Максим Братерский: Россия – ЕС: обеим сторонам нужно время, чтобы определиться концептуально26 октября в Португалии открылся саммит Россия-ЕС. Проходить он будет, как полагают наблюдатели, на негативном новостном фоне. Новое соглашение с Евросоюзом не подписано, и сохраняются очаги напряженности с обеих сторон: европейцы уже традиционно опасаются того, что Россия начнет использовать энергетику в политических целях, нас не устраивает размещение американской системы ПРО в Восточной Европе, поведение стран Балтии и стремление бывших советских республик в ЕС. Много других противоречий: от проблемы «польского мяса» до визовых обменов.
В то же самое время на уровне экспертных дискуссий периодически можно слышать прогнозы о вероятности сближения и интеграции России и Европы. Своим видением проблем российско-европейских отношений с Экспертным каналом ВШЭ-OPEC поделился директор Школы российских исследований ГУ-ВШЭ, профессор, Максим Братерский:
Как на самом деле складываются отношения России и ЕС? Возможно ли сближение, или португальский саммит поставит на подобных прогнозах точку?
Я думаю, сейчас в наших отношениях необходима пауза.
Интересно вспомнить историю наших отношений с ЕС, особенно тот информационные фон, который сопровождал данный процесс в российских СМИ. Если мы обратимся к экономически тяжелым и политически нестабильным 1990-м годам, то информационный фон был гораздо более оптимистичным, нежели сейчас. И хотя официальными лицами никогда не выдвигалась политическая задача вхождения России в ЕС, но тогда позиция России воспринималась именно в этом ключе, во всяком случае, перспектива интеграции казалась достаточно реальной.
За последние 3 – 4 года я оптимистичных высказываний не помню. Наоборот, речь идет больше о сложностях во взаимоотношениях на всех уровнях: политическом, экономическом, торговом, ментальном, культурном, духовном. Мне представляется, что достаточно низкий градус взаимоотношений России и ЕС сегодня определяется не только конкретными претензиями друг к другу, которых более чем достаточно. Главные причины – внутриполитические, причем как для ЕС, так и для России. Евросоюз так и не оправился после не совсем удачной попытки очередного этапа внутренней интеграции (я имею в виду единую европейскую Конституцию). Они пока не определились, как им жить, какова будет роль новой Европы. Они пока не определились со своим внутренним институциональным и политическим пространством. В связи с этим постоянно происходят встряски, например, претензии «новых европейцев» на определенную роль в ЕС. Конечно, эти встряски отражаются, в том числе, и на отношениях с Россией.
С другой стороны, похожая ситуация и в России. Конечно, наши парламентские и президентские выборы, по большому счету, не должны изменить ни политический режим, ни внешнюю политику. Тем не менее, последние 2 года Российская Федерация в основном занята решением внутренних проблем, и какие-то крупные политические инициативы фактически не выдвигает. Официально это формулируется как некий «новый прагматизм». Иными словами, мы решаем практические вопросы и проблемы своей безопасности, но не готовы пока концептуально построить свою внешнюю политику. Это касается отношений с ЕС, Китаем, Индией. Мы на внешней арене сейчас работаем тактически, а не стратегически. Поэтому и нам тоже нужно какое-то время, чтобы понять, что мы хотим от ЕС и наоборот.
Я бы не стал полностью закрывать перспективы интеграции России и ЕС в достаточно далеком будущем. Уверен, конкретные (тематически узкие) споры будут решены достаточно быстро, но говорить о стратегическом слиянии, об объединении пока сложно. Не только национальные интересы России и Евросоюза во многих важных областях не совпадают, но не совпадает и наше виденье мира, наша система ценностей. Большинство российских политиков предпочитают себя считать европейцами, частью Европы, но далеко не все это говорят, а даже те, кто говорят, не обязательно так мыслят.
Резюмируя, причины определенного охлаждения не столько в том, что поляки «неправильное» мясо поставляют, а мы цены на нефть поднимаем (хотя, конечно, все это раздражает обе стороны), сколько в том, что обеим сторонам нужно время, чтобы определиться концептуально.
Разговор об отношениях России с ЕС выводит на разговор вообще о мировых политических полюсах. Фактически сейчас можно отметить несколько центров, которые могут претендовать на роль таких полюсов, но самый реальный – США. При этом северные американцы традиционно стремятся вовлечь в свою орбиту как можно большую территорию, в том числе, и Европу. При этом уже вырос гигантский региональный лидер – Китай. От выбора России во многом может зависеть будущая «полярная» конфигурация.
Вы коснулись только одной из многих возможных схем, одной из моделей международных отношений.
Был период времени, примерно 1990-2002 годы, когда многие соглашались (с радостью или без радости) с фактом существования монополярного мира, хотя и понимали зыбкость конструкции. Сегодня совершенно ясно, что его нет, но нельзя пока говорить и о многополюсном мире. Кстати, Россия активно поднимала тему многополярности в период премьерства г-на Примакова (1998 - 1999 гг.). Сейчас в международных отношениях происходит большая путаница и хаос, никто не понимает, в каком направлении будут развиваться глобальные экономические отношения, как пойдет реформа (если пойдет) наднациональных институтов. Очень много неопределенностей. Поэтому почти все державы с крупными амбициями, такие как Китай, Индия действуют вслепую, по факту, как говорится. Многие отношения концентрируются на краткосрочных, прагматических интересах.
Будущее мироустройство завязано на самый широкий круг проблем. Есть проблема международного управления. Худо-бедно, система «сдержек и противовесов» в период холодной войны работала. Сейчас формально она сохранилась, но на самом деле ее нет. Не совсем понятно, как в новой ситуации учитывать интересы крупных и не очень крупных держав, какой орган (или форум) будет их представлять, каковы будут механизмы корректировки интересов, насколько глубоко страны будут сотрудничать по кругу глобальных вопросов.
Все это осложняется обострившимся интересом к ресурсам. Потому, что хотя физически первичные ресурсы еще есть, но уже несколько лет все развитые страны (а за ними последуют и развивающиеся экономики) стали очень нервничать по поводу природных ресурсов. Что, конечно, сильно влияет на то, как складываются отношения.
Пошла, по сути, волна национализации ресурсов. Если еще 15 лет назад мировой нефтяной рынок в основном определялся «большими сестрами» – в основном американскими и частично европейскими энергетическими компаниями, то сегодня это уже не так. Глобальные энергетические компании по-прежнему работают, но лишь в качестве операторов, почти все месторождения из-под них вынули. И не только в России и Венесуэле.
Итак, хотя сейчас достаточно широко представлены взгляды о том, куда идет мир, говорить, что он будет «многополюсный», «однополярный» или «полутораполярный», рано. Точнее, говорить можно, но что будет на самом деле, не знает никто. Так быстро все меняется, столько всего сломано оказалось! Я уж не говорю о негарантированности того, что США в военном и экономическом плане будут оставаться лидером. Они останутся очень важной и крупной державой, но далеко не факт, что они смогут поддерживать существующий уровень развития экономики и, соответственно, уровень жизни своих граждан. Трудно предугадать, как будут себя вести, и какую роль будут играть страны, о которых стало модно говорить – Китай, Индия, Бразилия. Ведь они никогда не были глобальными экономиками и глобальными державами, поэтому как сформируются их взгляды в новых условиях, что они захотят от окружающих и от мира в целом, не известно.
В заключение замечу, что и большого опыта ни у политиков, ни у экспертов по рассмотрению такого уровня проблем - нет.
Братерский Максим Владимирович
opec.ru/comment_doc.asp?d_no=64750