В чем не виноват Чубайс
Анастасия Герасимова
Александр Левинский
Андрей Литвинов
SmartMoney
18.04.2007, №69 (1843)Реальные авторы российской приватизации до сих пор уверены, что все прошло успешно. Им легко — их мало кто помнит.
Сейчас Петр Мостовой руководит общественной организацией “Круглый стол бизнеса России” (КСБР). А 15 лет назад он был одним из самых могущественных чиновников — первым зампредом Госкомимущества (ГКИ). “Мы все и придумали, когда писали закон о приватизации”, — чистосердечно признается он.
Главой авторского коллектива законодателей был экономист Петр Филиппов, отвечавший за приватизацию в Верховном совете России. К идее частной собственности он, как и экономист Виталий Найшуль, пришел еще в советские времена, но с практической стороны: в 1975 г. организовал подпольный кооператив по выращиванию цветов. Пять кандидатов наук неплохо справлялись с цветочным бизнесом и произвели впечатление на молодого экономиста Анатолия Чубайса. “Петя непреклонно верил в то, что быть собственником — это базовое свойство каждого человека”, — написал потом Чубайс в воспоминаниях. Так что питерский мэр Анатолий Собчак не так уж и преувеличил, когда однажды обронил, что именно Филиппов, а не Чубайс был истинным автором российской приватизации. Сам Филиппов среди своих основных помощников по разработке приватизационных законопроектов называет помимо Мостового еще и юриста Дмитрия Беднякова, позднее ставшего мэром Нижнего Новгорода.
Придуманный ими ваучер номиналом 10 000 руб. обещал фантастическое по советским меркам богатство, которое Чубайс эффектно оценил в две “Волги”. Поэтому, продавая чеки ниже официальной цены, люди неизбежно чувствовали себя обманутыми. “Организовав масштабную скупку и перепродажу ваучеров, чековые фонды обеспечили передачу госсобственности новым владельцам за бесценок”, — возмущается бывший глава ГКИ Владимир Полеванов. (Полную версию статьи читайте в журнале SmartMoney и на www.smoney.ru на этой неделе.)
http://www.vedomosti.ru/newspaper/a...07/04/18/124317
В чем не виноват Чубайс
Авторы российской приватизации уверены, что все прошло успешно. Им легко: их мало кто помнитВ чем не виноват Чубайс
Авторы российской приватизации уверены, что все прошло успешно. Им легко: их мало кто помнит
Поздравьте подростка — в этом году ваучеру 15 лет. Он так и не стал билетом в капитализм для миллионов мелких собственников, зато сильно помог тысячам крупных. Но история пошла по спирали: вышедший из 1990-х гг. крупный бизнес, судя по поведению, все менее частный, а технологии чековой приватизации успешно применяют госкомпании, чтобы привлекать деньги на народных IPO. Кто так закрутил?
--------------------------------------------------------------------------------
Еще Кромвель выпустил ценные бумаги под ирландские земли и расплатился ими с солдатами, а те немедленно продали бумаги по дешевке дельцам, которые и получили почти все наделы.
Владимир Мау
--------------------------------------------------------------------------------
Когда-то самая масштабная приватизация XX в. была просто сюжетом из самиздата. В 1985 г. экономист Виталий Найшуль не мог и надеяться издать свою книгу “Другая жизнь”. Он просто мечтал: “Однажды утром, раскрыв местную газету, вы найдете в ней список предприятий, расположенных на близлежащей территории… Через несколько дней каждый житель страны получит документ на 5000 специальных рублей, с указанием имени владельца”. Деньги можно вложить в любое предприятие — от магазина до металлургического комбината — и стать его совладельцем. А в результате “народ вступит в права хозяина страны”. Узнать ваучер трудно, но можно — так всегда бывает с далекими предками. То, что потом получилось у команды Чубайса, Найшулю не слишком нравится. “Это было придумано для сильного государства, а оно и в 1980-е гг. не было сильным, тем более в 1990-е”, — говорит Найшуль, который был и остается поклонником консервативной модернизации “по Пиночету”.
Его коллеги по либеральным экономическим кружкам, проводившие приватизацию на практике, как раз и торопились из-за царящего кругом развала. “Продавать, не дожидаясь реставрации коммунизма!” — вот девиз отцов ваучера.
“ВСЕ ПРИДУМАЛИ МЫ”
Неприметный особняк в центре Москвы. Здесь размещается офис Петра Мостового, главы общественной организации “Круглый стол бизнеса России” (КСБР). Мощная лоббистская структура 1990-х гг. уже давно исчезла из поля зрения публики. Для самого Мостового его нынешняя ипостась — вроде почетной пенсии. Совсем не то что 15 лет назад, когда этот человек был одним из самых могущественных чиновников в России — первым зампредом Госкомимущества (ГКИ). Хвалиться составлением правил распродажи Родины явно не ко времени: сейчас если и продают крупный актив на аукционе, то вместо приватизации выходит возвращение собственности под госконтроль. Однако желание предаться воспоминаниям о великих свершениях, отвлекшись на время от рутины, берет верх, и Мостовой начинает свой рассказ. “Мы все и придумали, когда писали закон о приватизации”, — чистосердечно признается он.
--------------------------------------------------------------------------------
1,5 трлн неденоминированных рублей — такова номинальная стоимость активов, приватизированных с помощью ваучеров
38% “Норникеля” в 1997 г. можно было купить за $270 млн. Сегодня они стоят под $15 млрд
--------------------------------------------------------------------------------
Главой авторского коллектива законодателей был экономист Петр Филиппов, отвечавший за приватизацию в Верховном Совете России. К идее частной собственности он, как и Найшуль, пришел еще в советские времена, но с практической стороны: в 1975 г. организовал подпольный кооператив по выращиванию цветов на даче у коллеги. Пять кандидатов наук неплохо справлялись с цветочным бизнесом и произвели впечатление на попавшего в эту компанию молодого экономиста Анатолия Чубайса. “Петя непреклонно верил в то, что быть собственником — это базовое свойство каждого человека”, — написал потом Чубайс в воспоминаниях. Так что питерский мэр Анатолий Собчак не так уж и преувеличил, когда однажды обронил, что именно Филиппов, а не Чубайс был истинным автором российской приватизации. Сам Филиппов среди своих основных помощников по разработке приватизационных законопроектов называет помимо Мостового еще и юриста Дмитрия Беднякова, ставшего мэром Нижнего Новгорода.
Теперь уже мало кто помнит, что ГКИ — фактически министерство приватизации — поначалу решало обратную задачу. Перед тем как передать предприятия в частные руки, их нужно было вернуть под контроль государства. В СССР не успели принять закон о приватизации, зато ввели институт аренды с правом последующего выкупа, дававший директорам прекрасную возможность стать фактическими собственниками предприятий. Россия в июле 1991 г. приняла собственный закон о приватизации. Но аренда все равно регулировалась по союзным правилам: действовало постановление Совмина СССР № 590. Министерство электротехнической промышленности СССР, к примеру, ухитрилось перевести на аренду все свои предприятия. Арендаторами во многих случаях стали трудовые коллективы — зависимые от директоров структуры без прописанной в законе организационно-правовой формы. Убеждать их в том, что предприятия им не принадлежат, было непросто.
Напоминанием о той славной эпохе Мостовому служит стоящая у него на столе массивная пепельница. Это, можно сказать, трофей. Раньше пепельница принадлежала Арвиду Яновичу Пельше — члену Политбюро, руководителю всемогущего Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. После августа 1991 г. его помещения в здании на Старой площади заняло Госкомимущество. В кабинете товарища Пельше закипела работа над документами по передаче отвоеванных у директоров государственных предприятий в частные руки. А трофейная пепельница перешла в руки Мостового. Первым главой ГКИ был назначен соратник тогдашнего премьер-министра Ивана Силаева, выходец из оборонки Михаил Малей. Помимо председателя в штате ведомства изначально числилось всего два сотрудника — его заместители. А для срочной разработки приватизационного законодательства была создана комиссия из 12 человек при Верховном Совете, куда и вошли Филиппов, Мостовой и Бедняков. Так называемые завлабы. Найти общий язык с людьми Малея у них не получалось. Разногласия в рабочей группе вскоре переросли в настоящий кризис. “Хотя у нас с вами фамилии начинаются на одну и ту же букву, между нами большая разница”, — как-то в сердцах заявил Малей Мостовому. “С удовольствием поменяюсь с вами местами”, — парировал Мостовой. И у него почти получилось. 6 ноября 1991 г. вице-премьером, отвечавшим за экономические реформы, был назначен Егор Гайдар. Госкомимущество возглавил Анатолий Чубайс. Завлабы получили карт-бланш на переписывание всех документов начисто.
“РАБЫ” ИЗ АМЕРИКИ
Затяжки с началом приватизации это не вызвало. После победы над ГКЧП Борис Ельцин получил право подписывать указы, по существу равносильные законам, и если Верховный Совет не принимал в установленный срок отрицательного решения по указу, тот вступал в силу как закон. Затормозить же решение Верховного Совета было делом бюрократической техники. Сложнее было преодолеть разногласия среди самих разработчиков реформы. Например, Мостовой несколько месяцев не мог убедить всех остальных специалистов в необходимости вдобавок к ГКИ создать еще и Российский фонд федерального имущества (РФФИ). Логика чисто юридическая: ГКИ, как орган государственного управления, не может быть стороной в гражданско-правовой сделке — ее должен проводить владелец имущества в лице специального института. Каковым вскоре и стал РФФИ. В январе 1992 г. ельцинским указом № 66 было утверждено сразу семь важнейших приватизационных документов, в том числе положения об аукционах и конкурсах. Петр Мостовой получил пост первого зампреда ГКИ. Работали почти круглосуточно. С 9 утра до 9 вечера занимались практической приватизацией — через Мостового проходило до 200 предприятий в сутки. А по ночам строчили новые нормативные акты. Спать приходилось прямо на рабочем месте, вспоминает Мостовой, зато после расстрела Белого дома в 1993 г. “хозяйственники пошли туда пограбить и привезли мне диван Хасбулатова”.
Чтобы ускорить написание документов, было решено задействовать деньги из предоставляемой России международной технической помощи. К тезису коммунистов о том, что приватизация шла по рецептам американцев, Мостовой относится с иронией. Дело в том, что по своему усмотрению российская сторона могла пригласить не более 20% консультантов. Остальные оказались по большей части пенсионерами, аспирантами и безработными — оплачивавшее проект американское правительство решало заодно проблему занятости. Основные идеи, которые выдвинули американцы, — “народные предприятия” и приватизация в счет внешнего долга России — были забракованы. И в основном иностранцы занимались переводом международной нормативной базы. “Под этот гадюшник было создано управление по работе с иностранными специалистами, — не стесняется в выражениях Мостовой. — Этих рабов, у которых было полторы мысли на 50 человек, мы использовали до 1994 г., пока все не сошло на нет вместе с техпомощью”. Надсмотрщиком над “рабами” поставили гарвардского профессора Джонатана Хэя, которого архитекторы российской приватизации выбрали сами. Правда, “рабы” время не теряли — позднее, уже в конце 1990-х, американские власти усмотрели конфликт интересов в действиях Хэя и другого американского экономиста, Андрея Шлейфера. Они помогали российским реформам в рамках гранта американского Агентства по международному развитию и одновременно инвестировали личные средства в акции приватизированных предприятий.
ДВЕ “ВОЛГИ”
В июне 1992 г. Верховный Совет одобрил “Основные положения государственной программы приватизации на 1992 г.”. В ее основе лежала идея сверхбыстрой приватизации: считалось важным сломать тоталитарную систему госсобственности. Польский путь — продавать активы за живые деньги всем желающим — посчитали чуждым. Слишком медленно получалось. В ГКИ прикинули, что на распродажу советской промышленности уйдет 150 лет. Можно было продавать на аукционах булочные или кафе. Но у кого найдутся деньги на Магнитку или Норильский комбинат (иностранцев по умолчанию к стратегическим активам было решено не допускать)? Задача ведь была политическая: сформировать более или менее массовый слой собственников, без которого невозможна рыночная экономика. Для ускорения процесса и решили ввести в оборот приватизационную валюту — чеки-ваучеры на всех. Только поначалу их не предлагалось выпускать в наличной форме. “В паспорте есть всякие странички, — рассказывает бывший сотрудник ГКИ, пожелавший сохранить анонимность. — Ставьте туда штамп: государством на приватизацию выдано столько-то. А потом по мере использования — гасить”. Сторонником такого подхода был Малей, к тому времени, впрочем, утративший влияние. Идея не реализовалась из-за сопротивления МВД, ведавшего паспортами и не желавшего допускать в свою вотчину другие ведомства. Другой вариант — завести на каждого гражданина именной приватизационный счет. Такой “ваучер” на колбасу не обменяешь — волей-неволей придется становиться акционером. Дмитрий Бедняков рассказывает, что еще в 1991 г. “от первого и до последнего слова” написал закон об именных счетах, который был одобрен Верховным Советом. Но в 1992 г. выбор сделали в пользу скорости, и Бедняков не жалеет, что приватизация не пошла по его сценарию. “Ваучеры позволили быстро провести концентрацию собственности, а это было необходимо. Именные счета замедлили бы этот процесс”, — говорит Бедняков. Да и примитивная на тот момент банковская система затрудняла открытие десятков миллионов счетов.
Безымянный ваучер с изображением “штаба революции” — Белого дома оказался максимально ликвидной бумагой. Его можно было продать или обменять где угодно — от биржи до подземного перехода. Это в маленькой Чехии все приватизируемые предприятия мог централизованно продавать минфин на одном аукционе. В России лететь за три часовых пояса имело смысл хотя бы с чемоданом ваучеров в руках. Быстро возникшие чековые инвестиционные фонды обеспечили концентрацию собственности. Осенью 1993 г. в специальном хранилище в здании московской мэрии лежало 10 млн чеков, почти 7% акций ОАО “Россия” уже обрело новых владельцев. Когда во время октябрьских событий сторонники Верховного Совета захватили башню СЭВ, зампред ГКИ Дмитрий Васильев пережил несколько неприятных часов — даже пытался мобилизовать московскую милицию на освобождение ценных бумаг. Потом подошли танки.
Факт остается фактом: в России появилось пусть и дикое, но подобие фондового рынка. Но и оборотная сторона проявилась быстро: ваучер номиналом 10 000 руб. обещал фантастическое по советским меркам богатство, которое Чубайс эффектно оценил в две “Волги”. Поэтому, продавая чеки ниже официальной цены, люди неизбежно чувствовали себя обманутыми. “Организовав масштабную скупку и перепродажу ваучеров, чековые фонды обеспечили передачу госсобственности новым владельцам за бесценок”, — возмущается бывший глава ГКИ Владимир Полеванов. В конце 1994 г. амурский губернатор возглавил приватизационное ведомство и команда Чубайса потеряла контроль за процессом. Правда, всего на 70 дней. Полеванов и теперь убежден, что не зря ударил по тормозам. Ваучеров выпустили на 1,5 трлн руб., примерно столько стоили основные фонды в конце 1991 г., но за следующий год цены выросли в 26 раз! Впрочем, эта критика бьет мимо цели: реальная ценность ваучера зависела от эффективности его вложения. Мало кто из простых граждан смог тогда разобраться в истинной стоимости приватизируемых активов, но увеличение номинальной цены, например, до 1 000 000 руб. не сделало бы россиян богаче в 100 раз — разве что подстегнуло бы инфляцию да затормозило разгосударствление экономики.
ЧУВСТВО ВИНЫ
Когда Полеванова выгоняли с работы, чековая приватизация в России уже закончилась. Количество государственных предприятий сократилось на треть. Массовость участия в приватизации обеспечили, но осадок остался. Следующий этап, денежная приватизация, мог бы прибавить уважения к частной собственности. Но проведенные в предвыборный 1995 г. залоговые аукционы с этой задачей явно не справились. Кто теперь помнит, что надо было финансировать расходы бюджета с дырой $15 млрд? Сюжеты про раздачу собственности олигархам и про то, как за 38% “Норильского никеля” получили “жалкие” $270 млн, гораздо интереснее.
Конкурсы с обязательством сохранить рабочие места и выполнить за 2-3 года утвержденную государством инвестпрограмму на первый взгляд должны вызывать меньше вопросов. Но и тут незадача: мало того что покупатель должен был выполнить не им придуманную инвестпрограмму, он еще и вкладывал в предприятие, которое не мог контролировать. Если 51% принадлежит трудовому коллективу, то реальный хозяин, скорее всего, директор. Мостовой с негодованием вспоминает таких “менеджеров”. “Как рассуждает советский директор? — делится он наблюдениями. — Деньги ваши, станут наши! Ты отдай деньги, а мы найдем, как ими воспользоваться. Ты контроль захотел? А как же я? Я же директор!” С другой стороны, получив все же контроль над предприятием, новый собственник мог и не выполнять инвестиционные обещания, а просто перепродать актив.
Петр Филиппов и сейчас считает, что конкурсы с инвестиционными условиями были отличной идеей. Другое дело, что “государство оказалось слабым” и не смогло проконтролировать поступление обещанных инвестиций. Правда, объединенную Германию слабым государством не назовешь, но и там в первой половине 1990-х гг. программа инвестиционных конкурсов в восточных землях провалилась. Затраты на проведение конкурсов более чем вдвое превысили доход — около 800 млн марок, а 20% сделок позднее объявили нелегитимными. Российское правительство в 1997 г. официально признало такой способ приватизации неэффективным: инвестпрограммы выполнялись только на 53%. Если в 1994 г. прошло 260 конкурсов, то потом с каждым годом их проводилось все меньше и в 1998 г. — ни одного. Еще одна страница истории приватизации, и еще одна причина пересмотреть ее итоги. После дела ЮКОСа, в рамках которого суд признал Михаила Ходорковского и Платона Лебедева виновными в невыполнении инвестиционных обязательств перед АО “Апатит”, общим местом стало утверждение, что и эту схему придумали, чтобы раздать акции своим.
Приватизацию “недодумали”, настаивает Виталий Найшуль, “проблему воспринимали как техническую, а не интеллектуальную”. Продать — даже не полдела. Собственность уходит в частные руки, а обязательства остаются у государства. “Как приватизировать долги? Как их разверстать по новым собственникам? Эту задачу еще никому не удалось решить”, — разводит руками автор идеи ваучера. Вот и намекают бизнесу на “социальную ответственность”, и возникают все новые поводы доплатить. Легитимность частной собственности все время под вопросом, а новый передел постоянно возвращается в повестку дня. Сам Найшуль в начале 1990-х гг. уже не думал о ваучерах, а высказывал идеи, которые и сейчас кажутся экзотикой. Надо не вводить прогресс сверху, а узаконить существующие правила игры, одобренные, пусть и неосознанно, обществом. Если жильцы даром получают данные государством квартиры, то почему директорам не стать хозяевами? Где-то победит плохая номенклатура, а где-то начнется процесс самоорганизации. Идеологическим схемам такая раздача собственности не соответствует, зато этот метод надежнее, поскольку он не воспринимался бы как навязанный. Прав Найшуль или нет, мы уже никогда не узнаем. Может, и к лучшему: иначе Россия осталась бы без универсального объяснения, почему что-то идет не так, — “во всем виноват Чубайс!”
Анастасия Герасимова
Александр Левинский
Андрей Литвинов
14 (55) 16 апреля 2007
http://www.smoney.ru/article.shtml?2007/04/16/2752