Вот жители Ирландии, с болотистых равнин,
Лежат с утра и думают: да что же это, блин?!
Лежат себе и думают, прижавши лед к челу:
Чего же это выпил я, а главное, к чему?
Я песни пел ирландские, без умолку трещал,
Игрою на бодхране посетителей смущал,
Кричал про независимость, грозил взорвать Биг-Бен,
Прохожим недвусмысленно показывая член;
Подчеркивал, что Лондону опять грозит ИРА...
Нет, граждане-товарищи, завязывать пора.
И страшное раскаянье раскалывает мозг
Задумчивого дублинца, ужравшегося в лоск.
Мне так же ясно видится похмельный рослый финн:
Вот он лежит и думает: да что же это, блин?!
Зачем я пил «Финляндию» любимую мою?
Ведь все равно Ирландию я вряд ли перепью!
Зачем играл на кантеле, зачем порвал струну,
Зачем к едреной матери послал свою жену?!
Кричал, как будто мало мне с зарплатою проблем,
Что гордая Финляндия еще покажет всем
Что нет на свете эпоса превыше «Калевал»
И даже в доказательство немного поблевал?
Зачем я так уквасился, не пожалевши сил,
И почему «Виолою» неплотно закусил?
Страна моя, суомская, спокойна и кротка!
Клянусь, что с понедельника не выпью ни глотка!!!
А жители российские не знают мук стыда.
- Похмелье редко мучит нас, а совесть - никогда.
Вот россияне гордые с большого бодуна
- лежат себе, не мучаясь при этом ни хрена:
«Как было замечательно, как славно был я пьян,
Разбил соседу хавальник, потом порвал баян,
Кричал, что люди русские вступают в апогей
И вскорости Америке устроят э-ге-гей!
Потом я выдал порцию роскошного вранья,
Потом меня мутузили, потом мутузил я
Теперь три зуба выбиты и выбито окно,
Но это замечательно, приятно и смешно.
Зато нам было весело, во всех играла прыть
И, как бы это, милые, скорее повторить?»
У русского сознания - безрамочный объем.
Грешим мы без раскаянья и без похмелья пьем.
Приятно вспомнить, братие, проснувшись в выходной,
Как мы резвились давеча, гуляя всей страной.
Три миллиона выслали, в тюрьме сгноили пять,
А шесть послали каяться и золото копать;
Порушили монархию, сравнялись со скотом,
Распродали империю и пропили потом…
Весь мир пугали силою, скандаля у ворот,
Потом смешили слабостью, потом наоборот
Такого накурочили, что отдыхает Рим!
Похмелье нам неведомо и, значит, повторим.