Тонкий лед
Стивен Фрирс и Хелен Миррен деликатно прошлись по королевским нравам
Евгений Гусятинский
Для Ведомостей
28.02.2007, №35 (1809)Выходящая в прокат “Королева” (The Queen) Стивена Фрирса — одна из самых оригинальных картин года. Хотя бы потому, что режиссер осмелился перенести на экран недавние факты из биографии Елизаветы II, царствующей королевы Англии. Но свой визит в королевский дворец Фрирс совершил не с черного хода, а с парадного крыльца: он снял высококлассическое кино, не менее традиционное, чем королевские уставы. Уловка в том, что от его традиционализма один шаг до революционности.
Вместе с Елизаветой II режиссер вывел на экран всех членов ее семьи — королеву-мать Елизавету I, принца Филиппа, принца Чарльза и — мельком — его детей от принцессы Дианы — Уильяма и Гарри. И еще экранизировал первые шаги премьер-министра Тони Блэра. Кажется, подобных портретов действующей монархии в кино не было вовсе. О правителях принято снимать после их смерти — так свободнее и безопаснее. Если, конечно, речь не идет о заказных работах и парадных портретах. Именно их стиль, как и весь церемониал власти, Фрирс подвергает едкой иронии, блестяще показывая, как страдают исполнители королевских ритуалов.
Уже в первых кадрах мы видим, как рисуют парадный портрет королевы: и художник, и модель проявляют ледяную выдержку вместо воли. С другой стороны, сама суть вековой монархической системы остается для Фрирса неприкосновенной. Несмотря на то что в фильме приблизительно одинаковое количество психологии и юмора, авторитет королевы ни разу не ставится под сомнение.
Главная героиня застигнута в нелегкий, смутный период своего правления, связанный с приходом нового министра Блэра и — главное — с гибелью принцессы Дианы, которая, как известно, не была фаворитом в семье Виндзоров, зато являлась любимицей народа. Викторианский протокол, а также личные мотивы велят коронованным особам отнестись к ее смерти с максимальным отстранением. Но чем больше они выказывают свою непричастность к трагедии, тем больше возрастает гнев скорбящей толпы, подогреваемый разбушевавшейся прессой. Примирить монархию и массы помогает “простой парень” Блэр, уговаривающий Ее Величество разделить национальное горе и провести публичные похороны принцессы.
Нужно ли говорить, что такой материал — это тонкий лед и минное поле для всех. Тут есть где оступиться монархисту и лейбористу, правому и левому, сатирику и трагику, шуту и придворному художнику. Но английский классик Стивен Фрирс и гранд-дама британского кино Хелен Миррен, получившая за роль Елизаветы II все мыслимые актерские награды, включая недавний “Оскар”, умудрились не впасть ни в одну из крайностей, избежав и восхваления, и обличения престола.
Актриса и режиссер, леди и джентльмен, прошлись по королевским нравам с царственной осанкой и буквально на цыпочках — столь тихо, грациозно и благородно, будто они сменяют караул у ворот Букингемского дворца, а не проникают далеко за его фасад, в самые закоулки власти, туда, где проявляется ее слабость, уязвимость, боль.
Саспенс фильма строится не столько вокруг интриги, связанной с классической “драмой власти”, а также с дуэлью между королевой и “плебеем”-министром, сколько с самой актерской игрой и режиссурой. С тем, как отважно и отстраненно, независимо и деликатно преподносит образ Миррен, как держит дистанцию и не повышает голоса Фрирс. С тем, удастся ли им дипломатично лавировать на грани между парадностью и критичностью до самого конца.
Вообще, искусство исполнения, преподнесения себя является смыслообразующим в фильме. Ведь Хелен Миррен позволяет заметить, что от ее героини тоже требуется быть актрисой. Но в еще большей степени она акцентирует то, как королеве это не удается. Акцентирует мимолетными движениями на лице, случайными взглядами и жестами, поведенческими оговорками — всем тем, что только и ускользает от контроля королевы. В этом несовпадении внешнего и внутреннего, которому стоически сопротивляется героиня, и состоит основной конфликт фильма. Безошибочно, за версту разбираясь в других, она не может до конца разобраться в себе: искренне оплакивает убитого оленя и так же искренне не в состоянии проронить слезу в память о погибшей принцессе. Но, кажется, сокрушается от этого бесчувствия еще сильнее.
С другой стороны, в спокойствии королевы куда больше траура, чем в слезах сентиментальной толпы. И, конечно, она прекрасно понимает, что эти слезы посторонних, как и зрелище публичных похорон, станут очередной добычей желтой прессы, массового рассмотрения, от которого страдала и в итоге погибла Диана. Поэтому еще неизвестно, что дороже и честнее — королева, не проявляющая эмоций, или рыдающий (в том числе и на телекамеры) народ.
Но не эти моральные и политические парадоксы интригуют в картине. Хелен Миррен действует так чисто и точно, что незаметно выходит за границы жанров (фарса и оммажа, комедии и драмы) и даже за границы предложенных обстоятельств, добиваясь феноменальной подлинности и естественности образа. Ее идеальное, точечное попадание в роль столь невероятно, что становится бесконечно неоднозначным по отношению к прототипу. Благодаря этому политика в ленте преодолевается.
То, как Миррен читает газету, смотрит телевизор, пьет чай, говорит по телефону, завязывает платок, носит шляпу, водит джип, способно рассказать о внутреннем, всегда скрытом мире героини куда лучше, чем ее мудрая уступка лейбористу Блэру, в которой сочувствия больше, чем солидарности. Под взглядом чуткого Фрирса королевский этикет и дворцовая повседневность изобличают монархию глубже, чем газетная история про то, как престол наступил на собственные принципы и спас себя от недоверия народа. В этом нюансе — революционность “традиционалиста” Фрирса
http://www.vedomosti.ru/newspaper/a...07/02/28/121469