Что означает уход фонда Макартуров для российской науки?
Закрытие московского филиала Фонда Макартуров огорчило многих руководителей российских НКО и научных центров.
© MacArthur Foundation
Русская служба Би-би-си спросила бывших грантополучателей фонда, какую роль он играл в развитии российской науки, общественной жизни и правозащитной деятельности.
Виктор Воронков, директор Центра независимых социологических исследований (в 2012 году получил грант 250 тыс. долларов)
Мы работаем с Фондом Макартуров уже 15 лет, он нам очень сильно помогал и все это время был нашим главным партнером. В частности, он финансировал целый ряд важных исследовательских проектов и помог нам начать издание социологического журнала.
Главной целью фонда было включить Россию в решение мировых проблем. В частности, он помогал включить российскую науку в международную дискуссию, и мы ему чрезвычайно за это благодарны.
Для нас это большая потеря: мы потеряли интересного и прогрессивного партнера. Вообще у фонда была совершенно благородная деятельность, он совершенно не руководствовался политическими мотивами. Во всяком случае, у нас с нашими партнерами речь шла только о науке, о развитии исследований, которые были бы полезны всем.
После ухода фонда Сороса именно фонд Макартуров стал главным партнером для российской науки, огромную роль он сыграл для социальных наук в целом, для политологических исследований. Я думаю, что закрытие филиала в Москве — это грандиозная ошибка.
Ольга Садовская, заместитель председателя «Комитета против пыток» (в 2010 году получил грант 375 тыс. долларов)
Закрытие филиала Фонда Макартуров — это большая потеря не только для российских НКО, но и для российской науки. Ведь они не только выделяли деньги на поддержку правозащитных или социально ориентированных организаций, гораздо большие средства выделялись на поддержку различных университетских проектов: это и исследовательские проекты, и обмен молодыми учеными. Поэтому я считаю, что наука от этого теряет гораздо больше, чем неправительственный сектор.
Если НКО могут найти средства из каких-то других источников, потому что есть фонды, которые финансируют только такие организации, то науке (особенно в условиях сокращения государственных расходов на развитие научных инициатив), мне кажется, будет очень тяжело. Поэтому мне больше жалко вузы и научные учреждения, которые поддерживались фондом Макартуров.
Для нас средства фонда составляли примерно 12% бюджета. Это достаточно серьезная сумма, и если мы не найдем замену этому финансированию, то нам придется сократить количество юристов, сократить расходы на медпомощь для жертв пыток, которую им никто, кроме нас, не окажет, сократить расходы на юридические мероприятия, и мы уже не сможем представлять в судах столько дел, сколько представляли раньше.
Наталья Таубина, директор фонда «Общественный вердикт» (в 2009 году получил грант 300 тыс. долларов)
Мы получали поддержку от фонда Макартуров в течение шести лет. Полученные средства шли на помощь людям, пострадавшим от произвола со стороны правоохранительных органов. Они помогали нам работать в судах, проводить аналитику, вырабатывать рекомендации о том, что должно быть изменено в правоприменительной практике, чтобы права человека соблюдались в деятельности силовых структур. Безусловно, закрытие офиса фонда в Москве — это потеря для всего гражданского общества.
Никакой политической составляющей в деятельности фонда я вообще не замечала, как, впрочем, и в других фондах, которые попали в «патриотический стоп-лист». Более того, если посмотреть на те программы, которые поддерживал фонд Макартуров, то права человека были в процентном отношении не на первом месте, в большей степени он поддерживал образование, культуру и другие важные для России направления развития. Это будет ощутимый удар не только для российских НКО, но и для российского образования.
news.mail.ru/politics/22742578/?frommail=1