Михаил Эпштейн: Человек станет техноангеломБеседа с известным культурологом, литературоведом и философом о неземном27 июля в клубе "35 мм" пройдет публичная дискуссия "Будущее языка. Беднее или богаче становится русский язык?" Одним из ведущих будет известный культуролог, литературовед и словотворец (часть изобретенных им терминов уже вошла в обиход), а с начала 1990-х еще и американский профессор Михаил Эпштейн. Михаил Визель обсудил с Михаилом Эпштейном не только потенции современного русского языка, но и прагматику "изящных построений", инфернальную роль рекламы, перспективы российской науки и многое другое, вовсе не поддающееся простодушному пересказу.
Мы живем в начале протоангелической эпохи
Позвольте для начала напомнить Вам известный анекдот про Евклида: некто спросил у геометра, в чем польза от его изящных построений, тот отвернулся и сказал ученикам: "Дайте ему обол, он ищет пользы" (Обол - мелкая монета в Древней Греции). Так вот: как бы Вы ответили на этот "Евклидов вопрос"? В чем польза от "изящных построений", которыми занимаетесь Вы и другие гуманитарии?
Для меня это один из основных вопросов – "в чём польза гуманитарных наук?". Я как раз обсуждаю его в книге "Знак пробела. О будущем гуманитарных наук", показывая, что над их теоретической частью должна быть своего рода технологическая или практическая надстройка, — точно так же, как над естественными науками есть технология, а над социальными есть политика. Такие практические дисциплины, которые преобразуют то, что эти науки изучают. А гуманитарная наука пока что не выработала такого преобразовательного компонента — расширения или удлинения своих теорий. Именно этим я и занимаюсь.
Я ищу, условно говоря, пробелы в составе существующих культур и пытаюсь эти пробелы заполнить. Занимаюсь не только лингвистикой, но и "транслингвистикой", не только эстетикой, но и трансэстетикой, не только поэтикой, но и "транспоэтикой", понимая под этим именно области преобразования тех полей культуры, которые соответствующие науки изучают. В частности, в области траслингвистики я делаю "Дар Слова" — проективный словарь русского языка, уже вышел отдельной книгой мой совместный с другими авторами Проективный философский словарь. Речь идет о проективной деятельности, которая создает то, чего каждая культура лишена в силу своей ограниченности (а каждая культура обладает определенным набором стереотипов и лакун).
Задача гуманитарных наук состоит в том, чтобы расширять область "говоримого" — то есть "мыслимого", поскольку мы мыслим словами, и "делаемого", поскольку мы действуем согласно своим мыслям и словам. Гуманитарные науки — единственная из трех ветвей знания, где субъект изучения совпадает с объектом, человек изучает сам себя. Но поскольку, как известно после теоремы Гёделя и всего того, что принесла методология и логика ХХ века, самого себя до конца изучить невозможно, в той точке, где субъект изучает сам себя как объект, он себя и строит. Таким образом, продукт деятельности гуманитарных наук — другой человек: всякий акт человековедения — это еще и акт человекопостроения.
То же самое – трансэстетика и транспоэтика. Я не столько исследую существующие литературные движения, сколько стараюсь обозначить возможность возникновения новых. Так возник, например, "метареализм" — этот термин был предложен в 80-е годы, и до сих пор о нём пишут как о движении, и сами участники называют себя метареалистами. Такова вот польза этих "изящных построений" – становиться новыми движениями ума, движениями культуры, словами и концептами в языке и так далее.
Наряду со словообразующей приставкой "транс-", Вы активно вводите словообразующую приставку "прото-" и пишете о том, что на смену "постмодернизму" приходит "протомодернизм".
Нет, это совершенно неверно. Какой еще "протомодернизм"?
Как раз об этом я и хотел Вас спросить.
Речь идет о приставке "прото-", которая обозначает, что мы живем не в конце какой-то эпохи, как мыслилось предыдущим поколением гуманитариев – поколением Деррида, Бодрийара, Лиотара, который, собственно, и отчеканил термин "постмодернизм", а в начале какой-то новой эпохи, которую я предлагаю концептуально обозначить термином "прото-". Но это не "протомодерн", а "протоглобальная", "протовиртуальная", "протоинформационная", "протометафизическая" и даже "протоангелическая" эпоха. Я подробно объясняю все эти термины в книге "Знак пробела".
Последнее определение звучит особенно интригующе…
В Средние века ангелы представлялись посланниками Божьими, обладающими способностями возникать ниоткуда и исчезать в никуда. Голоса их разносились столь же сверхъестественным образом. Современный человек и его образ жизни были бы восприняты в Средние века именно как ангельские. Потому что человек летает над облаками, голос его звучит по радио и телефону отовсюду и как бы ниоткуда, на мерцающих экранах появляются какие-то знаки. Человек, сам того не осознавая в силу постепенности технического прогресса, переходит из состояния естественного в состояние сверхъестественное. Мы только в самом начале этого пути, потому-то я и называю эпоху "протоангелической".
Мы знаем, что искусственное, то есть культура, каким-то образом возникло из естественного, то есть из природы. Но мы не знаем, в какой момент это искусственное может переходить в сверхъестественное. Когда Норберт Винер прогнозировал, что через несколько десятков лет человека (то есть всю информацию о его теле и мозге) можно будет передавать по проводу, он тоже имел в виду эту ангелическую стадию цивилизации, когда человек, как информационная матрица, может распространяться повсюду, то есть стать действительно "чело-вестником", техноангелом. Именно это я и имею в виду — бытие человека не только в биосфере, но и в ноосфере, где он обладает способностью перешагивать границы пространства, времени и существовать в виде чистой информации, которая может свободно менять свой материальный носитель.
А можно ли считать безусловным благом такой переход в информационную или ангелическую форму?
В "Знаке пробела" есть целая глава "Опасения", где говорится об ужасах такого существования. Гете писал в "Фаусте": "Поверьями кругом опутан свет,/ Все неспроста, и все полно примет". Магическому сознанию в мире всё представляется настолько тесно взаимосвязанным, что все происходящее воспринимается как знак – угрозы, надежды и т.д. Но это было в магическом мироздании, а в наше время научные, технические знания действительно вступают уже в область теории всего. Мы знаем, как некий ген воздействует на человеческий характер, нам открывается мир сверхструн, 11-ти измерений. Физическое, генетическое, техническое оказываются глубоко связанными между собой.
На человека упадет – уже сейчас падает – огромное бремя. Он оказывается встроенным в многочисленные системы коммуникаций, связей. Представьте себе какого-нибудь брокера, который спит с пятью телефонами в обнимку и в любой момент готов отреагировать на изменения котировок. Это ждет каждого человека. Причем речь уже пойдет не о телефонах, а о встроенных устройствах – протезах, удлинителях, усилителях. Мы движемся к "церебрально-открытому обществу", "нейросоциуму", где мозговые импульсы от наших нейронов будут непосредственно включаться в общую сеть коммуникаций, и нам придется учиться не только говорить политкорректно, но и думать, не обижая наших мыслительных собеседников. Всё это, конечно, очень тяжелым психическим бременем ляжет на человека, и я предполагаю, что будет увеличиваться число самоубийств, потому что быть связующим звеном мироздания многих измерений и непрерывных информационных потоков – это очень большая нагрузка.
Михаил Наумович, да Вы - настоящий киберпанк!
Кибер – да, но почему панк?
Имеются в виду Уильям Гибсон и прочие…
Ну, в панке присутствует определенного рода экстремальность, а я совсем не экстремал.
«Реклама обращается к самому глубокому в человеке»
От общих проблем позвольте перейти к более частным. Я не знаю, ездите ли Вы здесь, в Москве, на метро и обращаете ли внимание на то, что там появилась реклама книг, – то есть книги стали частью шоу-бизнеса. Роман о тяжкой жизни новорусских жен рекламируется наравне с сотовыми телефонами и колготками. А к выходу фильма Спилберга "Война миров" переиздается огромным тиражом в броской обложке классический роман Уэллса (имеющий к фильму довольно косвенное отношение). Что это – проявление того самого "прото-" или же, наоборот, "пост-", дошедший уже до самого тривиального уровня?
Хотя гуманитарии обычно очень скептически или раздраженно относятся к вторжению шоу-бизнеса в литературу или внесению литературы в шоу-бизнес, я отношусь к этому не только спокойно, но и скорее положительно. Реклама, пиар усиливают метафизические ожидания и обещания цивилизации. Ведь реклама последние годы все более проникается метафизическими мотивами, то есть предлагает не просто какой-то товар, а некое средство изменить человека, создать некий новый абсолют, утолить потребность человека в "себе-другом". Ты купишь это или сделаешь это, и ты станешь другим, изменится мир вокруг тебя. Каждая рекламируемая машина — это не просто автомобиль, но еще и какие-то чарующие закаты, влажные поцелуи, новое ощущение собственной значимости и необходимости. Реклама обращается к самому глубокому в человеке. Она его овнешняет, но одновременно углубляет внешность, то есть поверхность товара.
То, что книга становится объектом агрессивной рекламы, — в этом нет ничего дурного ни для книги, ни для рекламы. Каким образом это может негативно сказаться? Я не знаком с книгой, о который Вы говорите, я не знаю, хороша она или плоха. Возможно, автор, обладающий такими рекламными возможностями, — не очень хороший писатель. Но в любом случае, суть в том, что книга как материальный предмет вполне подлежит тем же методам распространения в сознании общества, как и любой другой предмет. Вопрос в том, действительно ли метафизична эта реклама, то есть действительно ли она ставит данный предмет в контекст всего существования человека.
Например, мне в Америке запомнилась такая реклама пива: там был изображен Ницше со своей щеткой усов, перед ним стоит пивная кружка, и написано крупными буквами: "Что есть человек"? А внизу - меньшими буквами: "Выпей (такое-то) пиво, и ты найдешь ответ на этот вопрос". Это пример метафизической рекламы. Кружка пива призвана дать тебе ответ на вопрос, что есть человек и сверхчеловек.
В России в рекламе пива запрещено использовать образы живых существ, так что она, видимо, метафизична в высшей степени… Вы упомянули слово "пиар". Обратили ли Вы внимание на то, что в русском языке это слово сейчас приобрело всеобъемлющее, прямо-таки демоническое значение, которого у него нет ни в каком другом языке? Вы как культуролог можете объяснить, почему так произошло?
Российское общество съехало от высот идеализма к глубинам цинизма и считает, что любое культурное явление может быть "пропиарено". Вплоть до того, что Пушкин был не столько гениальным поэтом, сколько гениальным пиарщиком. Появилась даже такая книга – "Как Пушкин вышел в гении". Конечно, такой быстрый переход общества, только что вышедшего из состояния коммунистической утопии, в состояние этакой "прожженности" может вызвать только усмешку: это тот же утопизм, только переиначенный на капиталистический манер: можно создать рекламу предмета просто из ничего. Но еще раз повторяю: у пиара, как и у рекламы, есть своя метафизика. Единственное, что мне не нравится, – это черный пиар, так сказать, "пиар-нуар", который мажет черной краской противника. Если тебе есть что рекламировать – рекламируй, но не надо никого унижать.
А почему черный пиар и "раскрутка от скандала" оказываются зачастую более эффективными, чем позитивная реклама? Это вообще сугубо российская особенность или проявление общего несовершенства мира?
Я боюсь, это сугубо российская особенность. Такое проявление злорадства – "радования злу". Отсюда же, кстати, российская привычка жаловаться на свои беды в ответ на вопрос-приветствие "Как дела?" Потому что мы подсознательно радуем собеседника, сообщая ему о своих тяготах и бедах, а на Западе это не принято — считать беды источником радости, и поэтому не принято сообщать о своих неудачах.
Через 10 лет в России вообще не останется науки
Я потому еще "прицепился" к словечку "пиар", что 27-го июля в клубе "35 мм" пройдет с Вашим участием публичная дискуссия на тему "Будущее языка. Беднее или богаче становится русский язык?" Не могли бы Вы тезисно проанонсировать свою точку зрения?
На мой взгляд, русский язык стал существенно беднее за ХХ век, из него исчезло множество слов и понятий. В русском языке всего 40 – 50 тыс. слов (если не заниматься языковыми приписками) — это настоящая дистрофия языка. Нахлынул поток дурно переваренных английских слов, а с другой стороны, мы видим "наезд" уголовной лексики. И если мы не возродим потенцию языка, то есть его способность рождать из собственных корней новые слова, понятия, концепты, то он к концу ХХI века просто перестанет быть языком интеллектуального общения.
Поэтому я предлагаю создать центры развития русского языка и сам уже шестой год веду Интернет-проект "Дар слова: проективный словарь русского языка", каждую неделю рассылая подписчикам (а их сейчас 2500, и подписка, естественно, бесплатная) новые слова с объяснениями, какие пустóты русского языка они заполняют, и с примерами употребления. Это не солженицинский словарь расширения русского языка: Солженицын не предлагает новых слов, этот просто конспект словаря Даля, а далевские слова, при всей своей красочности, все-таки относятся к миру природы и ремесел – и, при всей своей исторической ценности, уже вышли из обихода современной цивилизации. Слова же, относящиеся к миру электронного общения, любви и любовных отношений, исторического и личного времени и его осмысления, — эти пласты очень плохо освоены русским языком. Это и будет обсуждаться на вечере - в котором, кроме меня, участвуют ведущие передачи на "Эхе Москвы" "Говорим по-русски" Марина Королева и Ольга Северская - как из русских корней, которые за ХХ век утратили более половины, а то и ¾ своих производных, выращивать новые, современные слова.
В конце 90-х годов Вы начали проект "Интелнет", где, в частности, предлагали всем желающим обмениваться концепциями и писать книги на основе высказанных идей. И как – много нашлось желающих?
Нет, довольно мало. Вообще, перенос гуманитарной мысли в Интернет показал падение ее потенциала в России. Кажется, что где-то сидят какие-то люди, читают, думают, мысленно что-то пишут у себя в голове, не имея технической возможности тебе об этом сообщить. А когда техническая возможность появилась - выяснилось, что это миф.
Один большой американский университет может быть сопоставлен по своим интеллектуальным ресурсам со всем Петербургом или другими крупнейшими российскими городами (может быть, кроме Москвы). Это я говорю не к тому, что одно лучше другого, а к тому, что русское общество должно как-то воспрянуть и выправить ту катастрофическую ситуацию, в которой оказалась его интеллектуальная прослойка.
В первую очередь для этого должна прекратиться "утечка мозгов". Что надо сделать, чтобы это произошло?
"Утечка мозгов" происходит в России в первую очередь по вине властей, которые сознательно или бессознательно, намеренно или ненамеренно, ведут политику уничтожения науки. Так и хочется употребить сталинский термин "вредительство", потому что большего вреда науке, чем нынешняя политика, превращающая сотрудников академических институтов буквально в нищих, трудно себе представить. Отраслевая наука уже полностью уничтожена, а сейчас готовится проект сокращения числа академических институтов чуть ли не до 25. Науку очень трудно создать. Очень немногие культуры обладают развитой научной составляющей. В России наука создавалась со времен Петра и к концу XIX-началу XX века добилась каких-то высот. Советская власть за этот рычаг сильно ухватилась – для её тоталитарных проектах нужна была наука. Сейчас же накопленный, условно говоря, от Петра до Горбачева потенциал буквально сокращается по часам, пускается на ветер, подобно тому, как на миллион в год сокращается население России. Можно себе легко представить, что через лет 10 в России вообще не останется науки.
На Западе отраслевая наука активно переходит "на содержание" крупных промышленных концернов, заинтересованных в новых технологиях. Может быть, в этом спасение?
Да; но для этого нужно создать условия для деятельности таких концернов. Крупный бизнес у нас ставят в положение осажденной крепости, а науку уничтожают. В академической науке тоже господствуют настроения переполоха, потому что, например, такие институты, как этнологии и антропологии или истории науки и техники в любой момент могут быть закрыты. Это глубокое недомыслие или же сильное своекорыстие со стороны властей, которые жадным глазом глядят на собственность, находившуюся в распоряжении Академии Наук. И что-либо более самоубийственное для нации трудно себе придумать.
25 июля 2005, 10:02
http://www.polit.ru/culture/2005/07/25/eppshtein.html