Клонирование семьи
// Отцы и дети в новой "Иронии судьбы"
Газета «Коммерсантъ» № 235(3811) от 20.12.2007Премьера кино
Сегодня стартует в прокате "Ирония судьбы. Продолжение" -- авторы этого столь же амбициозного, сколь и рискованного проекта Константин Эрнст, Анатолий Максимов и Тимур Бекмамбетов подчеркивают, что ни в коем случае не замахивались на римейк главного советского новогоднего фильма, а просто хотели удовлетворить личное любопытство и представить, как развивались в дальнейшем отношения героев. Среди первых зрителей осовремененной "Иронии судьбы" оказалась ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
"Ирония судьбы. Продолжение" -- попытка расширить возрастные границы целевой аудитории, совместив в пространстве фильма постаревших рязановских героев в исполнении тех же актеров со звездами помоложе, которые разыгрывают все ту же коллизию, но по-своему и с соответствующими современности коррективами. Надо сказать, что актеры из "Иронии судьбы" 1975 года (а их в сиквеле можно увидеть всех, за исключением Лии Ахеджаковой) выполняют в новом фильме скорее статусную, символическую функцию и обнадеживают своим присутствием, что ничего кощунственного по отношению к рязановскому первоисточнику позволено не будет.
Главными же действующими лицами становятся дети Жени Лукашина и Нади Шевелевой, увы, не общие: по версии создателей продолжения, торжество романтизма над прагматизмом, которым завершалась "Ирония судьбы", было недолгим, и Надя вернулась в Ленинград к Ипполиту. Сделав это допущение, авторы 30 лет спустя все возвращают на круги своя и демонстрируют, что как бы ни развивался технический прогресс и ни менялись материальные аспекты жизни, в сфере психологии все остается неизменным.
Внешне Константин Хабенский, играющий Костю Лукашина, так же мало похож на своего экранного отца Андрея Мягкова, как Елизавета Боярская на Барбару Брыльску или Юрия Яковлева. Даже признавая, что молодые наследники Жени и Нади вполне воспроизводят характер отношений, сложившихся в первой "Иронии судьбы", трудно не сравнивать старых и новых исполнителей и не испытывать при этом дискомфорт, хотя бы поначалу. Вроде бы мизансцена та же, родная, раз сто виденная, а лица посторонние, хотя и не то чтобы неприятные.
Пожалуй, в более выигрышном положении оказывается Сергей Безруков -- преемник правильного Ипполита, потому что он ничей не сын и походить ни на кого не обязан, а просто пробивной парень из Владивостока, которого родители назвали в честь Ираклия Андроникова. У Ираклия не "Жигули", а Toyota, и на ней он везет в качестве новогоднего подарка невесте, которую в честь матери тоже зовут Надя, не дико дорогие французские духи, а целое бриллиантовое кольцо. Безруковскому персонажу, сотруднику "Билайна", также досталась одна из самых остроумных сценарных придумок: манера все время говорить по мобильному телефону, перемешивая реплики из диалогов с невидимыми абонентами и фразы, адресованные тем, кто находится рядом с ним, но с трудом понимая, к кому он сейчас обращается. Таким образом, Ираклий олицетворяет не только скучный здравый смысл, как Ипполит, но и еще одно, сравнительно новое огорчительное явление -- превращение человека в абонента с неизбежной утратой способности общаться по-человечески, не на расстоянии.
В новой "Иронии", выпускаемой с рекламным слоганом "У любви нет прошедшего времени", довольно много мелодраматического пафоса и сентиментальности, которые сконцентрированы в финальной песне, специально написанной Константином Меладзе и исполняемой Аллой Пугачевой и Кристиной Орбакайте. Впервые за очень долгое время воссоединившись в дуэте, мать и дочь плавно завершают тему любви между родителями и детьми, которая в продолжении "Иронии" идет параллельно с первоначальной рязановской темой выбора между ванной и баней, между собранностью и расхлябанностью, между трезвостью и алкоголизмом, между надежностью и непредсказуемостью, между рациональным и иррациональным в конце концов.
Несмотря на весь свой мелодраматизм, новая "Ирония" способна удовлетворить не только трепетного зрителя, которому хочется сказки со счастливым концом и светлой грусти на финальных титрах, но и тех, кому переживания героев, может, и не особенно близки, но хочется, грубо говоря, поржать. В принципе для этой задачи-минимум было бы достаточно одного Михаила Ефремова в роли деда Мороза, которая служит сквозным элементом, сцепляющим всю сюжетную конструкцию. Но кроме "Мороза, Красного носа" есть еще и уютные, очень петербургские по духу сцены в новогоднем отделении милиции с очумевшим финном (Вилле Хаапсало) в обезьяннике и с Константином Мурзенко в роли сержанта, угощающего задержанного Лукашина-младшего водкой в рамках следственных мероприятий: "Подсознание расширяется, и через час -- чистосердечное признание". Не менее психоделическое впечатление производит диалог безруковского героя с пьяным пограничником из дома на улице Перспективной, на крыше которого разыгрывается конфликт телевизионной антенны и билайновской башни, создающей помехи. В итоге антенна закономерным образом побеждает башню, от которой в новогоднюю ночь все равно мало толку, потому что сеть виснет, а без телевизора представить Новый год в его отечественном варианте немыслимо, как и без "Иронии судьбы", которых у нас теперь на всякий случай целых две про запас
www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=838144