Диагноз: гениальность
Исследование «Классики и психиатры» объясняет, почему врачебная экспертиза признала Пушкина психопатом, Льва Толстого — неврастеником, а Достоевского — истериком
Майя Кучерская
Ведомости
18.01.2008, №8 (2030)Книга Ирины Сироткиной — собрание увлекательных этюдов о русских писателях, ставших любимцами психиатрических штудий.
Шутки домашних
Вот как выглядела шутливая история болезни, составленная семьей Толстых в Ясной Поляне: «[Лев Николаевич]. Принадлежит к отделению мирных. Пункт помешательства в том, что больной считает возможным изменить жизнь других словом <...> Признаки частные: занятие несвойственными и ненужными работами: чищенье и шитье сапог, кошение травы и т. п. <...> Лечение: полное равнодушие всех окружающих к его речам...»
Тему «больной гений» открыл труд туринского профессора Цезаря Ломброзо «Гениальность и помешательство» (1863). Ломброзо указал на связь между душевной болезнью и талантом и утверждал, что преступные наклонности передаются по наследству. Возможно, его нашумевшая книга была бы иной, познакомься он с Львом Николаевичем Толстым до ее создания.
Ученый специально отправился в Ясную Поляну, чтобы подтвердить свои идеи: он не сомневался, что Толстой — из его «пациентов». Однако Лев Николаевич, к тому времени почти 70-летний старец, предложил гостю искупаться, быстро обогнал его, а когда они вышли на берег и Ломброзо выразил изумление физической силой писателя, тот в ответ протянул руку, оторвал его от земли и «поднял вверх, как щенка».
После этого Ломброзо признал автора «Войны и мира» человеком отменного душевного здоровья. Но популярности его теорий это не уменьшило, у Ломброзо было множество последователей, в том числе в России.
В книге приводятся диагнозы, которые ставили Гоголю, Достоевскому и даже Пушкину. Александр Сергеевич неизменно признавался образцом душевной гармонии. Пока в 1925 г. не был опубликован труд марксиста и психиатра Я. В. Минца, объявляющего Пушкина психопатом. А вскоре в другом исследовании поэт был назван «болезненным эротоманом», страдающим «гипертрофированным развитием половых желез». Все эти крайности были хорошо подготовлены предыдущей историей изучения психиатрами русской литературы.
Как показывает исследовательница, в конце ХIХ в. юная российская психиатрия участвовала в литературных дебатах в основном для того, чтобы ускорить свою институциализацию и добиться признания как в профессиональных, так и в широких общественных слоях. Ведь статус профессиональных медиков психиатры обрели далеко не сразу. Публично ставя диагноз Пушкину или Толстому, да к тому же в литературоцентричной России, психиатры повышали свой общественный вес. И до того успешно, что, когда маститый врач Владимир Сигалин предложил в 1920-е гг. организовать «институт гениальности», в реальности — морг, в котором можно будет изучать мозг и тела умерших гениев, идея была воспринята на ура. Правда, проект так и не реализовался.
Книга Ирины Сироткиной замечательна не только обзором рассуждений психиатров о душевном здоровье писателей, но и яркими портретами врачей, ставивших гениям диагнозы, — экспериментировавшего с наркотиками Владимира Чижа, гуманиста Николая Баженова, «философа» Николая Осипова.
Понятно, что жизнь знаменитостей, тем более их душевное здоровье — объект неизменного интереса массового читателя. Но добавляет ли экспертиза врачей что-то новое в понимание художественного мира писателя? Ирина Сироткина убеждена, что нет, что при всей наукообразности исследований психиатры следовали в своих диагнозах стереотипам общественного мнения и уже сложившимся ярлыкам литературной критики, попросту — были ангажированы злобой дня. И судя по тому, как стремительно менялись их диагнозы, с этим невозможно не согласиться.
Ирина Сироткина. Классики и психиатры. Психиатрия в российской культуре конца XIX — начала XX века. М.: НЛО, 2008
www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2008/0...