«Бомба для генсека»: самый громкий коррупционный скандал СССР
30 лет назад в Москве открылась XIX Всесоюзная партконференция, постановившая создать постоянно действующий парламент и провести частично альтернативные и свободные выборы.
Впервые с 1920-х годов коммунисты публично высказывали разные мнения и критиковали руководство. Егор Лигачев обратился к Борису Ельцину со знаменитой фразой: «Борис, ты не прав!».
Но все это оказалось в тени скандала, грянувшего на третий день конференции.
Главный редактор журнала «Огонек» Виталий Коротич на глазах пяти тысяч делегатов и десятков миллионов телезрителей вручил Михаилу Горбачеву «секретный пакет» от следователей с компроматом на четверых «высокопоставленных взяточников», по его словам, сидевших в зале.
Такого в России не бывало никогда, и в мире аналогий надо еще поискать.
Страна замерла в ожидании политического землетрясения и кадровой революции.
Виталий Коротич поделился воспоминаниями о тех днях с обозревателем Би-би-си по вопросам истории Артемом Кречетниковым.
«Хлопковое дело»
История, о которой пойдет речь, была в свое время оглушительной сенсацией.
Она началась с «узбекского хлопкового дела» о массовых приписках и получении от государства огромных денег за несданный хлопок, часть которых тратилась на подкуп тех, кто покрывал аферу и вообще нужных и влиятельных людей.
Тельман Гдлян и Николай Иванов были не диссидентами-разоблачителями, а следователями по особо важным делам союзной прокуратуры.
В Узбекистан их направили при Андропове, а прославились они при Горбачеве после публикации в «Правде» нашумевшей статьи «Кобры над золотом».
За пять лет следственная группа возбудила 800 уголовных дел и отправила за решетку более четырех тысяч человек, в том числе четырех секретарей ЦК компартии Узбекистана, восемь секретарей обкомов, 10 героев социалистического труда, 29 генералов и полковников МВД.
Им удалось изъять ценности на общую сумму восемь миллионов рублей, которые даже выставлялись в здании генпрокуратуры.
Как следователи вышли из фавора
Би-би-си: Гдлян и Иванов считались «прорабами перестройки», которые возвращают народу награбленное и чуть не спят в бронежилетах, сражаясь с мафией.
Почему к лету 1988 года они сделались неугодны и уже не могли нормальным образом возбудить дела против новых фигурантов, если добыли достаточный материал?
Виталий Коротич: Гдлян и Иванов вышли из фавора после их заявлений, что «узбекское дело» — это «московское дело».
А тут еще Гдлян отказался идти на повышение прокурором Армении, сказав, что не может бросить незавершенное расследование. Несистемный, неуправляемый человек, и что он там собирается еще копать?!
У номенклатурщиков была такая расхожая фраза: «Есть мнение». Сложилось мнение, что хорошенького — понемножку.
Би-би-си: Как развивались события?
Виталий Коротич: Незадолго до конференции Гдлян и Иванов пришли ко мне в журнал, по их словам, «как к самому вольнодумному редактору». Принесли написанную ими статью, где без упоминания фамилий говорилось, что среди делегатов, призванных двинуть перестройку и обновление, будут четыре взяточника.
Би-би-си: Так назвать человека взяточником может только суд?
Виталий Коротич: Даже сейчас журналисты, ничтоже сумняшеся, пишут: «Следствие установило вину такого-то». Хотя следствие только представляет свою версию событий, равноправную с версией защиты.
Би-би-си: Как вы поступили?
Виталий Коротич: Махнул рукой, сказал: «Будь что будет!», и подписал в печать. Уже наступило время цензурного ротозейства, Главлит пропустил и согласовывать в ЦК не потребовал.
Би-би-си: Вы были раньше знакомы с Гдляном и Ивановым?
Виталий Коротич: Увидел впервые, хотя, конечно, был наслышан.
Би-би-си: И поверили на слово незнакомым людям?
Виталий Коротич: Гдлян повез меня в генпрокуратуру и показал протоколы и видеозаписи допросов.
Материалы были потрясающие.
Например, бывший управделами республиканского ЦК рассказывает, как однажды Рашидов (первый секретарь ЦК компартии республики в 1959—1983 годах — прим. Би-би-си) велел доставить ему пятьсот тысяч рублей, только чтобы его жена не знала!
За такие деньги тогда кандидат наук должен был работать 200 лет! А чиновник чуть не плакал: что же я мог сделать, как вы не понимаете?
Би-би-си: Показывать следственные материалы постороннему человеку законно?
Виталий Коротич: А препятствовать расследованию законно? Возбудить дело против лиц определенного ранга или даже допросить их можно было только с разрешения ЦК. Следователи бились лбами в стену от безнадеги.
Би-би-си: Перед тем как напечатать статью, вы с кем-нибудь, как тогда говорили, советовались?
Виталий Коротич: Нет.
Би-би-си: А к Яковлеву (партийный идеолог и куратор СМИ, «архитектор перестройки» — прим. Би-би-си) почему не пошли? У вас же, насколько известно, были прекрасные отношения?
Виталий Коротич: Опасался услышать «нет», и не хотел вводить Александра Николаевича в неудобное положение. У большого политика свои расчеты и высокие ставки, я не всегда даже догадывался, какой высоты.
Разобраться с Коротичем
Би-би-си: Страшно не было?
Виталий Коротич: Покойный Евгений Александрович Евтушенко однажды сказал, что я самый храбрый человек из всех, кого он знал. Лестно, но героем я себя абсолютно не чувствовал. Скорее был веселый азарт.
Потерять должность я и так был готов в любой момент, а худшего не опасался. Все-таки время уже было человеческое.
Би-би-си: Что было дальше?
Виталий Коротич: Статья вышла, через два дня собралась конференция. Я был избран на нее от Херсонской областной парторганизации.
Сразу выяснилось, что большинство делегатов хотят не заниматься повесткой дня, а разобраться с Коротичем. Больше всех шумели среднеазиатские секретари, но и остальные не отставали.
Создали комиссию во главе с секретарем ЦК Георгием Разумовским.
Би-би-си: Вас туда приглашали, о чем-то спрашивали?
Виталий Коротич: Нет. В комиссию входил Генрих Боровик (ведущий советский журналист-международник — прим. Би-би-си). Он мне сказал, что всем в принципе все ясно, комиссия не хочет раздувать скандал, но не знает, как это сделать.
На пленарном заседании профессор-офтальмолог Святослав Федоров и писатель Григорий Бакланов сказали, что, если к Коротичу возникли вопросы, то надо бы его послушать.
Как в кино
Би-би-си: Без документов вы имели бы на трибуне бледный вид.
Виталий Коротич: Я позвонил следователям, сказал: вы меня в это дело впутали, я вам верил и продолжаю верить, но мне нужны доказательства. Думаю, именно этого они и хотели. Иванов подвез пакет на служебной «волге» к Боровицким воротам за несколько минут до начала заседания.
Это был большой конверт из плотной бумаги с сургучными печатями и грифом «Совершенно секретно», а в центре надпись: «М. С. Горбачеву. Вскрыть лично».
Би-би-си: Как в кино!
Виталий Коротич: Херсонская делегация сидела в конце зала. Тех, кому предстояло выступать, специальный человек заранее отводил в первый ряд.
Я оказался по соседству со старым большевиком из Ленинграда, у которого из-под наград и значков пиджака было не видно. Я таких про себя называл «цареубийцами». Пока меня не позвали на трибуну, он все время свистящим шепотом рассказывал, что бы со мной сделал, будь его воля.
Я понимал, что долго выступать мне не дадут, максимум, через минуту начнут шуметь и захлопывать. Поэтому сказал несколько слов о том, что закон должен быть один для всех, повернулся спиной к залу и лицом к сидевшему в президиуме Горбачеву и протянул ему конверт. Михаил Сергеевич торопливо проговорил: «Давай-давай-давай».
Этим исторический момент и закончился.
Я почувствовал, что надо снять стресс, и пошел не к «цареубийце», и не к херсонской делегации, которая тоже смотрела на меня, как солдат на вошь, а на свежий воздух.
Красная площадь была со всех сторон оцеплена и превращена фактически в прогулочный двор для делегатов. Единственный раз в жизни побродил по ней в полном одиночестве. Без очереди зашел в мавзолей, а то все руки не доходили, и особенного желания не было.
Помню, меня поразило, что возле бюстов вождей у Кремлевской стены лежали по две одинаковые красные гвоздики под одинаковыми углами. Казенная забота, а по собственной инициативе хоть бы цветочек кто принес.
«Не раскачивай лодку»
Би-би-си: По вашим ощущениям. Горбачев рассердился на вас за эту историю или был в душе на вашей стороне?
Виталий Коротич: Ни то и ни другое, хотя, пожалуй, ближе к последнему. При первой возможности я позвонил ему по «вертушке». Нормально пообщались, я спросил, прочитал ли он документы и что собирается делать. Михаил Сергеевич ответил: «Знаешь, не раскачивай лодку!».
Би-би-си: И куда лодка в итоге приплыла?
Виталий Коротич: Фамилии «банды четырех» официально никогда не назывались. Но 13 сентября 1988 года президиум Верховного Совета СССР дал согласие на привлечение к уголовной ответственности союзных депутатов: бывшего первого секретаря ЦК компартии Узбекистана персонального пенсионера Инамжона Усманходжаева, первых секретарей Бухарского и Самаркандского обкомов Исмаила Джаббарова и Назира Раджабова и бывшего заведующего сектором Средней Азии отдела оргпартработы ЦК КПСС, а на тот момент второго секретаря ЦК компартии Молдавии Виктора Смирнова.
Все четверо являлись делегатами XIX партконференции. Гдлян и Иванов в книге «Кремлевское дело» впоследствии дали понять, что это и были фигуранты их списка.
Би-би-си: Я эту историю отлично помню. Общее чувство было: гора родила мышь! Публика ждала Уотергейта, а тут опять какие-то второстепенные лица, и в результате никаких серьезных последствий. Имя Лигачева произносили почти со стопроцентной уверенностью (в его причастности к делу). Потом вообще родился анекдот. Гдлян голосом Глеба Жеглова командует: «А теперь — Горбатый!».
Виталий Коротич: Горбачев от положенных ему номенклатурных благ не отказывался, но в остальном был честен до идеализма. И Лигачева людям перестроечного лагеря было за что не любить, но подлости в нем не было.
Би-би-си: Гдлян с Ивановым рассказали все, что знали?
Виталий Коротич: Если бы знали что-то еще, не молчали бы, особенно когда в 1989 году были избраны союзными депутатами и получили иммунитет.
Другой вопрос — компромата на членов политбюро не существовало в природе или следователям не дали его получить?
Как известно, 6 мая 1989 года группу Гдляна-Иванова окончательно разогнали, они лишились властных полномочий и процессуальных возможностей и в дальнейшем могли оперировать лишь общими словами, что «коррупция проникла везде».
Лично я все-таки склонен думать, что без каких-то высоких покровителей в Москве узбекские начальники не чувствовали бы себя так вольно.
Триумф Горбачева
Би-би-си: Как вы теперь относитесь к Гдляну и Иванову, чья деятельность оценивалась, прямо скажем, неоднозначно?
Виталий Коротич: В целом неплохо. Порядочные люди. Хотя жалко было смотреть, как сильные следователи превращаются в не самых эффективных публичных политиков. Твердили, как мантру, что все взяточники, а новых доказательств не предъявляли, пока их не перестали слушать.
Кстати, они — о Гдляне могу сказать с полной уверенностью — стопроцентно советские, верили в идеалы и возможность улучшить систему. Гдлян и сейчас ругает Ельцина и Гайдара и нахваливает Андропова.
Би-би-си: Ваш демарш оказался самым ярким, но, не в обиду будь сказано, не самым исторически важным моментом конференции. С нее началась политическая реформа.
Главный редактор «Известий» Иван Лаптев вспоминал, как, двигаясь с толпой к выходу из зала после закрытия конференции, случайно услышал разговор двух провинциальных партсекретарей.
«Боже! — сказал один из них. — До меня только сейчас дошло, за что мы проголосовали полчаса назад!».
Вы согласны с тем, что конференция стала триумфом Горбачева, который ловко обвел консерваторов вокруг пальца?
Виталий Коротич: Несомненно! Он намеренно вынес на голосование перед самым закрытием кучу вопросов, перемешав судьбоносные и рутинные.
Или возьмите такой момент. Он не хотел откладывать важные решения до следующего съезда КПСС — это понятно. Но почему было не созвать внеочередной съезд? Всесоюзных партконференций не проводили почти полвека, в уставе они упоминались, но про них давно забыли.
А неспроста! Единственное отличие конференции от съезда — она не могла менять состав ЦК. Если бы генсек инициировал съезд, все окружение решило бы, что он собирается их разогнать. А так расслабились и проголосовали не думая, как привыкли.
Михаил Сергеевич — великолепный тактик, мастер сложных комбинаций, плюс партийный работник с младых ногтей, знавший все неписаные порядки и тайные пружины.
Другое дело, что есть время шахмат и время бокса, время хитрых манипуляций и время волевых решений.
Но так или иначе, он сделал свое историческое дело. И он хороший, добрый человек, возможно, слишком добрый для такой страны. Я от души желаю ему здоровья и благополучия.
Би-би-си: Вам не кажется, что сейчас на статью в «Огоньке», с которой все началось, просто не обратили бы внимания?
Виталий Коротич: Так и есть, что тут казаться. Никто ничем не возмущается, никто ничего не боится. И статью бы проигнорировали, и меня с моим пакетом просто не выпустили бы на трибуну, и первое лицо со мной не разговаривало бы.
news.mail.ru/politics/33934927/?frommail=1