Неизвестная Россия
Лекция Владимира КаганскогоМы публикуем полную стенограмму лекции известного исследователя российских регионов, путешественника, кандидат географических наук Владимира Каганского, прочитанной 19 апреля 2007 года в клубе – литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции "Полит.ру"».
Владимир Леопольдович Каганский закончил Географический факультет Московского государственного университета (МГУ) по кафедре экономической географии СССР (1976). В 1976-79 гг. работает в отделе территориальных проблем Института экономики минерального сырья и геологоразведочных работ Министерства геологии и АН СССР – занимается анализом состояния минерально-сырьевой базы ряда регионов СССР. В 1980-87 гг. – в лаборатории земельных фондов Географического факультета МГУ – занимается разработкой методик мелкомасштабного картографирования и районирования сельского хозяйства и агропромышленного комплекса, составлением мелкомасштабных карт атласов СССР. В 1987-90 гг. аспирант Института истории естествознания и техники (ИИЕТ) АН СССР. Диссертация – "Методологические проблемы географического районирования и его общенаучное значение" по специальности "философские вопросы естествознания" (теперь – "методология науки"). В 1991 г.: научный сотрудник ИИЕТ АН СССР – занимается исследованием карт науки (сетей социтирования по Ю. Гарфилду). В 1992 г. в Институте коммерческой инженерии Конгресса бирж занимается анализом пространственных стратегий негосударственных структур; научный редактор журнала "Магистериум". С 1992 г. – ведущий научный сотрудник Института национальной модели экономики, руководитель направления "теоретическая география ландшафта" – занимается теоретическими и полевыми исследованиями структуры и трансформации российского и советского ландшафта, долгосрочными последствиями распада СССР. Основные интересы – теоретическая география культурного ландшафта, теория районирования и классификация, проблема границ, россиеведение и постсоветское пространство. Научные путешествия и комплексные региональные исследования проводил в следующих регионах: Центр и Запад России, Урал, Сибирь, Дальний Восток (более тридцати регионов РФ), Северный Казахстан; Прибалтика; Украина; Германия. Автор свыше 300 работ. Относит себя к школе Бориса Родомана.
Текст лекции
Я редко здесь бываю, но очень часто читаю записи лекций, и поэтому, мне кажется, осознаю меру своей ответственности, выступая здесь. Тексты этих лекций в интернете читаются, я вижу ссылки на своё прошлое выступление. Когда мне представилась возможность (понятно, что этих возможностей не может быть очень много) рассказать нечто новое, после долгого размышления я решил сделать следующую вещь: нарушить традицию.
Здесь сложилась традиция, что выступающие рассказывают, как предполагается, нечто новое, нетривиальное, иногда выдающееся о том, что они знают. Я хочу сделать нечто совершенно другое. Я хочу рассказать о том, что неизвестно, отсюда в частности название доклада. Но я должен сказать, что сейчас потоком пошли статьи и книги с названием «Неизвестная Россия». Видимо, это незнание стало ощущаться. Разумеется, сфера незнания неструктурированна, и о ней можно говорить бесконечно.
Я буду, во-первых, говорить о достаточно узких вещах, только о вещах, которые имеют отношение к науке, хотя я понимаю ее с определенной степенью широты. Во-вторых, я буду говорить о вещах, которые вполне вложимы в уже существующие научные предметы с двумя дополнительными ограничениями. Я буду здесь и сейчас развивать не методологические доктрины незнания (это тема сама по себе почтенная), а буду просто давать перечень неизвестного. Чтобы это стоило выносить сюда на публичную дискуссию, а не в какой-нибудь журнал тиражом три экземпляра, оно должно отвечать еще двум условиям. Они должны иметь определенное междисциплинарное значение (я географ, хотя с некоторыми вылазками в смежные области). И, конечно, предельное требование, чтобы эти междисциплинарно значимые вещи еще имели общественный смысл, представляли общественный интерес, или, по крайней мере, могли служить для социального конструирования. Мы, здесь и сейчас в нашей стране, живем в эпоху социального конструирования.
Я буду говорить о двух типах незнания. О том, что мы что-то не знаем, но уже можем сказать, что именно не знаем, спросить. И равно о случающихся ситуациях, когда место знания занимают непонятно или понятно откуда возникшие мифы, стандарты, схемы. При этом я не буду обсуждать такую больную ситуацию, что очень часто знание имеется, но просто оно по разным причинам не востребовано. Я приведу самый простой пример. И сейчас, и 10, и 20 лет назад специалистам (не мне, я не занимаюсь этими вещами) было точно известно, как решить транспортную проблему Москвы, и было точно известно, что попытка строительства колец (одного за другим) эту проблему только усугубит. Это не какие-то маргиналы, это почтенные ученые при должных степенях, званиях, публикациях. Просто это знание оказалось невостребованным, и, соответственно, эти 100 млрд. долларов оказались выброшенными на ветер. Они выбрасываются дальше. Я эту ситуацию брать не буду, тут все понятно, есть определенное знание, есть живые профессионалы, есть сфера принятия решений, и эти сферы несопредельны.
Чего я не буду делать. Я не буду докучать вам узко специальными вещами, которых много в каждой области, в том числе в теоретической географии, которой я занимаюсь. Этого не будет. Я не буду говорить о вещах, которые хотя и крайне актуальны, но которые непонятно как сделать предметом научной работы. Например, как обеспечить счастливую жизнь каждому гражданину Российской Федерации, вопрос вполне животрепещущий. Я не знаю, как сделать его предметом научного исследования, и я про это ничего говорить не буду. Я постараюсь все-таки не увлекаться, не впадать в сферу социальной патетики, не очень жаловаться, не очень обличать и т.д. Я не буду анализировать ситуацию незнания в целом хотя бы по той простой причине, что я не знаю, является ли ситуация активного незнания проблемой или ситуацией в точно методологическом смысле слова. Виталий с его мощным методологическим бэкграундом может, я предполагаю, на эту тему что-нибудь сказать, если, конечно, захочет. Я буду говорить о том, что неизвестно.
Начну с самого простого. Сейчас закрепилась склейка названия нашего государства – Россия и Российская Федерация. При этом предполагается, что это одно и то же. Если брать чисто формальный, правовой план, то в нем определяется, что такое Российская Федерация, в том числе определяется территориально. С этим все понятно и просто. Есть мелкие спорные территории, которыми можно пренебречь, так как страна большая.
Однако возникает вопрос - и он существенный - что такое Россия. Я вам напоминаю, что Россия – это собирательное, единичное, географическое понятие. Есть тривиальные указания на несовпадения Российской Федерации и России. Например, такой трофейный регион, как Восточная Пруссия, 2/3 которой стали Калининградской областью, очевидно, входит в Российскую Федерацию. Но нет способов построить понятие «Россия», чтобы туда входила Восточная Пруссия. Понятно, что мы говорим о двух разных реальностях.
Кстати, дореволюционное российское сознание, и научное, и культурное (сознание культурного сообщества) эти вещи хорошо различало. Была Российская империя, судьба которой обсуждалась, хотя недостаточно, и была Россия. В частности, если выходили книги и статьи на рубеже XIX – XX вв. по темам, скажем, не Россия и Европа (это понятно), а Россия и Кавказ, Россия и Сибирь, то это означало, что сознание фиксирует эти различия. Хотя никто тогда, по-моему, не рискнул нарисовать карту не Российской империи, а России. Проблема не была толком поставлена. Географы тогда не мудрствовали. А кто мог бы заниматься географическими понятиями, кроме географов, не вполне понятно. Потом наступило советское время, подобными различениями никто не занимался. Потом наступило постсоветское время, когда стало можно заниматься чем угодно, и этим различением тоже не занимаются. Речь же идет не о какой-то ерунде, а речь идет о стране, в которой мы живем, о такой принципиальной вещи, отличается ли территориально государство от страны.
В частности отсюда вытекает одно практическое следствие – чем следует заниматься: сохранением любой ценой государственной территории или обустройством страны Россия. В этом смысле научного понятия «страна Россия» до сих пор нет. Более того, не очень понятно, как его получить. Но дело здесь не в том, что России не повезло. Дело в том, что сложившееся представление о странах сформировалось на очень исторически и географически маленьком материале Западной Европы, где несколько сот лет войн сформировали две-три страны, которые и совпадают со своими государствами. Тем самым проблема страны была снята, и то, что можно назвать онтологией страны, не разработано до сих пор. Как только мы переходим в Восточную Европу или, тем более, в Советский Союз, мы понимаем, что там эта склейка полностью разлетается. Достаточно вспомнить, что половина стран СНГ были сконструированы в ходе административно-территориального строительства СССР, и сейчас там возникают большие проблемы. И непонятно, имеют ли большинство постсоветских государств (из политкорректности не будем их называть), у себя в фундаменте соответствующие страны. Потому что непонятно, за сколько времени может сформироваться страна. Это сфера полного незнания. Если читать тексты внимательно, то всякий раз возникает вопрос, о чем говорит автор, особенно автор-гуманитарий. Он говорит о России или о Российской Федерации, о стране или о государстве?
Эта проблема не такая теоретическая, как кажется. Вся Северная Евразия находится сейчас в фазе геополитической неустойчивости, правда это уже предмет особого разговора. Кстати, геополитика здесь, в Билингве, была плохо представлена, наверное, потому, что собственно геополитикой в основном занимаются или жулики, или фантазеры (даже не очень понятно, есть ли еще какая-то категория). Но это проблема.
До революции Россия, очевидно, существовала во всех отношениях. Была определенная целостность. Что случилось с Россией в Советском Союзе? Она увеличилась территориально, уменьшилась, ее проживание интенсифицировалось или экстенсифицировалось? Что случилось с российской территориальной идентичностью? Если ставить эти вопросы серьезно, то на них нет ровно никаких ответов. Я не говорю про имперские и квазиимперские фантазии (это вполне понятное занятие), я говорю про серьезное научное исследование. Сейчас в стране несколько сот человек занимается новой социальной стратификацией. Поверьте мне, что попыткой определить логический, методологический, онтологический статус страны и, тем более, страны России, специально не занимается ни один человек.
Отсюда, в частности, возникают нелепые суждения. Сейчас время ностальгии по Советскому Союзу (это модно), и потому многие говорят, что была такая страна, и ее за три дня или за две недели распустили (развалили). Но, позвольте, Советский Союз не был страной хотя бы по той простой причине, что страна за три дня не распускается. Здесь можно еще сделать упрек в область совсем далекую от меня, спросить: «А был ли Советский Союз государством в формально-правовом смысле слова? Или это было что-то другое?» И тут я тоже не вижу большого потока исследований, а лишь некритическое воспроизведение советской идеологической мифологии.
Следующий вопрос относительно независим от предыдущего. Как бы ни понимали нашу страну, наше государство, принято считать, что они большие. Это действительно так. Они большие в пространственном отношении, я не беру здесь культурную плоскость, хотя в культурном отношении они тоже, несомненно, довольно большие. Есть два стандартных представления о том, как устроена наша страна. Одно представление – представление о природных зонах: от тундры и соответственно до сухих степей и полупустынь (у нас в Калмыкии есть и полупустыня). Второе представление – что страна состоит из субъектов федерации. Одно представление вполне строго и хорошо, детально разработано (в Советском Союзе и России довольно хорошее природное ландшафтоведение). А второе представление не имеет отношения к сути дела, потому что субъекты федерации – это единицы государства. И если мы задаем элементарный вопрос: «Из каких частей состоит наша страна?». Или хотя бы более простой вопрос: «Сколько этих частей? 20? 100? 50 000?»
Кстати, физико-географы выделяли на территории Советского Союза (они это не пересчитывали для России) порядка 100 000 природных районов, каждому из которых давалась определенная по сложной программе характеристика. В отношении обитаемого пространства, культурного ландшафта ничего подобного нет. Наша страна в этом отношении совершенно неизвестна и неизучена. Конечно, есть какие-то очень периферийные работы. Скажем, в очень узком кругу географов известна замечательная работа Е.Е. Лейзеровича, который выделил для России 423 района (только 423!), потому что это делал один человек, хотя и сорок лет. Ничего большего просто нет. В этом смысле почти вся региональная (пространствоведческая) социология или экономика базируется непонятно на каких основаниях. Они берут субъекты федерации, не обосновывая, в каком смысле, кроме государственного, существует субъект федерации, и с ними работают.
Есть еще экономические районы, но ведь их никто не проверял на реальность в последние десятилетия. Есть еще федеральные округа. Мои коллеги то ли смеялись, то ли плакали, когда объявили новую сетку федеральных округов. Это особая тема, но это абсурдное решение с точки зрения географии, - но здесь география даже совершенно и ни при чем. Эта ситуация не является общей. Можно было бы отделаться какой-то общей фразой, что пространство (я сам пишу подобные фразы и собираюсь писать дальше) в нашей культуре (я имею в виду западную культуру) находится на периферии, на задворках, с ним никто не считается, ему не уделяют внимания и т.д. Тем более на задворках находится такая маленькая дисциплина, как география: «Да бог с ней, с географией, пусть кто-то другой сделает!» Но в других странах ситуация другая. Такие районы существует и известны, по-прежнему выделяются, их учат в школах, в университетах, население их знает, делаются достаточно подробные описания страны.
С одной стороны, налицо невероятная гордость и сакрализация размера России (17 млн. км2), а с другой стороны, у нас нет даже 100-томного географического или комплексного описания России. Да что 100-томного! И десятитомного сейчас нет! Между прочим, если взять геоботанику или геологию, то с такой подробностью территория страны описана и картографирована. Она была описана в советское время. Да и в археологическом отношении страна довольно подробно описана. А вот в отношении культурного ландшафта, в котором протекает вся жизнь людей, в том числе и жизнь (или функционирование) государства, на эту тему нет абсолютно ничего. Соответственно, начинают появляться быстро испеченные фантазии. Например, распространенная фантазия, когда говорят: «Как нет таких районов? В.И. Даль зафиксировал говоры, давайте их положим на карту!» Сейчас идет поток таких работ, наверно, уже около сотни наберется. Это и есть районы нашей страны, а что сохранилось от говоров в условиях перемешивания населения обычно не изучается. В этом отношении наша страна не изучена.
Возможно, это все не имеет никакого значения, но тогда нужно этот тезис хотя бы доказать. Давайте докажем тезис, что для нашей страны пространство не имеет никакого значения. Однако этот тезис никто не взял на себя труд доказать. Идут прямо противоположные спекуляции.
Но, разумеется, для нашей страны нет и реальных карт. Есть топографические карты (мы не будем обсуждать их качество), но нет карт реального обитаемого пространства, просто нет. Это не та ситуация, что карты лежат в столах, и их некому напечатать. Нет, они не разработаны. Я все время привожу примеры из смежной области, из природного ландшафтоведения. Вы понимаете, что эта сфера несколько проще, там нет человеческой деятельности. Там ушло несколько десятков лет, чтобы разработать методику создания таких карт, и со временем коллективы общей численностью, возможно и в несколько сот человек такие карты на всю территорию Советского Союза построили. Эти карты нашли свое применение в научных исследованиях и, конечно, не только. Ничего подобного в моей области нет. Зияющая странная дыра. Я это непосредственно ощущаю. Я еду куда-нибудь путешествовать (я по возможности путешествую), мне бы хорошо взять какую-нибудь карту кроме топографической, посмотреть, что это там. Таких карт нет.
Я не буду вдаваться в подробности, но есть жанр экономических карт, не пересмотренных с советских времен. Но у них есть три недостатка. Первый – это только экономика как советское народное хозяйство. Из этой экономики вычищалось все, кроме сферы промышленности и сельского хозяйства, все остальное считалось либо несуществующим, либо несущественным. А из промышленности вычищалась вся военная промышленность. То, что оставалось, стало предметом экономических карт. Сами понимаете, какое отношение это имеет к реальности. Наша страна в этом отношении, конечно, сильно неведома. Но нельзя сказать, что здесь ничего нельзя сделать, нет. Это вполне определенная научная задача. Эта задача ставится раз за разом на протяжении уже десятилетий. И уже более-менее понятно, как ее спокойно, без спешки можно решить. Но почему-то она не решается.
Дальше. Россия – такая большая страна, что в разных ее частях идут разные и даже противоположные процессы. Понятно, что есть некоторое число полюсов модернизации. Мы сейчас территориально находимся в одном из таких полюсов модернизации. Эти полюса охватывают в лучшем случае 1% территории. Для того чтобы внятно говорить, какие процессы происходят, что же именно происходит на остальных 99%, нам было бы хорошо иметь детально разработанные типологии мест Российской Федерации. Потребность в этом ощущается. Сейчас идет бум интереса к российской провинции. Я сам приложил руку к этому буму, когда, например, готовил номер журнала «Отечественные записки», посвященный российской провинции (№ 32 (5), 2006). Там правда была такая проблема, что не очень понятно, говорят ли авторы об одном и том же явлении, потому что провинция оказывается чрезвычайно разнородной и разнообразной.
Мои самые скромные попытки сделать типологию мест Российской Федерации привели к тому, что там нужно выделить, по крайней мере, 64 типа территории, а лучше 256. Один человек их может выделить концептуально, но не может положить их на карту, выделить собственно районы. Между тем, когда мы хотим характеризовать реальные процессы, нам нужна большая проработка. Нельзя сказать, что эти реальные процессы не изучаются, но они изучаются фрагментарно именно потому, что нет районирования страны. Если вы захотите совместить, скажем, В.Л. Глазычева с Т.Г. Нефедовой (вы должны знать эти имена), иначе у вас это не получится. У Нефедовой свое районирование, у Глазычева нет районирования, он отрицает необходимость типологии, но у него свое представление о морфологии пространства.
Совершенно ничего неизвестно о том, как устроено обыденное пространство. И даже на такой простой вопрос: «На какой территории сокращается население?» (простой, но жизненно важный) нет способа корректно ответить, потому что нелепо считать по большим разнородным субъектам федерации, довольно странно и считать по административным районам, в которых слишком велик фактор случайности. А по каким единицам надо считать – не очень понятно. Поэтому я не могу своим студентам сказать, что на таком-то проценте территории происходят такие-то процессы, на таком-то проценте территории страны происходят другие процессы. Нет разбиения территории на районы с характеристикой происходящих процессов. Либо это грубые оценки (или негрубые экспертные оценки), либо это статистическая фантастика (качество статистики я здесь не обсуждаю). Даже если бы статистика была идеальной (хотя как статистика может быть идеальной?), все эти лакуны и сферы незнания оставались бы прежними.
Этнология, этнография, бывшая описательная советская этнография, сохранившая традиции, что-то делает. Но заметьте, можно спросить о списке этнических групп на территории России, вам перепись выдаст, специалисты перепись скорректируют, но, по крайней мере, у вас будет какое-то представление, будет понятно, какая группа первая по численности (хотя она разнородная), вторая, третья и т.д. Если мы зададим вопрос чуть иначе «На каких территориях преобладают разные этнические группы?», то на этот вопрос нет абсолютно никакого ответа. А это вопрос, имеющий отнюдь не только геополитическое измерение, а он представляет большой чисто научный интерес: как же именно менялись эти территории. Более того, даже непонятно, преобладают ли территориально русские в нашей стране. Они, понятно, составляют большинство населения, но вот составляют ли они большинство населения на большинстве территорий, учитывая огромные массивы северо-восточных территорий России, где русские живут почти только в городах или в вахтовых поселках? Мне кажется, это интересный вопрос, тут есть очень интересная динамика, но на этот вопрос тоже нет никакого ответа. Ни в первом приближении, ни в каком.
«Хорошо, - скажут мне, - это неизвестно, но зато мы знаем численность городского и сельского населения». Очень многие проектные разработки и опросы общественного мнения базируются на том, что самое главное различение – это различение городского и сельского население. Но смотрите, какая вещь. Понятие «город», которым сейчас пользуются – это понятие ненаучное, это понятие статуса поселения, установленное органами государственной власти. У него нет научного обоснования. Более или менее чему-то оно соответствует, это определение примерно такое (я не помню дословно), что город – это населенный пункт численностью больше 15 тыс. человек, в котором большинство населения не занимается сельским хозяйством. Т.е. если мы берем это определение, то оказывается, что у нас не так уж много городов. Потому что большинство населения малых городов занимается сельским хозяйством, хотя бы это было не колхозно-совхозное сельское хозяйство в современной модификации, это так называемые приусадебные, дачные и пр. участки, и это определение «летит».
Если мы начинаем разбираться с тем, что такое постсоветский город, то мы обнаруживаем предельное разнообразие. Я не говорю про такие странные случаи, когда город Братск состоит из трех изолированных массивов, между ними 20-30 км тайги, но решили, что это будет единый город Братск. У него есть транспортная система, можно проехать, но нельзя жить в одной части, а работать в другой, этого транспорт уже не позволяет. Но я не занимаю столь радикальной точки зрения, как Глазычев, который утверждает, что в современной России вообще нет городов. Но, тем не менее, ситуация совершенно непонятная.
Заметим, что тысячи исследователей - демографов, социологов, экономистов, я уж не говорю про всякие «странные» профессии, вроде политолога – пользуются некритически не только различением городов, поселков городского типа и сельских поселений, но и всякого рода статистикой. Если выясняется, что нет научно достоверного понятия города, то в каком положении оказывается осмысленность результатов этих исследований? Поверьте мне, я бы не стал касаться столь болезненной темы, если бы мой значительный полевой опыт не показывал мне, что то, что называется постсоветским городом, - это не единая совокупность. Кроме того, кто сказал, что типов поселений должно быть всего три: село (сельское поселение), поселок городского типа и город. Почему три? И т.д.
Разумеется, раз нет понятия города, значит, нет списка городов, мы не знаем, сколько в нашей стране городов. Более того, мы не можем сказать, стало ли городов по сравнению с дореволюционным временем меньше или больше, поскольку ряд городов утратил свои городские функции. Кстати, при всей бедности дореволюционного российского общества (а общество это было бедное, как бы его ни идеализировали), вопрос начал довольно остро обсуждаться. Было осознано, что есть фактические города и города административные. Их начали различать, составлять списки – В.П.Семенов-Тян-Шанский. Потом эта работа была прервана, сейчас она не вернулась. Я бы хотел писать в своих сочинениях «город» в кавычках, но слишком много будет кавычек, поэтому свои некоторые теоретические работы по советскому и постсоветскому пространству я стараюсь писать без понятия «город», как понятия сомнительного.
Это не придирка. Если заявляется, что главное в образе жизни, в типах ответов на вопросы социологов или в типах голосования - это различие между городом и не городом, то, значит, нам нужно внятное и обоснованное представление о городе, чтобы изучать некоторые процессы, например, такой массовый, как считается, чуть не самый важный процесс урбанизации, нам было бы хорошо иметь список фактических городов. Причем ситуация здесь очень странная. В нашей стране по статистике порядка 1000 городов. Урбанистов больше, чем городов, т.е. с каждым городом можно разобраться штучно, это не такая уж большая проблема. Но при этом пришлось бы пересмотреть некоторые (скажу осторожно) базовые представления.
Я не буду умножать список этих сюжетов. Есть известная цитата: «Чего ни хватишься, ничего у них нет». Обращу внимание еще на пару недоумений. Например, есть представление о традиционных конфессиях. Я не буду с ним сейчас ничего делать, но оно есть. Между прочим, существующая в стране религиозная жизнь четырьмя конфессиями не ограничивается. В стране существует огромное, неизвестно какое количество языческих и квазиязыческих культов, иногда довольно больших. О них в сводном виде практически ничего не известно. Это иногда и большие общественные движения; так, есть интересное движение бажовцев на Урале. Бажовцы – от фамилии писателя Бажова. Поскольку это явная сакрализация разных мест и сил богатой природы Урала, то это язычество, хотя они сами себя язычниками не называют, и среди них много тех, кто называет себя, скажем, православными. То же самое на любой территории.
Страна переживает религиозный бум, но этот бум не вкладывается в представление о четырех главных, традиционных конфессиях. (Хотя, если говорить о традиционных конфессиях, то на любой территории мира традиционной конфессией, конечно, является язычество, потому что оно возникает исторически первым). Про это неизвестно в общем, сводном, территориальном виде ровным счетом ничего. Я не могу взять карту и посмотреть - вот я приеду на какую-то территорию, представители каких реально конфессий здесь преобладают. Об этом узнаешь только случайно. При этом почти всегда отсутствует должная религиозная рефлексия. Так, вокруг каждого заповедника, в котором я был, группируются экологически ориентированные граждане, которые практикуют очень разные формы экологического язычества. Они сами, конечно, отрицают это хотя бы потому, что они могут в своем большинстве относиться к другим конфессиям, но, тем не менее, феномен на лицо.
Даже происходит определенная поляризация. Мы не раз обсуждали этот сюжет с Б.Б. Родоманом и пришли к выводу, что если традиционные конфессии захватили города, то, соответственно, новые нетрадиционные конфессии должны были сгруппироваться вокруг антипода города – вокруг природного заповедника и любого природного достопримечательного объекта, что и налицо.
И, разумеется, в стране налицо явно религиозный синкретизм. Что известно о реальном религиозном синкретизме, когда человек принадлежит к одной конфессии, участвует в практиках по почитанию обожествленных сил природы, пользуется в своем быту магическими терапевтическими практиками; значительная часть нетрадиционной медицины – это же просто магия в чистом виде, магия и колдовство, просто это не принято признавать. Меня это больше интересует, конечно, в территориальном плане. Ничего про эту сферу неизвестно.
Мне могли бы сказать так: мы живем в очень бедной стране, денег на науку нет вообще, ничего не исследуется, поэтому твои вопросы бессмысленны. Но дело в том, что ситуация немного другая, и страна не очень бедная, и исследуется много чего другого. Но я не хотел бы обсуждать приоритеты в области исследований.
Напоследок еще одна мысль, которая посетила меня, когда я разбирался с одной подробнейшей дискуссией. Была дискуссия почвенников и западников на сайте фонда «Общественное мнение». Очень интересная дискуссия. Я бы сказал - не замечательная, а скорее примечательная. Когда я это изучал, меня это поразило одно обстоятельство. Там было одно общее место, что в нашей культуре есть две струи, внутренне разнородные, но определенные: почвенники и западники – и счет идет на крупные величины. Но при этом совершенно не возник вопрос, как ведут себя почвенники и западники в ландшафте, есть ли особые и разные ландшафтные практики, как они распределены в пространстве, где на территории России или по убеждениями, или по практикам западники, а где почвенники. Такая проблема есть, и десятки людей изучают одну эту проблему, не выступают как антагонисты уже почти двухвекового спора, а только его изучают. Про это тоже ничего неизвестно.
Позволю себе еще два замечания. Разумеется, этот перечень можно умножить, можно детализировать. Я старался избегать сюжетов, которые трудно изложить кратко, для которых нужна большая терминология, объяснения почему это важно и т.д. Бессмысленно говорить о каком-то незнании, если у нас нет вопросов. Я избрал только те сюжеты, для которых у нас есть вопросы. Понятно, почему надо знать, каково городское население: у нас есть серьезные научные проблемы. Или как соотноситься провинция и периферия: есть у нас два типа таких ландшафтов и т.д.
Два результирующих замечания. Замечание первое. О многих вещах, которых нет, есть ощущение если не потери, то ощущение смысловой лакуны, об очень многих разных вещах, начиная с такой конструкции, как гражданское общество, о которой говорится «как жаль, что у нас нет гражданского общества, что нет правового государства» или «как жаль, что нет такой-то науки, такой-то культуры, такой-то благотворительности». О многих отсутствующих вещах есть ощущение, что они должны быть. Так вот о том перечне вопросов, о котором я говорил ведь нет ощущения потери или лакуны, просто нет. Это та сфера незнания или неведения, которая как таковая совершенно не ощущается. Я не буду говорить, что она не ощущается в обществе. Мне не очень понятно, что в нашем, российском случае «общество». Есть такое образование, которое можно определить, как говорят логики, экстенсионально, т.е. путем предъявления отдельных экземпляров, это – "экспертное сообщество", ведь даже публикуются странные рейтинговые списки экспертных сообществ. Но и в этом "экспертном сообществе" тоже нет ощущения такой лакуны, такой потери, незнания, дефицита.
Наконец, последнее замечание. Может ли быть ситуация хуже? Да, конечно. Конечно, в этой области может стать внезапно хуже. Это если бы была предпринята попытка быстро и централизовано ответить на эти вопросы и заткнуть эти дыры. Если бы, скажем, было создано десять институтов, которым было бы велено в течение одного года ответить на все эти вопросы, то ситуация стала бы гораздо хуже. Потому что на каждый из этих вопросов, я полагаю, можно ответить, во-первых, не быстро и, во-вторых, только путем не массового исследования, массой здесь ничего не возьмешь; …..
На этом я бы поставил точку и с готовностью ответил бы на замечания и вопросы.
http://polit.ru/lectures/2007/05/04/kaganskiy.html