К полемике об «европейскости» России
Лекция Альфреда КохаМы публикуем полную стенограмму лекции председателя совета директоров ИК «Монтес Аури», экс-председателя Госкомимущества, экс-вице-премьера правительства РФ Альфреда Коха, прочитанной 23 июня 2005 года в клубе-литератупном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции "Полит.ру"».
Данная лекция – это экспромт, причем организованный впопыхах, к жанру академической лекции вообще не имеющий никакого отношения. Тем не менее, 23 июня, в преддверии завершения второго лекционного сезона, произошло, на наш взгляд, очень интересное событие. Кроме объявленной темы о соотношении России и европейской цивилизации (см. также большое социологическое исследование Бориса Дубина на эту тему ), предмет лекции – это сама политическая полемика. И ход, предложенный Альфредом Кохом, - это эксперимент по содержательному управлению политической дискуссией путем ее «достройки». Удавшийся или нет – вам судить.
Лектор, вообще, - один из самых острых публичных полемистов в стране (см. например, его неполиткорректную статью о Латвии, некоторое тезисы которой стали жить своей жизнью в выступлениях и демаршах политиков). В этом качестве в медиа он впервые появился в связи со знаменитым «делом писателей», классической и самой громкой информационной войной конца 90-х, в 1998-1999 годах с его участия в форуме "Полит.ру", по сути, начинается политическая полемика в русском Интернете, в начале 00-х он – главный герой (или – антигерой) полемики вокруг НТВ. И самая интересная тема всех этих эпизодов, на наш взгляд, такова: как организована политическая полемика в России и как устроены победа и поражение в ней.
Лекция Альфреда Коха
Здравствуйте, дорогие друзья. Я должен извиниться, потому что я почти не готовился к лекции, так как днём мне позвонил г-н Ицкович и попросил выручить, так как г-н Зиновьев заболел. Я внимательно слежу за полемикой, которая с определённым градусом интенсивности идёт на сайте. На публичные лекции я не хожу (возможно, зря), но, тем не менее, их конспекты читаю. И если говорить о моих собственных суждениях, которые, безусловно, субъективны и, может быть, неверны, у меня складывается впечатление, что значительная часть публичных лекций, которые представлены на сайте, посвящены поиску национальной стратегии и национальной идентичности России. И если, опять же, попробовать найти в них что-нибудь общее, мне кажется, что все лекции состоят из одних и тех же блоков.
Первый блок – констатация ужасающего текущего положения; дальше – блок, посвященный идентификации, прежде всего, русских как европейского народа; третий блок посвящён тому, что со всем этим делать. В явном виде это прозвучало у многоуважаемого Григория Алексеевича Явлинского на его последней лекции. В неявном виде – у Виталия Найшуля. Когда он говорил о том, что мы должны взять всё самое лучшее, что наработано человечеством, творчески переработать и сделать из всего этого лучшие русские образцы, я увидел, что в качестве примеров он всё время приводит европейские образцы, но никак не какие-либо другие – не африканские, не азиатские – именно европейские. И означает это, что он фактически подсознательно идентифицирует Россию как европейскую страну или как страну, которая имеет европейский вектор развития. Врождённое ехидство не позволяет мне пройти мимо этого тезиса. Очень часто лекторы используют этот полемический приём. Они говорят, что существует много точек зрения на этот вопрос: некоторые говорят, что Россия – азиатская страна, некоторые приводят пример русских «евразийскостей». Я лично считаю, что Россия – европейская страна и должна иметь европейский вектор развития.
При этом, сколько бы я ни видел современную осмысленную полемику на эту тему или какие-то выступления, практически все сходятся на «европейскости», но при этом ссылаются на каких-то мифических людей, которые где-то существуют и считают иначе. Ни разу, нигде люди, которые считают Россию азиатской страной, предъявлены не были, и, более того, никаких конкретных утверждений на эту тему не было озвучено. При этом они через запятую перечисляются, как некие мифические оппоненты тем, кто считает, что Россия – европейская страна.
Мне кажется, что имитация полемики относительно «европейскости» или «азиатскости» России при фактическом отсутствии такой полемики – это явление крайне нездоровое. Потому что либо надо перестать говорить, что такая полемика существует, и признать, что это – национальный консенсус, либо предъявить людей, которые придерживаются противоположной точки зрения. Поскольку я таковых не нашёл, мне пришла в голову идея стать таковым самому. Не скажу, что у меня это хорошо получается, потому что я так не думаю. Но, поскольку мне обидно, что про некоторых людей говорят, а предъявить их не могут, давайте попробуем смоделировать человека, который так считает, все вместе.
Я думаю, можно употребить термин «российская нация», хотя мы всё время говорим о мультинациональности, но, тем не менее, какие-то общие черты за столько лет совместной жизни выработались – общность советского народа. Этот человек ставит под сомнение очевидность тезиса о европейском векторе русской ментальности.
Таким образом, я попробую пополемизировать с этим тезисом, с тем чтобы показать, что «европейскость» России – отнюдь не аксиома, а раз это так, то все дальнейшие национальные стратегии, которые используют, не очень подходят.
Начну с самого простого. Я буду перечислять аргументы не по мере их значимости, а по порядку, в котором они приходят в голову.
Мне кажется, что одним из самых главных аргументов является тот, что сами европейцы не считают нас европейцами. Он не хотят нас принимать. Они скорее готовы принять в ЕС Турцию, чем нас, хотя для них Турция – более чужеродный элемент, чем Россия. Мы, естественно, делаем хорошую мину при плохой игре: «Мы и сами не хотим». Хотя, на самом деле, мы, наверное, хотим, потому что это просто глупость не хотеть в ЕС, во всяком случае, для меня как человека, который как раз относится к той части людей, которые хотят в Европу. Однако факт остаётся фактом. Если есть некая общность, которая называется «европейцы», и практически даже на повестке дня нет вопроса о включении в эту общность России, то эта общность не воспринимает Россию как элемент себя. И мне кажется, что это – аргумент, который заставляет задуматься о том, что тезис о «европейскости» России отнюдь не очевиден.
Более того, у Виталия Найшуля прозвучал тезис о том, что основой возрождения России должна стать религия. Я категорически поддерживаю этот тезис, но опять же говорю о том, что христианизация России как основа её «европейскости» сильно преувеличена.
Я могу привести пример, который, в общем-то, очевиден, и я скажу банальность. Не может христианин, вышедший из народа, буквально через несколько лет после того, как отменили официальное православие, расстреливать священников и разрушать церкви, топором разрубать иконы и сдавать в утиль церковное золото и серебро. Это невозможно, однако русский народ это легко сделал. Это означает, что после тысячелетия христианства на Руси оно не пустило корни и не стало элементом национальной ментальности. Во всяком случае, так мне кажется, и, я думаю, такая точка зрения имеет право на существование. То есть обратного не доказано. Не было массовых народных восстаний по защите батюшек, чтобы не давали разрушать церкви. Народ, наоборот, с интересом на это смотрел – это факт.
Есть более интересные аргументы, которые отрицают неоспоримость тезиса о «европейскости» России. В частности, крайне низкая мобильность населения. Когда я работал в правительстве, столкнулся с очень интересной вещью. Дело в том, что огромное количество шахт в Кузбассе неэффективно. Тогда ещё либеральный журналист Михаил Леонтьев удивлялся людям, которые из месяца в месяц, из года в год, залезают в шахту, добывают уголь и ничего за это не получают. Он ещё сказал, что такие люди, наверное, свою деятельность воспринимают как хобби, потому что это не может быть работой. Я разговаривал с этими людьми и спрашивал, почему они это делают, ведь кругом на тысячи километров вокруг Кузбасса огромное количество брошенных деревень. Можно легко себя прокормить, если поехать в такую деревню и завести там поросят и кур. Доход с этого будет точно больше, чем получают они. Ответа на этот вопрос не было. Люди отказывались покидать свои места и продолжали с упорством добывать уголь, себестоимость которого была выше, чем рыночная цена. И случались курьёзы, когда приходилось выставлять милицию, чтобы не дать им пройти в эти шахты, поскольку они были опасны, они могли взорваться. Были взяты кредиты в МВФ, для того чтобы провести реструктурализацию угольной отрасли и начать открытое производство, и люди продолжали залезать в шахты. То же самое происходит сейчас в Донбассе. Конечно, с украинской спецификой, милицию никто не выставляет, люди просто пропадают в этих шахтах.
Вот эта низкая мобильность населения – это совсем не европейская черта, потому что европейское население и - как производная от европейского - американское население крайне мобильны, они легко меняют место жительства и вид деятельности в зависимости от изменения рыночной конъюнктуры. Низкая мобильность – это черта (не знаю, хорошая или плохая) явно не европейского свойства.
Очень интересное наблюдение я сделал, когда анализировал, каким способом наши люди воюют. Ещё в детстве меня всегда удивлял поход Суворова через Альпы. Я не мог понять, что он там делал, какую цель он преследовал в этом походе. Когда я стал постарше, я задался вопросом, как вела себя Россия в Семилетней войне, что она делала в этих бесконечных австрийских деревнях. Я обнаружил ещё одну интересную вещь. В 1941 г., а ещё до этого во франко-прусскую войну, Франция воевала 40 дней. Она осталась цела и невредима, французские певички в ресторанах пели для немецких офицеров, а Франция будто бы сражалась – где-то в Марокко, в Океании, но никак не на территории собственной страны. И французы пахали землю, выращивали урожай, отдавали хлеб немецкой армии, промышленность работала на Вермахт. К 1945 г. они тоже оказались победителями.
Вот русский человек воюет иначе, не важно против кого. «Дубина народной войны», партизанщина, тотальная война до последнего человека, до последнего здания, до последнего брёвнышка. «Отступать будем, - как говорил Александр, - хоть до Камчатки», но никакого мира подписывать не будем и т. д. Опять же, я не говорю, что это хорошая или плохая черта. Даже скорее всего – хорошая. Это нежелание проигрывать, подчиняться чужеземцу. Это очень дискуссионный вопрос – кто чужеземец, кто не чужеземец. Но это – черта, которая сильно отличает нас от европейцев. Потому что стандартное понимание европейцами войны – армия воюет, а население ни при чём. Оно платит дань тому, кто в настоящий момент сидит в деревне. Это уже вопрос короля воевать против оккупантов, но никак не населения. Во всяком случае, на территории Европы только немцы продемонстрировали тотальную войну, до последнего патрона, до последнего здания. Больше никто такой войны не продемонстрировал: все сдавались, и потом каким-то образом эти вопросы решались.
Склонность к партизанщине, склонность к скифской войне, которая и называется скифской, потому что выдумана скифами, – она ещё Геродотом описана. Как раз уже там, в трудах отца истории, она описана как некая удивительная черта, отличающая скифов от народов цивилизованной ойкумены.
Ещё я могу сказать, что в русской ментальности существует сильное отличие концепции государства от европейской концепции. Есть живучий миф про доброго царя и злых бояр. Я могу сказать, что даже я иногда ловлю себя на мысли, что этот миф имеет право на существование. Положа руку на сердце, часто думаешь, как бы добраться до Путина и рассказать, какое творится безобразие. Я убеждён, что этот тезис сидит в умах значительной части русских людей.
Я могу привести ещё одну интересную историю. Ныне покойный Пол Хлебников, которого я неплохо знал, был человеком глубокого европейского образования. Он закончил два университета, один из них, по-моему, Стэнфорд. Он спрашивал, почему я так не люблю Сталина. Ведь при всех его минусах он создал промышленность, построил мощное государство, все его уважали. Этот набор тезисов всегда произносят, когда пытаются найти позитив в Иосифе Виссарионовиче. Тогда я привёл те же самые аргументы, которые обычно приводятся в противовес. Не думаю, что у тех, кто был убит за эту промышленность, будет такая же точка зрения, вряд ли они были согласны за промышленность отдать свою жизнь.
Так или иначе, водораздел между «европейскостью» и азиатчиной не проходит по линии интеллигенции, потому что и в интеллигенции есть люди, которые думают вполне тоталитарно, притом что они являются блестяще образованными людьми и думают об этом искренне.
Мне долгое время казалось, что люди, которые говорят о том, что России не нужны гражданские свободы, а нужна мощная армия, крепкое государство и т. д., просто валяют дурака, пытаются уловить нынешний мейнстрим. Потом я убедился, что они действительно так думают. У них нет того места, которое начинает болеть при отсутствии гражданских свобод. Они им не нужны, потому что они не чувствуют их ценность. Мне кажется, что это очень важная характеристика.
Когда я безуспешно занимался избирательной кампанией СПС – был такой эпизод – я очень много изучал социологического материала. И мне даже делали такие сравнительные оценки, как на одни и те же вопросы отвечают российские граждане и, например, французы и итальянцы. Разница настолько огромная, что говорить о том, что мы имеем некий европейский вектор, просто нельзя. Более того, я думаю, что такого рода исследования, кроме голословных утверждений, ещё никто не проводил. Насколько мы европейцы? Мне кажется, что, если перестать перечислять аргументы (а их можно перечислить огромное количество), тезис «европейскости» россиян, во всяком случае, не очевиден.
Мне кажется, что нужно делать какое-то другое усилие. Нация состоит фактически из двух народов. Одна часть, большинство – одного склада, а вторая, которая в меньшинстве, – европейского склада. Я намерено это большинство не называю азиатами, потому что я недавно съездил в Китай и долго наблюдал, что такое реальная азиатская ментальность. Я пришел к интересному выводу, что мы и на азиатов не похожи. Надо отбросить кочевников, которые обладают отдельным способом воспроизводства и отдельной идеологией. Кстати, в своей последней книге Гайдар очень хорошо описал разницу между осёдлыми народами и кочевниками. Кочевника и азиатом назвать нельзя, потому что он везде – в диком поле, а оно и в Европе, и в Азии – везде. А вполне оседлой азиатчиной являются Китай и Индия. Эту ментальность и нужно изучать для сравнения нас с ними.
Я заметил, что китайцы, при том, что они народ энергичный и очень мощной пассионарности, практически не вели никаких завоевательных войн. В то время, когда о русском государстве ещё и заикаться нельзя было, в 1 тыс. н. э., они не предприняли попытку завоевать Сибирь, потому что она им была не нужна. Поэтому разговоры о том, что китайцы завоюют Сибирь, не имеют под собой почвы. Почему тогда они её раньше не завоевали, когда вообще не было никакого сопротивления, и зачем они её сейчас возьмутся завоёвывать? У них огромное количество пустых территорий в самом Китае. Интересно, что китайцы очень хорошо понимают границы Китая: «Это Китай – внутри него будет единый китайский порядок. А за пределами Китая – хоть трава не расти». Классическим примером этой китайской идеологии является Великая Китайская стена. Это – бессмысленное сооружение, которое строилось много столетий, на которое было положено огромное количество денег и человеческих сил. Она ни разу ни от одного набега их не защитила, а они всё равно продолжали её строить, просто обозначая границы Поднебесной, которая во всех других случая ограничена естественным образом горами. Строительство оборонительного сооружения, которое ни от чего не обороняет, притом это значительная часть денег – это предтече ракетно-ядерного щита, который тоже ни от чего не обороняет, и огромные государственные ресурсы на него тратятся. Мне кажется, что это – очень интересное наблюдение. Это говорит о том, что наша тяга к экспансии абсолютно не азиатского свойства. Поэтому, возвращаясь к моему пониманию ситуации, я могу сказать, что существует некое национальное большинство, которое и не азиаты и не европейцы. И существует какая-то маленькая часть, которую можно идентифицировать как европейцев.
Я ещё раз подчеркну, что водораздел проходит не по линии «элита/народ». Внутри элиты тоже есть неевропейские люди. Мне кажется, что национальная стратегия, если можно говорить о неком моделировании национальной стратегии, должна исходить именно из этого тезиса, а не из проговаривания скороговоркой, что европейский вектор для нас безальтернативен и поэтому надо решать, что делать дальше. Он очень даже альтернативен. Поэтому, если говорить о том водоразделе, который существует, можно сказать, сильно упрощая, что существует различие в ментальностях между этими двумя группами внутри нации. Вообще, существует ли нация, в которой существует два народа? Существуют ли некие общности, которые идентифицируют себя как один народ, а на самом деле это два народа? Я думаю, что да. История знает примеры. Например, была искусственная попытка создать чехословаков, и ничего из этого не получилось, они всё-таки развалились на две нации. Была сравнительно успешная попытка создать сербо-хорватов. Из этого тоже ничего не вышло, хотя они некоторое время жили мирно и создали довольно устойчивое государство, но, как оказалось потом, оно держалось исключительно на харизме Броз Тито, который, кстати, был хорват, но опирался на сербов при построении этого государства. Хотя они говорят на одном языке, просто одни – католики, а другие – православные.
Мне кажется, что процесс образования двух наций из одной (а на самом деле, одной никогда не было – такая семантическая проблема) мы сейчас наблюдаем на Украине. Западная Украина идентифицирует себя как отдельная нация, а восточная – просто как русские. Внутри России тоже зреет какой-то процесс, когда эти две группы населения увидят, что у них нет почти ничего общего, кроме языка, который их объединяет. И даже говорят они, на самом деле, на разных языках. Пусть они относятся к славянской группе индоевропейских языков, но, тем не менее, словарь другой, одни и те же слова носят разный смысл и т. д. В этом можно убедиться во многих случаях. Например, понятие патриотизма, государства, приоритета и т. д. у них абсолютно разное. Соответственно, одни и те же слова имеют абсолютно разное значение. Если утрировать и говорить, в чём разница между этими двумя подходами, то у одной группы населения государство является абсолютной ценностью. Руководитель Администрации Президента, уважаемый мной Дмитрий Медведев, в последнем своём интервью очень чётко произнёс, что абсолютным приоритетом является государственный суверенитет и сохранение территориальной целостности. То есть фактически это означает, что никакие жертвы не бессмысленны для защиты этих ценностей.
Для другой группы людей, которая, я ещё раз подчеркну, составляет значительное меньшинство, по сравнению с первой группой, приоритетом является человек, его права и, безусловно, его жизнь. Ради этих ценностей, а не ради территориальной целостности и суверенитета, опять же никакие жертвы не бессмысленны. Вообще, все эти тезисы о территориальной целостности и суверенитете – не более, чем злонамеренное зомбирование людей с целью сохранения власти. Так думает это самое меньшинство. У Салтыкова-Щедрина есть фраза: «Что-то больно на патриотизм напирает, наверное, проворовался». Кто-то ещё из великих сказал, что патриотизм – это последнее прибежище негодяев. Это классическая артикуляция позиции меньшинства.
Мне представляется, что из этих двух точек зрения невозможно создание какого-то работоспособного сплава, какого-то соединения. Это абсолютно разные точки зрения. Есть одна точка зрения, которую, например, Виталий Найшуль формулирует как возрождение доблести Третьего Рима, а другая точка зрения звучит примерно так: «Перестаньте делать из нас дураков, мы прекрасно понимаем, для чего вы это делаете. Отдавать своих детей в армию мы не будем, мы не хотим мясом наших детей поддерживать прогнивший режим. И почему вы считаете, что вы являетесь идеальными нашими правителями? Если вместо вас придут другие, ничего не случится, нам-то всё равно, кому платить дань, лишь бы это была дань не жизнями, а лишь деньгами».
Что в условиях такого вопиющего противоречия внутри нации делать? Потому что я думаю, что любая дискуссия – это опять же моё личное мнение – в принципе бессмысленна, потому что эти точки зрения чётко проартикулированы, абсолютно прозрачны, и в них нет места для компромисса. Поэтому когда я читал уже не само выступление, а полемику, которая завязалась в зале с Г. А. Явлинским, я обнаружил, что вот это меньшинство говорит: «Что же делать?» А Григорий Алексеевич в духе народников говорит, что нужно идти в народ и его просвещать, тогда мы убедим народ в том, что нужно идти по европейскому пути, а пока мы не переубедили людей, мы никуда не двинемся. Мы (во всяком случае, внутри себя и, во всяком случае, я) часто полемизируем с нынешними нашими руководителями относительно правильности или неправильности той или иной стратегии, которую мы выбираем, про особый путь, что Россия выбрала демократию, а идёт своим национальным путём и т. д. Вы понимаете, что всегда происходит внутренняя полемика. Тезис, который я моделирую обратно в мой адрес, неопровержим и истинен. С этим ничего не поделаешь. Но большинство хочет так, как мы, а не так как вы. И это правда. В этом нет никакой спекуляции и зомбирования. Люди действительно не понимают и не хотят понимать, и им не надо того пути, который, при всех внутренних противоречиях, артикулируют яблочники или СПСники. Для основной массы населения этот путь враждебен и непонятен, опасен и абсолютно противоречит их собственным представлениям о правильном или неправильном. Поэтому навязывание собственной модели большинству нации – это большевизм, который, как вы знаете, до добра не доводит, потому что навязать некие позитивные ценности с помощью негативных методов – это путь в никуда.
Я отнюдь не претендую на то, что я знаю, какую стратегию нужно выбрать для России. Напомню начало своего выступления – я имитирую антизападника, а сам таковым не являюсь. Но мне кажется, что если и говорить о какой-то национальной модели или стратегии, определении траектории, куда движется Россия, нужно понимать две вещи. Первое – обратный отсчёт начался. В России включился часовой механизм на демографическую бомбу, и времени на длительную дискуссию относительно траектории движения России нет. Потому что по данным Госкомстата население России уменьшается со скоростью 100 человек в день. Кстати говоря, прозвучавшие в прошлом году радужные бравурные доклады относительно того, что наконец-то в нашей стране начинает расти рождаемость, которая хотя ещё не превышает смертность, но стала больше, чем в предыдущем году, в этом году опровергнуты, и у нас рождаемость опять ниже, чем в прошлом году. Вы можете посмотреть этот доклад, там очень много горьких вещей. В частности, сейчас опять выросла смертность, снизилась рождаемость.
Как вы знаете, существует пессимистичный, средний и оптимистичный демографический прогноз. Согласно пессимистичному, к 2025-50 гг. мы будем иметь население 77 млн – это, фактически, национальный коллапс, потому что на такой территории обслуживать это население будет невозможно. Сегодня траектория идёт по пессимистичному сценарию, если смотреть нынешнюю динамику. Нет пока никаких оснований считать, что мы идём по оптимистичному сценарию, согласно которому население к тому же времени будет составлять 123 млн. Поэтому времени на определение какого-то национального консенсуса по выбору траектории движения нет, потому что включена демографическая бомба. Я сейчас не буду анализировать её причины. Егор Тимурович – он человек деликатный – говорит, что у нас такая проблема, потому что мы семью построили по европейскому типу, потому что такие же проблемы и в европейских странах. Кстати, он использует это как косвенное доказательство того, что мы – европейцы. Но, мне кажется, проблема не в том, что мы европейцы, а в том, что все 70 лет мы уничтожали нацию с помощью механических методов: войны, лагеря, голода. Последние данные об основных вспышках голода советского времени (1921–1922, 1932–1933 и 1946–1947 гг.) говорят о том, что потери по всему Советскому Союзу составили 25 млн человек (включая демографическое эхо). То есть фактически потери от голода сравнимы с потерями во время Второй Мировой войны. Ни одна нация, ни один этнос не выдержит такого удара, поэтому та демографическая бомба, которая по статистическим параметрам похожа на западную, причины имеет совершенно другие. Такого разгула абортов, который был в послевоенном Советском Союзе, не было ни в одной европейской стране. Женщины просто уничтожали себя.
Поэтому, я ещё раз подчеркну, что времени на поиск национальной стратегии почти не осталось, поэтому надо искать какой-то консенсус.
Второй тезис состоит в том, что при построении этой стратегии, если такая возможна, нужно исходить из того, что фактически внутри одного народа существует два народа. И тот, кто примирит эти две половинки, тот на самом деле и спасёт Россию, потому что вопрос ставится именно так. И, что характерно, европейцев и неевропейцев очень трудно отделить, сепарировать по какому-то определённому признаку – по имущественно-образовательному цензу, по цвету глаз, и т. д., потому что внутри каждой социальной группы есть и те, и другие, я это утверждаю. Поэтому решение поиска национального консенсуса путём физического уничтожения меньшинства невозможно, потому что их невозможно идентифицировать. Более того, у значительной части нации в одном человеке сидят и те, и другие.
Поэтому альтернативы нет. Нужно каким-то мирным путём примирить эти две нации в рамках одного государства. И тот, кто решит эту проблему, спасёт Россию.
И последний тезис. Если речь идёт обо мне как о вымышленном персонаже, я считаю, что такой стратегии не существует.
http://www.polit.ru/lectures/2005/07/11/koh.html