности. Я выступал в июле в Брюсселе, обсуждал, что это такое… В общем, до конца не понятно, что это такое, и единственное, что мне нравится, – это то что они очень сильно от нас зависят. При этом я попытался им мягко объяснить, что любая европейская страна легко может, в смысле умственно, снизить зависимость от русского газа и нефти, но для этого нужно вложить большие деньги: альтернативные трубы, порты для сжиженного газа. Возить можно будет откуда угодно. Но дорого будет стоить инфраструктура, дорого будет возить. Но зато независимость.
И тут очень важный момент. Очень часто и мы сами, и наша пресса, иногда это выражено в политических заявлениях, и у нас и в мире путают две вещи: энергетическую безопасность и энергетическую независимость. Вот независимости в мире быть уже не может. Мы полностью друг к другу привязаны. Мы никуда не денемся. Можно снизить долю России в поставке в любую страну – нельзя снизить долю России в поставке глобально, потому что рынки взаимосвязаны: здесь убудет – там прибавится.
Я ввел два новых понятия, которые связаны со взаимоотношениями России с нашими основными получателями энергии, прежде всего в Европе и США, которые намерены в будущем получать от нас много сжиженного газа, – они сейчас очень внимательно смотрят, что сейчас происходит в России. Их мало волнует нефть – они рассчитывают обойтись там, но вот с газом без нас никак. Видимо, будущее российского газа после Европы и Китая – это США, и это сжиженный газ. Что их волнует, так это проблема двойного контроля. Идеальный вариант для развитых стран – это дружественная территория, дружественная компания или своя компания. Какие могут быть проблемы, если на территории дружественной вам страны ваша компания добывает нефть и газ и к вам поставляет? Конечно, хорошо. Но реально же это невозможно. Поэтому все равно мы сидим в глубокой взаимозависимости, независимости быть уже не может ни у кого. Здесь стоит еще напомнить, что для европейцев это несколько болезненно еще по одной причине – ведь Европа всегда немного с опаской относилась к Московскому государству. Первое эмбарго против Руси в Европе было введено шведами и поляками при Иване III, т.е. в конце XV века. Была такая забавная переписка, я ее откопал в начале 80-х годов во время, когда Рейган пытался блокировать строительство газовых труб в Европу. Тексты, которые там были, были очень похожи на тексты из Бжезинского. Польский король пишет шведскому примерно так: «…вот эти московиты, они возят оружие через Ригу, и от это будет нам много неприятностей, хорошо бы это дело запретить». Естественно, запретили, как-то договорились со шведами, но ничего из этого, конечно, не вышло, потому что стали возить (а запрет был не столько на оружие, сколько на металл. Известно, что в Ригу приходило с товарами на Русь примерно 50-60 судов в год) свинцовые пули в бочках из под фиг. Теперь я точно знаю, что никогда нельзя было победить контрабанду и провоз стратегических материалов под видом сушеных фруктов. Это было всегда.
Правда, не надо обольщаться. Когда в начале 80-х мы строили трубы, я разговорился с французами, говорю им: «Помните, трубы строили, как хорошо, французы, итальянцы, вы тогда нас поддержали, помогли построить газопроводы, когда американцы запрещали». На что они говорят: «Мы делали это из других соображений, меньше всего думали о вас. Просто нас достали алжирцы и норвежцы с ценами. Дорого было! Поэтому мы вложились в проект т.н. «Сибирский газ», и помогли вам протащить трубы во Францию, с тем чтобы прижать алжирцев и норвежцев». Таким образом, наше появление в Европе – это в значительной степени результат внутриевропейской конкуренции. Строго говоря, до 80-х годов прошлого века Европа действительно не зависела от нас ни по какому стратегическому товару. Я думаю, что количество леса или, например, пеньки или мехов, которое мы перекачали из Руси в Европу за последнюю тысячу лет, конечно, гигантское, но, наверное, Европа без них как-то бы прожила. Хотя без веревок вряд ли – непонятно, как бы они поднимали паруса и вешали бунтовщиков. Если хорошо разобраться, там много нашей веревки, думаю, поработало. Но все-таки это не стратегическая зависимость. Конечно, тогда Европа действительно впервые оказалась зависима от нас в чем-то. И как только начинается нервотрепка, она нервничает.
Есть еще две группы стран, которых волнует энергетическая безопасность, но они экспортеры. Прежде всего это ОПЕК. ОПЕК объединяет довольно странную группу стран – от очень богатых арабских островов с большим количеством нефти, как, например, Бахрейн или Кувейт, до Нигерии, где 500 долларов дохода на душу населения, даже при нефти все равно нищета, или Индонезии, где доход чуть больше. Конечно, страны ОПЕК в смысле энергетической безопасности волнует только одно, и они бы обошлись без таких высоких цен, хотя к хорошему быстро привыкаешь и радуешься, для них главная проблема – это перепад. Сейчас они получают практически в два раза больше денег, чем несколько лет назад. Возьмем Иран, в 2003 году он за примерно такой же экспорт нефти имел порядка 25-26 млрд долларов выручки. А в 2005 при примерно таком же экспорте имел 50 млрд. Понятно, что издержки примерно те же, собственность государственная, значит, внезапно иранские шииты получают 25 млрд долларов, которые надо куда-то пристроить. Они начинают строить атомные станции, они хотят построить 20 атомных станций, сократить внутреннее потребление газа на отопление, начать производить пресную воду, и через четыре года будет город-сад, а заодно и атомная бомба, может быть, по дороге появится. Ведь это совершенно другая жизнь, когда у вас было 25 млрд долларов, а стало 50. То же самое у нас. Но бедные страны арабского мира или ОПЕК и богатые страны арабского мира, конечно, волнуют перепады. Когда цены грохнули в 1998 году, я напомню, что в августе 1998, когда у нас был крах, баррель стоил 8 долларов. За несколько лет, с конца 90-х до начала 2000-х, Саудовская Аравия влезла на несколько сотен млрд долларов в долг. Сейчас, конечно, уже проблем нет. Существование с такими перепадами, когда у тебя один экспортный товар, и на нем висит вся экономика, крайне неприятно. К тому же западные партнеры и переговорщики не хотят возвращаться к долгосрочным контрактам, которые закрепили бы высокую цену. Пусть не 70, но на уровне. Спотовый рынок, предположительно, рано или поздно должен обрушить эту цену.
У России совершенно схожая ситуация с одной существенной разницей – страна потенциально развита, но никак не может это у себя обнаружить. Денег много, но компании вывозят их и инвестируют на Западе. Правительство, наконец, создало фонд и счастливо инвестирует на Западе – теперь у нас есть крупный портфельный инвестор, новый в мире, – Минфин России, у которого денег некуда девать, он не знает, чего с ними делать, он их сейчас вывезет. Мы достигли наконец полного счастья жизни: у нас положительный бюджет и есть много денег, чтобы купить какие-то западные бумаги. Для развитых стран высокая цена проявляется прежде всего в очень дорогом отопительном топливе, например, в американских домах, и высокой цене на автомобили. В Штатах цена за галлон дошла до 3 долларов, это много дешевле, чем в Европе, где цена пара долларов за литр, если не дороже. Галлон – это 3,8, т.е. в Америке все равно дешевле доллара за литр, это цены примерно как у нас, но для них это колоссальная проблема, учитывая традицию дешевого бензина, большие расстояния и привычку много ездить. Тем самым мы имеем давление политических партий конкурентов, оппозиции, которое усиливается особенно в электоральном цикле. Представьте себе, у Буша ситуация с Ираком, а кроме того еще давят, что он не обеспечил дешевый бензин. Электоральные факторы добавляют напряжения внутри развитых стран и толкают их к поиску путей решения энергетических проблем. В конечном счете, эти пути – это надежность доставки, достаточность, т.е. наличие достаточной энергии, и более или менее умеренная цена. Отсюда вся нервотрепка перед G8.
http://www.polit.ru/lectures/2006/08/04/grigoriev.html
Лекция Леонида ГригорьеваМы публикуем полную стенограмму лекции президента Института Энергетики и Финансов, декана факультета менеджмента Международного университета в Москве, президента Ассоциации независимых центров экономического анализа Леонида Григорьева, прочитанной 27 июля 2006 года в клубе – литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру».
Леонид Маркович Григорьев - один из ведущих российских экономистов, в 1991-1992 годах - заместитель Министра экономики и финансов РФ, председатель Комитета по иностранным инвестициям, основатель Экономико-математической школы (ЭМШ) при экономическом факультете МГУ.
"Энергетической независимости в мире быть уже не может. Мы полностью друг к другу привязаны. Мы никуда не денемся. Можно снизить долю России в поставке в любую страну – нельзя снизить долю России в поставке глобально, потому что рынки взаимосвязаны: здесь убудет – там прибавится. Я ввел два новых понятия, которые связаны со взаимоотношениями России с нашими основными получателями энергии, прежде всего в Европе и США, которые намерены в будущем получать от нас много сжиженного газа, – они сейчас очень внимательно смотрят, что происходит в России…"
Лекция
Я долго думал, что же такое было на Руси из известного нам и задокументированного, чтобы это было про энергетику и было бы интересно с этого начать. Я проверил на одном историке, он не вспомнил. Дело в том, что тот, кто изучал историю наших смут, помнит осаду Троице-Сергиевой Лавры в 1610-1611 годы. Осаждали поляки с казаками, а внутри Лавры был большой запас муки и солонины, то есть они были сыты, но там было очень холодно. И один из самых героических эпизодов осады – это сражение у каких-то ворот. Картина такая в Загорске, в Лавре висит: «Сражение за воз с дровами». Это очень существенный момент. Вообще говоря, до XX века, наверное, человечество не знало чисто энергетических кризисов. Экологические кризисы, когда все вырубили и все померли, – наверное, были. Но так, чтобы люди осознавали, что у них не хватает энергоносителей, я дальше осады ничего не нашел.
Понятно, что мы сейчас настолько привыкли к электричеству и прочим штучкам, что нам кажется, что мир был так всегда устроен. Была проблема энергии, проблема продовольствия. Фактически до промышленного переворота, когда началось вовлечение большого количества угля сначала в промышленность, потом в транспорт, прежде всего железнодорожный и морской, вообще говоря, проблемы энергетики не было. Топили кто кизяком, кто дровами и так и жили. Нефтью пользовались для уничтожения друг друга с незапамятных времен, но ведь практически до XX века ее не использовали для промышленных и транспортных нужд. Поэтому проблема энергетики – это проблема XX-XXI веков в том виде, в каком мы сейчас ее понимаем. Давайте посмотрим, какие этапы это прошло и как это в пять минут доехало до нас.
Первый энергетический перелом, который мы наблюдаем, – это перелом начала XX века от угля к нефти. И ключевым этапом был переход британского флота на мазут, который в условиях мировой войны дал англичанам преимущество – в ходе английских кораблей, но привязал их к нефти, к Ираку. История Ирака в нефтяном плане идет почти сто лет. В этой ситуации у них возникла проблема снабжения, и тогда Черчилль произнес знаменитую фразу, с которой мы теперь живем, которая переносится из учебника в учебник, – «единственное спасение от энергетических проблем, в данном случае снабжения, это диверсификация, диверсификация, диверсификация». Черчилль как зачинатель проблем энергетической безопасности.
Только с 20-30-х годов, с развития автомобилей и авиации, началось реальное массовое потребление бензина. Я проводил когда-то тесты. На них провалились все. Я напомню, что мы сейчас производим по два миллиона автомобилей, а американцы произвели фордовских и прочих автомобилей в 1917 году 950000, в 1918 году 1050000 и в 1929 году уже больше 5000000. В Великой Депрессии, во времена Делленджера по Штатам бегало 20-25 млн автомобилей. Во всяком случае, с этого момента человечество стало зависимо от нефти и бензина. И мы уже как с Черчиллем в Первой мировой, так и с немцами во Второй мировой видим проблему снабжения нефтью. Немцы, как вы помните, контролировали румынские промыслы и рвались на фронте на Северный Кавказ к грозненским. Как раз грозненские промыслы при подходе немцев (они там были очень недолго) были взорваны Байбаковым, будущим знаменитым главой Госплана. Энергетический кризис – это в основном проблема времен войны. И в течение полувека после Второй мировой войны, 60 лет уже, постепенно человечество втягивалось в потребление всех видов энергии. Если мы будем смотреть по секторам, то там видна разница. Если мы берем развитые страны, золотой миллиард, то постепенно образуется огромная потребность в отоплении либо больших домов, которые и не протопишь зимой печкой, как это делали в средние века. Это большие уже объемы, появляется ТЭЦ, появляются большие объемы потребления энергии. Или даже если дома американские, или не американские, там огромные объемы потребления зимой и летом. Американцы на охлаждение тратят больше, чем на нагрев. И вот постепенно к концу XX века образовался образ жизни развитых стран, в которых, конечно, огромное потребление в домах, огромное потребление в электростанциях в public utilities и огромное потребление нефти (2/3) – в автомобильном транспорте.
Уровень энергопотребления – в целом это признак развитого мира. Это образ жизни, это не какая-то случайность, это продукты развития человечества. Вот здесь пока этих источников было много, и все время находились какие-то новые, было ощущение безопасности. Ощущения того, что ее не будет, не было. Разговоры о том, что нефть скоро кончится, идут, правда, с самого начала ее существования. Всегда нефти в земле считалось на 20-30 лет. Это «20-30 лет» продолжаются с 1900 года. Но все время находились новые страны. То откроют в Венесуэле, то откроют в Нигерии, то арабский мир. Во всяком случае, критический серьезный момент в этой области, первый большой энергетический кризис мы фиксируем в 1973 году – «арабское эмбарго». И оказывается, что достаточно устроить эмбарго. Цены взлетели вверх. Тогда были долгосрочные контракты, и вместо 4 долларов стало 14. Этот скачок, наверное, был самый большой, самый страшный, с точки зрения экономических последствий. Он вызвал большой экономический кризис.
Следующий скачок был до уровня 50 долларов, это 1982 год. В какой-то момент взлетел даже на 100, но буквально на один день, при вторжении Саддама в Кувейт, были какие-то пики. Вообще, 1982 год – это 5 долларов. В пересчете по инфляции на нынешние времена это примерно 80. Цены номинальные на мировом рынки все ещё не дошли до того потолка, в котором они были 24 года назад. Поэтому, учитывая, что за время высоких цен снизилась энергоёмкость национальных продуктов развитых стран, то мы сейчас не наблюдаем никакого кризиса, люди к экономике привыкли, а главное, что страны, которые получили большие доходы, в том числе и Россия, предъявили огромный спрос на промышленные товары в мире. Американцы сейчас везут в Мексику и Канаду, Германия к нам и по всему миру, китайцы по всему миру. И экономический рост 2004-2005 годов не остановлен высокими энергетическими ценами, происходит такой эффект, строго говоря, девальвации. Просто приходится больше вывозить товаров, чтобы получить большее количество нефти и газа. В этой ситуации можно было бы спокойно жить, если бы не нервничать. Нету нехватки нефти, нету нехватки газа. По количеству можно было бы не нервничать. Но взлетели цены. Почему они взлетели? Надо закончить с этой темой, потому что иначе мы не разберемся, почему публика нервничает и кто какую безопасность себе хочет.
Реакция на высокие цены конца 70-х – начала 80-х была вызвана созданием международного энергетического агентства, постепенными долгосрочными контрактами в области нефти, созданием спотового рынка и созданием резервов. Я помню статьи начала 80-х годов, когда писали, что было 50, а может быть, будет 15, я в это не верил тогда. Тем не менее, к 1986 году, это примерно начало президентства Горбачева, вдруг рынок обламывается. Есть две теории: одна теория, что это созрели все рыночные составляющие, т.н. fundamentals, и рынок обрушился сам собой, а также есть теория заговора. Точнее, даже двух заговоров: саудовцев против венесуэльцев – считалось, что это борьба за главенство в Организации стран-экспортеров нефти, и есть даже теория заговора, что это было направлено против России – обрушить российские доходы и выдавить нас из Афганистана. Если даже это так, это один из многих заговоров, о которых очень мало известно, но который, возможно, был успешно реализован. Напомню, Горбачев остался с 15 долларами за баррель, с нарушенным балансом (помните по водке), с разрушенным бюджетом, и дальше уже это покатилось, он так и не выкарабкался из этих проблем. После чего цены на нефть продержались практически в пределах от 15 до 25, но в среднем примерно 19-20 долларов с 1986 по 2000-2001 годы. В этот период, с одной стороны, закрепились те достижения эффективности экономии энергии, которые были сделаны за первое десятилетие после взлета 1974 и 1982 годов, и сделан был набор технологических сдвигов, достижений, которые были реализованы и тиражировались в течении еще 15 лет.
Практически, с точки зрения энергосбережения, экономика, к которой мы приехали в XXI век, образовалась за эту четверть века после эмбарго. Насколько я понимаю, не видно конкретного механизма, который бы мог радикально изменить сегодняшнюю ситуацию. Конечно, можно изменить образ жизни: меньше ездить на автомобилях, меньше летать на самолетах, перестать что-нибудь употреблять энергоемкое, меньше перерабатывать газа в удобрения и жить с чистыми технологиями, можно отменить аграрные субсидии в развитых странах, дать развивающимся странам на больших пространствах производить сельскохозяйственные товары и снизить тем самым потребление удобрений. Т.е. существует достаточно много способов, при которых можно было бы при изменении образа жизни и распределении богатства между странами немного упорядочить употребление энергии. Но человеческая природа такова, что заставить очень тяжело.
И вот мы приезжаем в 2001 год, в этом году летом из Королевского Института вышла английская книга «Новая экономика нефти», где в предисловии было написано, что вот теперь нефти навалом, она дешевая, нет никаких проблем, и пора повернуть эмбарго – надо наконец использовать нефть как способ наведения порядка среди стран-экспортеров и покупать в зависимости от того, какую они проводят внутреннюю и внешнюю политику. Как только успели это напечатать (книга вышла, видимо, в июле 2001 года), как в сентябре был удар «Аль Каиды»по башням, и все покрутилось в обратную сторону. Видимо, история так устроена: либо все хорошо, либо все плохо. Вот с энергетикой получилось так, что одновременно в начале 2000-х годов совпали три совершенно разные процесса, которые, теоретически, могли и не совпасть. Один процесс – это то, что начался экономический рост в развитых странах, в США, как-то начался рост в Японии, которого не было перед этим десятилетия, немного увеличился экономический рост в Европе. Во-вторых, начался очень серьезный рост в Китае, Индии, и на Китай и Индию приходится примерно 40% прироста мирового потребления нефти, плюс еще и уголь.
Действительно, идет передвижение мировой перерабатывающей промышленности в Китай и Индию – там дешевая рабочая сила, и там начинается огромный спрос на энергию. Кроме того, там, как только люди приобретают какое-то материальное богатство, они приобретают дома, набивают их техникой, до джакузи они, по-моему, не дожили – это наша привилегия, но они начинают ездить на машинах – начинается потребление бензина и отопление домов. Таким образом, как только уровень достатка в этих странах поднимается до определенного уровня, они перенимают все пороки цивилизации Европы и Северной Америки и начинают потреблять огромное количество энергии и бензина. Этот процесс стал видимым в этот период. Плюс к этому стало ясно, что как только вы переходите к росту, оказывается, что вам нужен дополнительный объем энергии даже в рамках развитых стран. Пока темпы роста были сравнительно низкие, прирост энергопотребления был небольшой, тут он начинает вымахивать и примерно выходит на уровень примерно 1,5-2% в год.
В 90-х годах низкие цены на нефть отчасти еще были связаны с распадом Советского Союза, потому что хотя производство снижалось, но объем экспорта почти не падал, но главное, Советский Союз, распавшись, выбросил на рынок огромное количество энергоемких товаров, прежде всего алюминия. Я тут объяснял иностранцам, что они в качестве дивидендов от распада Союза получили 4 миллиона тонн алюминия, который мы из бокситов перегоняем в алюминий, а это практически в основном потребление энергии либо атомных, либо гидро-, либо газо-мазутных станций, тем самым мы избавили мир от необходимости производить этот алюминий на своей энергии, а просто подарили миру это электричество. Мир проглотил эту конфету в 90-е годы, и оказалось, что уровень инвестиций в эти годы был совершенно недостаточен для того, чтобы создать запас мощностей на 2000-е годы. Нехватки мощностей в мире, по нефти в первую очередь, нет, но и запаса нет.
Давайте на будущее определимся (это понадобится для некоторых рассуждений о безопасности), что такое запас мощностей. В обрабатывающей промышленности США, насколько я помню, загрузка мощностей исторически колебалась между 65-92%, средняя – примерно 84%, т.е. 15% запаса – это то, что обеспечивает нормальную эффективную загрузку и отсутствие нехватки, что не давит на цены. В мировой энергетике сейчас считается, что по нефти запас в лучшем случае 2-3%, мир съедает 85-87 миллионов баррелей в день, и при этом значительная часть месторождений выбывает, т.е. существует определенная норма выбытия месторождений. Думаю, что в год нужно, по крайней мере, пару миллионов баррелей новой нефти, только чтобы компенсировать выбытие старой. Плюс пару миллионов баррелей на рост. Вообще, чтобы поддерживать баланс в мире, нужно 3-4 миллиона баррелей в год добавлять, сменяя месторождения и «подкачивая» нефть. Практически статистика показывает отсутствие большого количества запасных мощностей, которые можно бы было задействовать. Почему? Потому что нефть вы же не употребляете в живом виде, нефть вы должны еще переработать, чтобы ездить на ней, загнать ее в бензин.
Оказалось еще, что на ключевых рынках, особенно на американском, практически нулевой запас мощностей по переработке. Американцы не вводили ни одного нового НПЗ с 1974-го года, в этой области очень низкая норма прибыли, очень трудно в Штатах получить разрешение на строительство нового завода, и как только у них ураган или что-либо еще нарушает поставки, выясняется, что у них физически даже в какой-то момент начинается нехватка бензина – нужно запускать что-то из стратегических резервов, но там в основном сырая нефть. То есть у них есть какой-то запас, но они не могут тоже все время заниматься регулированием рынка. Таким образом, естественные рыночные силы в период низких цен на нефть не дали запасы, не дали достаточных инвестиций, не дали достаточных вложений ни в добычу, ни в переработку. И вот, в условиях, когда были низкие инвестиции, малый запас мощностей, вдруг пошел рост: в США пошел спрос на бензин, в Латинской Америке и других странах, Индия и Китай вытягивают на себя все больше и больше, и в этот момент начинаются политические неприятности.
Первым убытком на рынке нефти был Ирак, в котором при Саддаме, которого вот-вот не то расстреляют, не то повесят (он хочет, чтобы расстреляли), до войны добывалось 4 миллиона баррелей в день. А по программе «нефть за продовольствие» Саддаму было разрешено примерно 1,5 миллиона. Причем нефть шла в американский стратегический заказ, потому что нефть очень хорошая. Торговали наши, хорошо наживались на этом деле. На самом деле он добывал до 2 миллионов, и тысяч 300-400 он бензовозами возил через Иорданию и Сирию – нелегально зарабатывал еще какие-то деньги. Прошло три с половиной года после славной победы американского оружия в Багдаде, они не могут восстановить эту добычу в 1,5-2 миллиона баррелей, и совершенно непонятно, когда они смогут это сделать. Кроме того, следует учитывать, что нефть теперь под контролем: на севере у курдов, на юге – у шиитов, а у них нет никакого стимула увеличивать добычу, они имеют достаточно много денег на их текущие нужды, а стоимость перестройки страны все равно запредельная, нужно намного больше. Пока технически Ирак увел с рынка с полмиллиона баррелей в день.
Вообще в 2001-2004 годах балансировку мирового рынка спасла Россия плюс немного СНГ, именно в это время мы двинули назад на рынок примерно 3 миллиона баррелей в день, что примерно равно тому снижению, которое было в 90-х годах. Нам никто не сказал «спасибо», потому что это считалось нормальным, делали это наши компании, на наших старых месторождениях, которые были разведаны в советское время и к которым применили просто более модерновые западные технологии. Что сделали наши нефтяные компании – они наняли те же инженерные компании, которые нанимают все западные нефтяные компании, и применили более модерновые технологии. В том числе многие варварские – это отдельная история. Варварские – когда неким способом увеличивается добыча сейчас в ущерб жизни месторождения потом, и тем самым сокращается срок жизни месторождения, уменьшается общий объем нефти, который из него можно добыть. В итоге вышли примерно на предкризисный уровень начала 90-х, все очень радовались и знали, что мы будем продолжать это дело. Экспорт российской нефти последних двух-трех лет примерно в 2 раза выше, чем экспорт нефти из России 1990-го года. Т.е., строго говоря, мы действительно сбалансировали рынок в условиях иракской войны 2003 года, в условиях афганской войны. И хотя был рост 25-30, но все-таки все время поступали дополнительно значительные объемы нефти, и в этом балансе было ощущение покоя. Теперь посмотрите, что произошло в прошлом году. Мировой рынок оперирует без резервов. Здесь необходимо вернуться и сформулировать, что мы будем считать резервом. Я думаю, для того чтобы сбить цены на нефть до уровня 30-40 долларов за баррель, т.е. до экономического уровня, где сидит достаточная цена для инвестирования в промышленность, и снять эту «военно-политическую премию» на цену, нужно иметь запас мощностей в добывающей промышленности, равный примерно выбытию какой-либо добывающей страны. Иранские 4 миллиона или 3-4 миллиона Венесуэлы – это, конечно, перебор, это мы не скоро доживем. Пока нет возможности вывести даже иракские 1,5-2 миллиона (с перспективой 4 миллиона), потому что нечем заменить. Плюс надо постоянно подкачивать на выбытие. Мы, видимо, будем иметь впереди какое-то количество времени, несколько лет, пока не начнет образовываться запас мощностей, который начнет давить на рынок.
Дальше – политические неприятности. Думаю, не надо о них рассказывать, напомню только, что периодически прихлопывается кусок добычи в Нигерии, периодически Чавес говорит что-нибудь типа: «Возьму и перестану экспортировать», притом что вся венесуэльская нефть идет в США, и для них это огромной важности фактор. На Ближнем Востоке понятно, что происходит, и любые неприятности в районе Ирана могли бы остановить добычу. Даже если представить санкции и запретом экспорта иранской нефти, там, по-моему, видимые 2,1 миллиона баррелей в день раскладываются примерно так: тысяч 700 – Китай, тысяч 800 – Европа и тысяч 600 – это Япония, Австралия, Новая Зеландия. Американцы не покупают, но, поскольку мир един, то в случае запрета на экспорт иранской нефти, если ее действительно удастся остановить, идет полная разбалансировка. Правда, тут спросили одного высокопоставленного японца: «Что вы будете делать, если запретят покупать иранскую нефть?». На что он ответил: «Никаких проблем, мы будем покупать ее у Белоруссии». Понятно, что Батько купит спокойно иранскую нефть, переоформит, правда тут опять за Батько будут бегать американцы с рогаткой, но технологически, если наши трейдеры и немного французы годами продавали саддамовскую нефть американцам, то понятно, что пока она физически выходит, проблемы нет. Переоформят. А блокировать иранскую нефть в Персидском заливе, да так, чтобы при этом пропускать нефть из Саудовской Аравии, Кувейта, Катара, Ирака и остальных, – это сумасшедшая военная операция. Туда придется загнать весь американский флот и брать пробы нефти, как ДНК, чтобы выяснять, это из какого месторождения. Если иранская – что с ней делать? Если выливать – то плохо, а если перепродавать, как захваченный трофей, то она опять, зараза, поступает на мировой рынок. Если же отнимать, продавать и класть деньги в карман – много юридических проблем. Хотя идея хорошая. Она начинает мне нравиться! Пора нам обсудить этот вопрос в отделе Объединенных Наций. Но, учитывая твердый характер иранских шиитов, я полагаю, что они там запалят все и сразу, и лучше с этим делом не вязаться. Поэтому мы некоторое время, пока не разберемся, пока не окончится кризис на Ближнем Востоке, хотя выражение «кончится кризис на Ближнем Востоке» звучит немного странно, как «когда кончится смена дня и ночи», мы живем при этих больших ценах.
Теперь давайте посмотрим, кто при этом как страдает и как это высыпалось на G8 в Москву у Панфиловой и в Петербург у Путина. Какие решения есть у мира, когда у него нефть становится 70 долларов за баррель, когда газ подскакивает в 2-3 раза, в Европе газ для потребителей уже долларов по 500-600 за тысячу кубометров? В Штатах начался рост и дошел до тысячи, притом что это изолированный рынок, замечательно работает, все там красиво, контракты – можно прямо учиться, но дорого. К вопросу о безопасности. Я не буду перечислять, потому что существует масса концепций энергетической безопасности. Давайте посмотрим что-нибудь ключевое для каждой группы стран. Начнем с бедняков. Понятно, что есть в мире 1,6 млрд людей, у которых нет электричества. Если их включать в вопрос энергетического обеспечения, то надо построить им станции. Дорого, конечно, но вот такая проблема. ООНовцы и Мировой Банк посчитали, что естественным порядком году к 2020-му будет 1.4 млрд. То есть естественным порядком они не исчезнут. С другой стороны притащить электричество в дом бедняка где-нибудь в Африке или Латинской Америке и Азии, не дав ему больше ничего, – абсолютно бессмысленно. Он за это не заплатит, это чистые капиталовложения, чистые издержки. Если он при этом не имеет ни работы, ни образования, то это бессмысленно с точки зрения развития. А главное, это чистый расход – непонятно, кто это может делать. Забегая вперед, 2,4 млрд людей нуждаются в топливе, 1,6 млрд – в электричестве. Если им принести это дело бесплатно, очень трудно – какой-то есть пункт в петербургской декларации (она же длинная оказалась – я продирался через 15 страниц, причем она на таком языке написана, как манускрипт какой-то найденный, такое впечатление, что строчка по латыни, строчка по-гречески, строчка по-еврейски, и надо расшифровывать), по которому в развивающихся странах в основном это должен делать частный капитал. Как только это частный капитал, понятно, что если вы не дадите им работу, бессмысленно давать им электричество. С этим проехали.
Дальше давайте пойдем сразу к Китаю. А то все начинаем с великих держав. Китай добывает больше миллиарда тонн угля и производит более 300 млн тонн стали из порядка 700 в мире – почти половину. В этой каше он загрязняет нам всю атмосферу. Есть предположение, что через 10-20 лет он обгонит США по размеру выбросов парниковых газов в атмосферу, если все будет продолжаться такими темпами. Но при этом он должен съедать огромное количество энергии. Своего газа у него мало – какие-то копеечные величины в 30-40 млрд, в основном это уголь и нефть – нефти он потребляет за 300 млн тонн. Ему это нужно все как-то привезти: все время идут разговоры, что они что-то нашли на своей территории, но газа явно мало, нефть если и есть, то, видимо, пока взять ее невозможно. У них сейчас будет своеобразный «продых» в экономическом росте за счет того, что они построили несколько крупных плотин на реках, но это единственная плотина – вы второй такой не поставите, и все равно в обозримом будущем потребление энергии будет огромное, и возить к ним надо. Что пытается сделать Китай, как он решает проблему безопасности? Он решает ее старомодным образом: китайские компании по всему миру пытаются найти соглашения, войти в капитал, заключить эксклюзивные соглашения на поставку. Они влезли в Африку, они действительно ищут по всему миру. Им хочется замкнуть на себя. Отсюда, сами сообразим, им хотелось бы, чтобы мы свои трубы к ним замкнули, и нефтяные и газовые, хотя это не очень удобно для нас по понятным причинам, но для них это было бы естественное движение – обеспечить себя напрямую подачей. Причем они пока не очень нервничают по ценам, потому что у них заниженный курс юани, у них огромный положительный торговый баланс, государственная экономика, они перераспределяют эти цены, они не нервничают пока по цене. Хотя при прямых переговорах с нами известно, что они всегда хотели много ниже рынка. Во всяком случае, пытались так вопрос ставить.
Если мы поедем оттуда в США – тоже большая страна. Она съедает, как вы понимаете, огромное количество импортируемой энергии, но она очень хитро расположена. И в основном она постепенно уходит с Ближнего Востока. Сейчас у них основные нефтяные поставки, помимо соседей (Мексики и Канады), – это Венесуэла, Нигерия и на Ближнем Востоке это Саудовская Аравия. У них осталось очень мало нефти из Персидского залива, и новая программа Буша по сокращению поставок нефти из политически неустойчивых регионов, которая только что принята, – это, конечно, попытка окончательно уйти из арабского мира. Т.е. попытка в отдельной стране сделать очень надежных поставщиков. Правда, им не везет: и нигерийцы не очень стабильные, и Чавес там автоматы Калашникова закупает – не представляю, что он с ними собирается делать в таком количестве, но тем не менее факт.
Теперь европейцы. Что делали европейцы последнюю четверть века? Они сообразили, что в условиях потепления климата надо снижать выбросы, а лучший способ это сделать – это переход на газ. Т.е. как когда-то перешли с угля на нефть, они перешли на газ. В принципе, рост потребления энергии в Европе небольшой, но структура по газу быстро менялась, они влезли в газовую зависимость, и тут выяснилось, что они зависят от нас. Соответственно основные поставщики газа у них – внутренние: Англия, Голландия и Норвегия (хотя она не член общего рынка, но по этим же правилам работает), Алжир и мы. Остальное – это сжиженный газ. Оказалось, что для них нет общепринятого определения европейской безопасности. Я выступал в июле в Брюсселе, обсуждал, что это такое… В общем, до конца не понятно, что это такое, и единственное, что мне нравится, – это то что они очень сильно от нас зависят. При этом я попытался им мягко объяснить, что любая европейская страна легко может, в смысле умственно, снизить зависимость от русского газа и нефти, но для этого нужно вложить большие деньги: альтернативные трубы, порты для сжиженного газа. Возить можно будет откуда угодно. Но дорого будет стоить инфраструктура, дорого будет возить. Но зато независимость.
И тут очень важный момент. Очень часто и мы сами, и наша пресса, иногда это выражено в политических заявлениях, и у нас и в мире путают две вещи: энергетическую безопасность и энергетическую независимость. Вот независимости в мире быть уже не может. Мы полностью друг к другу привязаны. Мы никуда не денемся. Можно снизить долю России в поставке в любую страну – нельзя снизить долю России в поставке глобально, потому что рынки взаимосвязаны: здесь убудет – там прибавится.
Я ввел два новых понятия, которые связаны со взаимоотношениями России с нашими основными получателями энергии, прежде всего в Европе и США, которые намерены в будущем получать от нас много сжиженного газа, – они сейчас очень внимательно смотрят, что сейчас происходит в России. Их мало волнует нефть – они рассчитывают обойтись там, но вот с газом без нас никак. Видимо, будущее российского газа после Европы и Китая – это США, и это сжиженный газ. Что их волнует, так это проблема двойного контроля. Идеальный вариант для развитых стран – это дружественная территория, дружественная компания или своя компания. Какие могут быть проблемы, если на территории дружественной вам страны ваша компания добывает нефть и газ и к вам поставляет? Конечно, хорошо. Но реально же это невозможно. Поэтому все равно мы сидим в глубокой взаимозависимости, независимости быть уже не может ни у кого. Здесь стоит еще напомнить, что для европейцев это несколько болезненно еще по одной причине – ведь Европа всегда немного с опаской относилась к Московскому государству. Первое эмбарго против Руси в Европе было введено шведами и поляками при Иване III, т.е. в конце XV века. Была такая забавная переписка, я ее откопал в начале 80-х годов во время, когда Рейган пытался блокировать строительство газовых труб в Европу. Тексты, которые там были, были очень похожи на тексты из Бжезинского. Польский король пишет шведскому примерно так: «…вот эти московиты, они возят оружие через Ригу, и от это будет нам много неприятностей, хорошо бы это дело запретить». Естественно, запретили, как-то договорились со шведами, но ничего из этого, конечно, не вышло, потому что стали возить (а запрет был не столько на оружие, сколько на металл. Известно, что в Ригу приходило с товарами на Русь примерно 50-60 судов в год) свинцовые пули в бочках из под фиг. Теперь я точно знаю, что никогда нельзя было победить контрабанду и провоз стратегических материалов под видом сушеных фруктов. Это было всегда.
Правда, не надо обольщаться. Когда в начале 80-х мы строили трубы, я разговорился с французами, говорю им: «Помните, трубы строили, как хорошо, французы, итальянцы, вы тогда нас поддержали, помогли построить газопроводы, когда американцы запрещали». На что они говорят: «Мы делали это из других соображений, меньше всего думали о вас. Просто нас достали алжирцы и норвежцы с ценами. Дорого было! Поэтому мы вложились в проект т.н. «Сибирский газ», и помогли вам протащить трубы во Францию, с тем чтобы прижать алжирцев и норвежцев». Таким образом, наше появление в Европе – это в значительной степени результат внутриевропейской конкуренции. Строго говоря, до 80-х годов прошлого века Европа действительно не зависела от нас ни по какому стратегическому товару. Я думаю, что количество леса или, например, пеньки или мехов, которое мы перекачали из Руси в Европу за последнюю тысячу лет, конечно, гигантское, но, наверное, Европа без них как-то бы прожила. Хотя без веревок вряд ли – непонятно, как бы они поднимали паруса и вешали бунтовщиков. Если хорошо разобраться, там много нашей веревки, думаю, поработало. Но все-таки это не стратегическая зависимость. Конечно, тогда Европа действительно впервые оказалась зависима от нас в чем-то. И как только начинается нервотрепка, она нервничает.
Есть еще две группы стран, которых волнует энергетическая безопасность, но они экспортеры. Прежде всего это ОПЕК. ОПЕК объединяет довольно странную группу стран – от очень богатых арабских островов с большим количеством нефти, как, например, Бахрейн или Кувейт, до Нигерии, где 500 долларов дохода на душу населения, даже при нефти все равно нищета, или Индонезии, где доход чуть больше. Конечно, страны ОПЕК в смысле энергетической безопасности волнует только одно, и они бы обошлись без таких высоких цен, хотя к хорошему быстро привыкаешь и радуешься, для них главная проблема – это перепад. Сейчас они получают практически в два раза больше денег, чем несколько лет назад. Возьмем Иран, в 2003 году он за примерно такой же экспорт нефти имел порядка 25-26 млрд долларов выручки. А в 2005 при примерно таком же экспорте имел 50 млрд. Понятно, что издержки примерно те же, собственность государственная, значит, внезапно иранские шииты получают 25 млрд долларов, которые надо куда-то пристроить. Они начинают строить атомные станции, они хотят построить 20 атомных станций, сократить внутреннее потребление газа на отопление, начать производить пресную воду, и через четыре года будет город-сад, а заодно и атомная бомба, может быть, по дороге появится. Ведь это совершенно другая жизнь, когда у вас было 25 млрд долларов, а стало 50. То же самое у нас. Но бедные страны арабского мира или ОПЕК и богатые страны арабского мира, конечно, волнуют перепады. Когда цены грохнули в 1998 году, я напомню, что в августе 1998, когда у нас был крах, баррель стоил 8 долларов. За несколько лет, с конца 90-х до начала 2000-х, Саудовская Аравия влезла на несколько сотен млрд долларов в долг. Сейчас, конечно, уже проблем нет. Существование с такими перепадами, когда у тебя один экспортный товар, и на нем висит вся экономика, крайне неприятно. К тому же западные партнеры и переговорщики не хотят возвращаться к долгосрочным контрактам, которые закрепили бы высокую цену. Пусть не 70, но на уровне. Спотовый рынок, предположительно, рано или поздно должен обрушить эту цену.
У России совершенно схожая ситуация с одной существенной разницей – страна потенциально развита, но никак не может это у себя обнаружить. Денег много, но компании вывозят их и инвестируют на Западе. Правительство, наконец, создало фонд и счастливо инвестирует на Западе – теперь у нас есть крупный портфельный инвестор, новый в мире, – Минфин России, у которого денег некуда девать, он не знает, чего с ними делать, он их сейчас вывезет. Мы достигли наконец полного счастья жизни: у нас положительный бюджет и есть много денег, чтобы купить какие-то западные бумаги. Для развитых стран высокая цена проявляется прежде всего в очень дорогом отопительном топливе, например, в американских домах, и высокой цене на автомобили. В Штатах цена за галлон дошла до 3 долларов, это много дешевле, чем в Европе, где цена пара долларов за литр, если не дороже. Галлон – это 3,8, т.е. в Америке все равно дешевле доллара за литр, это цены примерно как у нас, но для них это колоссальная проблема, учитывая традицию дешевого бензина, большие расстояния и привычку много ездить. Тем самым мы имеем давление политических партий конкурентов, оппозиции, которое усиливается особенно в электоральном цикле. Представьте себе, у Буша ситуация с Ираком, а кроме того еще давят, что он не обеспечил дешевый бензин. Электоральные факторы добавляют напряжения внутри развитых стран и толкают их к поиску путей решения энергетических проблем. В конечном счете, эти пути – это надежность доставки, достаточность, т.е. наличие достаточной энергии, и более или менее умеренная цена. Отсюда вся нервотрепка перед G8.
http://www.polit.ru/lectures/2006/08/04/grigoriev.html