Открытый семинар "Полит.ру"
Борьба за русский национализмРезюме обсуждения
Мы публикуем резюме регулярного вторничного "Открытого семинара "Полит.ру", созданного для обсуждения позиции и содержания нашего экспертного круга и сообщества. Основным докладчиком во вторник, 26 сентября, выступил Алексей Миллер. Участники обсуждения (кроме собственно "Полит.ру") –Алексей Миллер, Виталий Найшуль, Даниил Александров, Михаил Арсенин, Алексей Песков, Григорий Глазков, Булат Нуреев, Андрей Левкин, Ольга Лобач, Олег Мудрак.
Современное состояние русского национализма
Интеллектуальное состояние современного русского национализма выглядит не слишком хорошим. Во-первых, очень сильна либеральная тенденция объявлять националистический дискурс недостойной темой (национализм – это всегда плохо). Но политическая группа, которая не оперирует символом нации, обречена на маргинализацию. Национализм – это то поле, на котором необходимо играть. За него необходимо бороться.
Вторая отрицательная черта – сильная тенденция к отторжению значительных групп. И есть тяготение к экстремизму. Государство в целом старается микшировать, модерировать ситуацию, но не справляется со своими базовыми задачами, что провоцирует усиление национальных конфликтов (Кондопога). Оно не умеет продуктивно использовать те институты, которые находятся у него в руках, скажем, систему образования. Сегодняшние дебаты об “Основах православной культуры” показывают, что власти центра, при всей кажущейся централизованности, недостаточно, чтобы дать по рукам не вполне адекватным ребятам в регионах.
Современное состояние национализма нельзя измерить точечно: на него всегда влияют "руины" – прошлое, в каком-то виде сохраняющее свое влияние. Например, в виде штампов или нереализованных трендов. У Вольского в "Коммерсанте" были воспоминания о том, как Андропов незадолго до смерти планировал отменить все этнотерриториальное деление СССР и ввести 41 штат. Разумеется, вовсе не обязательно так бы произошло, но, по крайней мере, в той ситуации об этом можно было думать. Сейчас – нет.
Сегодня подобное пренебрежение национальной идентификацией вряд ли возможно, но иногда оно присутствует: этноадминистративная карта России меняется, происходят медленные и не очень заметные слияния и поглощения. Есть и обратный процесс: например, при развале СССР в республике Марий Эл марийцы составляли 40% населения. Это депрессивная республика, оттуда уезжали. Сейчас марийцев там 54% – за 15 лет произошли вполне существенные изменения, то есть для некоторых территориальных процессов национальный аспект характерен. Поэтому, прежде чем принимать решение о переустройстве, надо смотреть, что происходит "на местах" и какие последствия могут возникнуть. Разумеется, ситуация марийцев делает их акторами на своей территории, но нет данных, в какой мере они принялись культивировать свою "нерусскость".
Историческое состояние национального проекта
С исторической точки зрения, русский национальный проект не завершен – но не завершены и все другие национальные проекты. Даже те проекты, которые были уже завершены и прошли стадию отмены всяких автономий. Например, Франция со времен Наполеона разбита на департаменты, которые называются в отрыве от этносов: устье Роны, верховье Роны и т. д. Однако национальный проект там реанимируется уже в связи с совершенно иными проблемами.
Российский национальный вопрос правомерно поставить так: есть ли шанс, что хотя бы в перспективе десятилетий нерусский гражданин Российской Федерации сможет обозначить себя так, как сегодня обозначает себя какой-нибудь житель Франции: "Я француз марокканского происхождения"? Есть ли шанс, что ингуш, башкир и т. д. когда-нибудь смогут здесь сказать аналогично?
Понятно, что окончательного решения ни одной из национальных проблем не бывает. Национализм – это среда, которая находится в состоянии текучести, изменения. Возникают новые проблемы, обостряются проблемы, которые вроде бы были решены. Мы всегда будем жить с проблемами в этой сфере, поэтому следует обозначать механизмы решения.
Кроме того, незавершенность проекта не означает, что какие-то возможности не упущены навсегда. Утрачена стержневая конструкция русского национального проекта периода Российской Империи, предполагавшая, что все восточные славяне Империи входят в русскую нацию.
Крайней слабостью российского национального проекта является его асоциальность. Нация предполагает политическое участие, но в Восточной Европе – и, в частности, в России, – говоря о нации и национализме, думают в первую очередь об этносе, крови, почве. С политическим участием дела обстоят плохо.
Государство как игрок
Государство – очень важный игрок на национальном поле, тем не менее ясно сформулированного дискурса по поводу нации и национального проекта у него нет. Это иллюстрирует даже дихотомия "русский – российский". Вроде бы разумно считать, что все граждане России – россияне, но в реальности будет говориться про “великого русского ученого” Павлова и про “великого российского ученого” Гинзбурга. Термины "российский" и "россиянин" оказываются маркерами этнической инаковости. При этом существует вариант "русского", который не является "российским" (скажем, русские граждане балтийских стран), но такой вариант просто не учитывается (упомянутых граждан определяют еще более смутным термином "соотечественники").
Попытки переосмыслить значение слова "русский" были. Михалков в своем проекте "Русский стандарт" говорил: "Вот, великий русский скрипач Коган, вот, великая русская балерина Ананиашвили". Но этот ход не получил развития и не был поддержан. Следует ли предполагать, что поддержка государства и, например, использование этой формулы в СМИ привело бы к успеху? Или сказалось бы "упрямство языка"?
В принципе, сохраняется неопределенность и с понятием национальности, поскольку тут всегда есть возможность перейти к вопросу о религии, где – учитывая невысокую степень религиозности русских – обнаружится очевидный тупик. Видимо, в таком случае следует прагматично актуализировать: что такое национальность в наше время. Разумеется, этот вопрос расслоится на множество вопросов о том, что сейчас есть такая-то национальность, причем ответы будут совершенно различными. Существует точка зрения, что консолидацию народов и наций возможно разрешить только в иерархическом проекте – как самом простом. Он, безусловно, не удовлетворит всех участников, но все могут принять правила игры.
Эта ситуация создаст возможности для перехода человека от одной этнической идентификации к другой по факту самоопределения, признанного окружающими, что, в конечном итоге, создаст некую политическую нацию государства.
Но более перспективно формирование политической нации через вычленение мощного “имперского” слоя идентификации и культуры, который в России не может не быть значительной частью русским, который и будет иерархически выше этнического. Наряду с ним у каждого гражданина может быть слой собственно этнической идентификации и культуры.
Национализм и борьба элит
При этом для государства существует вызов на уровне борьбы элит, которая, судя по всему, будет усиливаться по крайней мере до 2008 года. Крайне опасно, если группы в рамках элиты начнут бороться с другими группами через объявление оппонента принадлежащим к общности чужаков. Если будет стоять не вопрос доступа к должностям, не вопрос политической целесообразности, не вопрос о том, кто лучше понимает национальные интересы (а кто не оперирует этой категорией?), но о том, что какая-то группа вообще не имеет права высказываться по этому поводу потому, что она "не такая". В данный момент элита у нас полиэтнична, это хорошо, но создает и потенциал подобной угрозы.
Можно (и логично) разделять этнос и нацию, но следует учесть, что многие политики оперируют словарем национализма. То есть они говорят о нации, о национальном проекте. При этом качество этнической группности меняется, когда националистическая идеология становится доступной для политпредпринимателей, работающих на этническом поле. Понятно, что в таком случае логика поведения государства состоит в отказе в праве на самоопределение любым этническим проектам, возникающим на его территории.
Угроза крайнего национализма и шовинизма
В этой связи неизбежна тема территориальности как естественной основы крайнего – вплоть до отделения – национализма. При этом в случае представления о земле как принадлежащей какому-то этносу речь может идти не столько о реальной, сколько о ментальной карте. Что происходит в случае, когда административные решения накладываются на этнические представления? Автономную республику Татарстан специально нарезали таким образом, чтобы татары не составляли подавляющего большинства, для чего привязали к ней территорию с русским населением. При этом значительную часть татарского населения отрезали от Татарстана, и она оказалась в составе Башкирии. Есть представление о том, что Ставрополье – это русская земля. Но известно, когда начало складываться это представление и какие демографические процессы и миграции в середине XIX века привели к тому, что Ставрополье было выделено из Кавказского наместничества. Однако в сознании большинства населения это русская земля.
Эта ситуация актуальна для автономных округов, в которых титульного населения процентов 10. Имеются идеи об их слиянии с более крупным субъектом федерации. Например, в Адыгее предлагают устроить референдум. Но если его устроить – с понятным результатом (адыгов там 25%), то возникает возможность того, что какая-то часть адыгейской молодежи может пойти в сторону террора и подпольной деятельности. Или же кто-нибудь решит, глядя на этническую карту 15-тилетней давности, что Марий Эл можно тоже куда-то влить, поскольку там всего лишь 40% титульного населения, и все они более или менее ассимилированы. Между тем следует внимательно смотреть, какая ситуация сейчас и что там за процессы.
Наглядный пример: что чувствуют татары? Это 600 лет под оккупацией – о чем не скажут в случайном разговоре, но конфиденциально татарские националисты дадут именно такое определение. А на месте штурма Казани сейчас высится памятник "Никто не забыт, ничто не забыто". Если посмотреть в другую сторону, то там обнаружится Администрация Президента, которая действует здесь исключительно из логики "Не тронь лихо, пока тихо". Давайте не будем отмечать годовщину Куликовской битвы, потому что одна группировка в Татарстане сказала, что она к этому относится негативно, президент заявляет, что Россия является мусульманской страной и т.п.
Возможно, следует научиться воровать лозунги, которые можно украсть. Пример – Европа, с Хайдером и Ле Пенном, и то, как они маргинализовались после своих серьезных выборных успехов. Более центристские силы присвоили их лозунги, которые отражали напряжение в обществе. Ну а если есть кандидат Саркози, то Ле Пен уже не опасен. Хотя реализация этой идеи в России выглядит сомнительной: какая политическая сила экспроприирует лозунги ДПНИ, в каком цивилизованном виде это возможно?
Оппозиция империи и национального государства
Существует множество решений, стоящих между тем, что мы привыкли понимать под империей, и тем, что принято понимать под национальным государством. Под национальным государством принято понимать нечто культурно-гомогенное и централизованное, хотя бывают и федерации и всякие асимметричные варианты. Империи, в свою очередь, мутируют, и важно понимать, о какой империи мы говорим. Россия стала поликонфессиональной и полиэтнической империей по существу только в начале XIX века. В конце XVIII века восточных славян в Российской Империи было 80%. Затем этот баланс сильно нарушился, но сегодняшняя Российская Федерация по своему составу в глобальном плане – те же 80%. Только не православных, а постправославных или неоправославных. Отсюда возникает предположение, что в рамках мононационального государства проблема русского национализма бессмысленна. Нюанс в том, что национализм – возникает.
В другом определении империя – когда национализм одной нации увлекает в это вращение другие нации. Тогда проблема возникает в случае, если доминирующая российская нация не вовлекает те народы, которые здесь живут. В любом случае есть вопрос о характере такого вовлечения и о действиях, которые должно предпринять для этого государство. Понятно, что они не сводимы к идеологии.
С понятием об империи связано понятие иерархии. Но это иерархия культур или людей? Имеется ли некий культурный общегосударственный пласт, у которого более высокое место в иерархии? Однако на повседневном уровне происходит иерархизация не по тому, насколько человек освоил этот пласт, а по тому, что у него было раньше написано в паспорте, а теперь видно по лицу. Империя очень меняется со временем, в том числе когда она начинает приспосабливаться к реальности, в которой существует идеология национализма. Важно понимать, что Российская Империя пыталась решать эти вопросы, но ни в коем случае не территориализовывала этничность и нацию, хотя иногда это и делала, сама того не желая. Советский проект – это другой имперский проект, по сравнению с Империей. И эти два слоя руин ограничивают пространство маневра.
С понятием империи связана экономика, например – в аспекте социальной мобильности. Учитывая нынешний характер цен на жилье, многие группы населения понимают, что у них нет никаких перспектив мобильности. А поскольку энергии и амбиций у них много, они начинают разрабатывать программы разных сортов экономического сепаратизма. Очевидно, что такое положение дел прямо следует из поведения самой "империи".
Русские за рубежом, фантомные боли
Вопрос о русских за рубежом и "фантомных болях" в связи с отчуждением части территории с рассматриваемой темой связан очень косвенно. Уже отношение к возвращению русских в Россию демонстрирует социальную слабость русского национализма. Никакого чувства солидарности или стремления помочь у населения не возникает. То же касается отношения к возвращенцам со стороны государственных организаций. Но именно это отношение в данной сфере могло бы стать вариантом конструктивного использования российского национализма.
Иначе с территориями. Разумеется, есть тенденция нагнетать эти фантомные боли до разработок на тему очередной мировой войны, в которой Россия побеждает и восстанавливает СССР. Возможно, фантомные боли такого сорта проходят: по последним социологическим данным видно, что только 18% населения считают, что задачей российской политики в отношении Украины является ее присоединение в том или ином виде. Еще 35% говорят, что вообще-то хорошо бы, но сейчас – абсолютно нереально. Однако люди не говорят и то, что они против, – просто для них этот вопрос и не стоит на повестке дня. При этом на любой публичной лекции об отношениях с Украиной или ток-шоу на украинскую тему эмоции будут обеспечены. И даже не в ксенофобских и не националистических аудиториях. Но скорее в режиме: а как бы еще сильнее прищучить.
Таким образом, фантомность болей распространяется не на людей, а на территории, да и то – в отчужденном формате национальной обиды. Сомнительно, что подобный комплект чувств может способствовать вменяемости российского национализма.
Школы и национализм
Традиционно важным считается вопрос о школьном образовании. Общая рамка мнений по данному вопросу состоит в том, что к окончанию школы надо сформировать осознание двух противоречивых вещей. Первое: есть разные группы лиц, у каждой есть своя правда, и, как следствие, ни одна правда не является абсолютной. Следует учитывать, что создать какой-то общий нарратив невозможно, но можно научиться слушать нарративы других и не использовать образ врага. Второе: люди с окраин должны изучать общую историю, нравится им это или нет. При этом следует учитывать, что образование является весьма длинным циклом инвестиции усилий.
Для этого необходимо общее культурное поле, тот самый общий, “имперский” культурный слой. Симметрично требуется политика, не вынуждающая, но поощряющая, чтобы в местах компактного проживания этнических групп представители иных групп знакомились с культурой окружающего их населения. Все это вопрос воспитания этнической и конфессиональной толерантности. Разумеется, не может идти и речи о возникновении территорий, вполне автономных в сфере образования, тогда создание единой нации невозможно.
Вопрос, в принципе, упрощается, если учесть трехуровневую модель, по которой видно, что на разных уровнях решаются разные задачи. Общее поле – для государственного уровня, толерантность – на региональном. Обе эти позиции не противоречат уровню индивидуальному. Другое дело, что противоречие возникнет в случае, если в качестве общего культурного поля будет задействована православная культура.
Но этот интегрирующий проект невозможен, если не удается создать мощный пласт, который станет всеобщим. Например, уже была попытка изготовления советского человека – частично удавшаяся. Пока не совсем видно, удастся ли попытка изготовления чего-то идеологически нейтрального. Это не иерархический, но тотальный подход.
Национализм и “мягкий фашизм”
В связи с национализмом возникает вопрос фашизма, хотя бы и в формате тренда, даже в промежуточном, "мягком" варианте. Можно также предположить, что есть некоторые альтернативные элиты и настроения социального недовольства, которые пытаются оформить ситуацию в этом виде. Существует ряд исторических примеров "мягкого фашизма", к примеру – в странах Восточной Европы, которые существовали в межвоенный период между гитлеровской Германией и СССР и жизнь в которых хоть и была довольно отвратительной, но в любом случае она была лучше, чем в фашистской Германии или в СССР. Иными словами, грань "мягкого фашизма" переходится вполне незаметно.
Опасно, когда национальный дискурс соединяется с социальным протестом. Известен тезис Геллнера о том, что совмещение нации и класса является мощным оружием социального действия. Даже если и не класса, то – социальной проблематики. Вполне возможна ситуация, когда депрессивным слоям населения в небольших и не только малых городах помогут оформить социальное недовольство в национальных терминах.
Но общего решения проблемы отделения национального от социального нет. В обществах с разным уровнем толерантности методы будут разными. В Великобритании еще в начале XX века валлийский и гэльский языки были под запретом: сжигались книги, сажали людей. Разумеется, по мере развития общества методы могут становиться более мягкими. Но поскольку решения проблемы в общем виде нет, то предсказать, какая именно политика окажется эффективной, нельзя. Прежде всего – она должна быть. Худший вариант – когда она никакая.
Две позиции
Есть две основные позиции. Первая: развивать мощность русского национального проекта, для того чтобы он мог достаточно хорошо ассимилировать и окультурировать другие образования и повышать свою политическую мощность. Вторая: надо усиливать национальные проекты на территории страны, а не один проект. Впрочем, может быть, эти позиции и не являются взаимоисключающими.
Государственный национальный проект вынужден ориентироваться на отражение угроз со стороны политизированных национальных сознаний, которых на территории страны достаточно. То, что имеется сильный сдвиг в сторону этнического определения нации, – это тревожная тенденция. Но такой проект рискует никогда не стать проектом позитивным, сводясь к отражению соответствующих угроз.
Следует помнить, что нации творимы. Они конструируются политикой, включая образовательную политику. Существует опасность, что произойдет скрещивание этнического и социального-стратификационного, а значит, и социально активистского. Но должен существовать и вариант, при котором нации и культуры, находящиеся на территории России, будут являться ее ресурсом.
http://polit.ru/author/2006/10/06/tez.html